Михаил Геллер - Машина и винтики. История формирования советского человека Страница 4

Название романа становится вопросом, который будет определять место человека в русском обществе до 1917 г. Ткачев ответит на вопрос «что делать?» — делать революцию. Ленин повторит в 1903 г. в книге, названной «Что делать?» — ответ Ткачева, добавив, надо прежде всего делать организацию профессиональных революционеров. Когда замечательный писатель В. Розанов, не желавший подчиняться моде, заявил, что на вопрос «что делать?» у него два ответа: летом собирать ягоды и варить варенье, а зимой — пить чай с этим вареньем, — он был подвергнут остракизму.

Самое поразительное в романе Чернышевского — причина его успеха и влияния — главный герой. «Что делать?» имеет в подзаголовке: «Из рассказов о новых людях». Сюжет романа — семейная история «новых людей». Но главный герой — Рахметов — к сюжету отношения не имеет. Автор вводит его в роман для того, чтобы представить новую революционную, а следовательно — человеческую — иерархию. Главные персонажи романа — «новые люди», ибо они обладают качествами, которые выделяют их среди русских людей того времени — они преданы революции, они отвергают буржуазную мораль. Но насколько «новые люди» выше окружающей их среды, настолько Рахметов — выше их. Он — супер-новый человек, Герой, Вождь. Еще до появления Рахметова на страницах романа Чернышевский предупреждает: «Таких людей, как Рахметов мало: я встретил до сих пор только восемь образцов этой породы». Рахметов — представитель высшей породы людей — первый Хомо Советикус. Об этой породе думали Ткачев и Нечаев, когда составляли свои проекты идеального революционера.

Рахметов живет только для революции — он отказался от родителей, от любви к женщине, от друзей. В жизни у него одна цель, одна страсть — революция. То, что отличает его от других — необычайно высокая самооценка. Он хорошо знает, что — нужен революции. Поэтому он тренирует себя — накапливает физическую силу (занимается спортом), интеллектуальную (читает, но только полезные книги), силу характера (спит на гвоздях — это особенно поразило поколения русской молодежи).

Быть может, наиболее поразительной чертой Рахметова была «диалектичность» его поведения. Среди принципов, которыми он руководствовался, был такой: в еде никакой роскоши, не тратить денег на то, без чего можно обойтись. Он, например, не покупал белого хлеба, сахара, фруктов. Но когда был в гостях, он «с удовольствием ел многие из блюд, от которых отказывал себе в своем столе». Это — можно понять: в гостях он ел, не тратя денег. Однако, некоторые блюда он не ел и за чужим столом. Ибо: «То, что ест, хотя по временам, простой народ, и я могу есть при случае. Того, что никогда не доступно простым людям, и я не должен есть!» Поэтому: «если подавались фрукты, он абсолютно ел яблоки, абсолютно не ел абрикосов; апельсины ел в Петербурге, не ел в провинции». Необычайно тонко и диалектически устанавливал для себя правила и законы Рахметов, идеальный герой русских революционеров, модель «нового человека», «соль соли земли», как называет его Чернышевский.

Через пятнадцать лет после выхода «Что делать?» (роман в это время был уже запрещен) Тургенев пишет стихотворение в прозе «Порог», свидетельствующее о том, что образ Рахметова, «нового человека», стал достоянием широких кругов интеллигенции. Молодая девушка стоит на пороге: она решила посвятить себя революционной деятельности. Таинственный голос, перечисляя испытания, которые ее ждут, спрашивает, готова ли она к ним. Голос спрашивает: знаешь ли ты, что тебя ждут «холод, голод, ненависть, насмешки, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?» Знаю, — отвечает будущая революционерка. Она согласна перенести «отчуждение, полное одиночество», полный разрыв с семьей и друзьями. «Готова ли ты совершить преступление?» — спрашивает голос. «Да, даже преступление», — отвечает революционерка.

Стихотворение заканчивается так: «Дура! — говорят одни. Святая! — говорят другие».

Большинство говорит: святая. Меньшинство говорит: дура. Достоевский пробует задать вопрос: «Но почему вы знаете, что человека не только можно, но и нужно так переделывать?»

Русская интеллигенция уверовала, что необходимо дать народу счастье. «Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу, — писал Н. Бердяев, — да сгинет истина, если от гибели ее народу будет лучше житься, если люди будут счастливее…» Интеллигенция уверовала, что счастье народу дать может только социальная революция, что революцию эту народ сможет осуществить только под руководством «новых людей», обладающих уже сейчас теми качествами, какими все остальные будут обладать потом. Новые люди нужны, чтобы сделать революцию, цель которой превратить в новых людей всех, за исключением неспособных ими стать. Уверенность интеллигенции основывалась на Науке: ее божествами становятся материалисты-атеисты Фогт, Бюхнер, Молешотт. «Сила и материя Бюхнера, — рассказывает мемуарист, — в один прекрасный день разорвались среди нас, как настоящая бомба… Идеи Бюхнера, Фейербаха сразу овладели русским умом и никакие позднейшие усилия реакции не могли вернуть общество к наивным верованиям прошлого».

Марксизм явился в Россию в конце девятнадцатого века на подготовленную почву. Ленин, наиболее полно воплощавший радикализм русской интеллигенции, верил в науку и в революцию еще до того, как он стал марксистом. Официальные биографы Ленина и ленинизма тщательно обработали генеалогию вождя партии и революции, оставив только «благородных» предков, прежде всего Чернышевского. В огромной роли, сыгранной Чернышевским, романом «Что делать?» в формировании Ленина нет сомнений. Ленин говорил: «Он меня всего глубоко перепахал». Но не менее велико было и влияние на него революционеров, имена которых с середины 30-х годов были выведены из пантеона предков Октября, в первую очередь Ткачева и Нечаева.

В произведениях Ленина нет прямых упоминаний о вождях русской молодежи второй половины 60-х годов. Но первые историки большевизма не стеснялись говорить о предшественниках. «В пророческом предвидении Ткачева на нас глядит большевизм…», — писал М. Покровский. Близкий друг и сотрудник Ленина, Бонч-Бруевич, вспоминая, что Чернышевский был особенно близок Владимиру Ильичу, добавлял: «Вслед за Чернышевским Владимир Ильич придавал очень большое значение Ткачеву, которого он предлагал всем и каждому читать и изучать». Нет сомнения, что стратегический план Ткачева был использован вождем Октября: «… Революционное меньшинство, освободив народ из-под ига гнетущего его страха и ужаса перед властью предержащей, открывает ему возможность проявить свою разрушительную силу, искусно направляя ее к уничтожению врагов революции, оно разрушает охраняющие их твердыни и лишает их всяких средств к сопротивлению и противодействию. Затем, пользуясь своей силой и своим авторитетом, оно вводит новые прогрессивно коммунистические элементы в условиях народной жизни». Никто лучше не сформулировал программу, осуществленную Лениным после революции.

Сергей Нечаев внес в сокровищницу ленинских идей тактические открытия. Советский исследователь жизни и деятельности Нечаева настаивал в 1926 г.: «К торжеству социальной революции Нечаев шел верными средствами, и то, что в свое время не удалось ему, то удалось через много лет большевикам, сумевшим воплотить в жизнь не одно тактическое положение, выдвинутое Нечаевым». Бонч-Бруевич рассказывает, что Ленин «часто задумывался над листовками Нечаева» и очень возмущался ловким трюком, который «проделали реакционеры с Нечаевым с легкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа „Бесы“». Высоко ценил Ленин «особый талант организатора» Нечаева, «особые навыки конспиративной работы». Но, как подчеркивает Бонч-Бруевич, больше всего восхищало Ленина нечаевское умение «облачать мысли в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятны на всю жизнь». Исследователи языка Ленина не обратили внимания на этот образец ленинского стиля, а он очень важен. Вождь революции пришел в восторг, например, от ответа, который Нечаев в одной из листовок дал на вопрос «кого же надо уничтожить из царствующего дома?» Нечаев, — подчеркивает Ленин, — «дает точный ответ: „всю большую ектению“». Большая ектения — молебен за здравие царствующего дома. Ответ Нечаева, следовательно, был — как восторгается Ленин — понятен «самому простому читателю»: надо уничтожить весь дом Романовых! Лозунг, выдвинутый Лениным накануне Октябрьской революции, ставший — своей простотой и общедоступностью — самым популярным революционным призывом: грабь награбленное! — был составлен по нечаевскому образцу.

Встреча Ленина с марксизмом была открытием «науки наук», философии, требовавшей изменения мира и формулировавшей законы, регулировавшие трансформацию мира и человека. Формула «бытие определяет сознание» открывала путь к созданию Нового человека. Достаточно было изменить его бытие — построить социализм. На пути к этой цели следовало уничтожить не только «большую ектинию», не только нечто неопределенное — «императорскую партию», как ненаучно выражался Петр Заичневский. Необходимо было уничтожить враждебные классы — врага достаточно конкретного, и в то же время достаточно абстрактного, осужденного законами истории.