Армен Гаспарян - Россия в огне Гражданской войны: подлинная история самой страшной братоубийственной войны Страница 4

Вы никогда не пробовали сравнить песенное наследие белых и красных? Это очень увлекательно, поверьте мне. После этого многие вопросы решились бы сами собой. У большевиков – сплошная конкретика. Цель обозначена, и путь к ней указан. Белые пели о чем угодно в диапазоне от любви к Отчизне до смерти за Родину. «За Россию и свободу если в бой зовут, то корниловцы и в воду и в огонь пойдут», «Смело мы в бой пойдем за Русь святую и как один прольем кровь молодую». Именно так они и поступали, потому и результат был соответствующим. И никакие Корнилов, Марков или Дроздовский этого исправить не смогли. Не только потому, что сами действовали точно так же. Не хватало сущего пустяка: полностью отсутствовала четкая схема действий.

Ну как же, возразит мне кто-то, а знаменитая программа Корнилова? Соглашусь, была такая. А вы хорошо помните ее содержание? Генерал предлагал уничтожение классовых привилегий, восстановление в полном объеме свободы слова и печати, всеобщее обязательное начальное образование. Созыв Учредительного собрания, которое должно будет решить аграрный вопрос. За отдельными народностями, входящими в состав страны, признавалось право на широкую местную автономию. Но только при условии сохранения государственного единства. Все прекрасно, за исключением незначительной мелочи. Эта программа была хороша для предвыборной агитации в мирное время, но совершенно не подходила к условиям Гражданской войны. Побеждает в ней не тот, кто готов пролить больше крови, а тот, кто увлечет своей идеей массы. И вот с этим у добровольцев вышел промах.

Представьте себя гимназистом того времени. Вы зачитываетесь приключениями Пинкертона. Над кроватью висит портрет Блока. На ваших глазах рухнул привычный уклад жизни. Все вокруг говорят и спорят о невиданной свободе. Активнее всех это делает Временное правительство. Потом его свергают большевики и обещают построить совершенное новое общество, в котором все будут равны. А с другой стороны – генерал Корнилов. Ничего не обещает, но призывает всех встать на защиту исторической России. Это только в сказке Гайдара запишут поскорее Мальчиша-Плохиша в свое буржуинство и дадут ему целую бочку варенья да целую корзину печенья. В реальности ничего подобного не будет. Да, в том же Харькове молодежь одно время будет грезить о корниловской или дроздовской фуражке, но и только. Обыватель отнесется к идее Добровольческой армии в лучшем случае выжидательно. В худшем – недоверчиво.

О каком Учредительном собрании вы тут толкуете, милейший, если большевики уже землю всю раздали и в деревнях ее делят? О каких классовых привилегиях изволите говорить, если все уже ликвидировано ленинским правительством? И зачем нужна полная свобода слова, если и без того каждый делает и пишет, что хочет? Остается только «Единая и неделимая Россия». Точнее всех проблему обозначил Деникин: «Не было возможности внушить истинные цели армии. Делом? Но что может дать краю проходящая армия, вынужденная вести кровавые бои даже за право своего существования? Словом? Когда слово упирается в непроницаемую стену недоверия, страха и раболепства».

В сухом остатке это означает, что командованию Добровольческой армии, с его сугубо консервативными взглядами, было очень трудно бороться со способностью большевиков убеждать массы, с их многочисленными щедрыми митинговыми обещаниями. Причем выражение «очень трудно» в данном случае употребляется в значении «почти невозможно». Но тем, кто пошел за Корниловым, это было не важно. Для них этот поход и есть сама Россия. Разваливаются сапоги, и ноги натерты до острой боли. Завязают в грязи сестры милосердия. Их маленькие ножки вылезают из больших для них сапог, которые остаются в размокшей глине. Но они идут. Ими воплощаются в жизнь жесткие слова Корнилова: «Если не суждено будет победить – покажем, как умеет умирать русская армия».

В бою человек проявляется отчетливее всего. Так было принято считать в то время. Яростные атаки в полный рост ровными шеренгами, зачастую в кромешной темноте, спаяли их кровью – своей и чужой. Под огнем они были равны: генерал Марков и вчерашний юнкер Ларионов, легенда Корниловского ударного полка штабс-капитан Скоблин и юнец в сбившейся набок фуражке ростовской гимназии. Это было жертвоприношение за Россию во всех смыслах этого слова. Чистое, безумное, красивое и напрасное. Пусть военное счастье изменяет Корнилову, пусть на исходе боеприпасы, пусть после упорных боев изрядно поредевшее войско едва держится на ногах. Для них это ничего не значит. «Мы говорили в дни Батыя и на полях Бородина: “Да возвеличится Россия! Да сгинут наши имена!”». Это словно о них сказано, о первых добровольцах.

Корнилов понимал всю тяжесть положения. Он решает атаковать всеми оставшимися силами и взять Екатеринодар штурмом. Остальные лидеры Белой армии понимают, что лично для Лавра Георгиевича это вопрос решенный. Но они пытаются спорить и приводят в принципе убедительные доводы. Даже у этих стальных людей есть предел человеческих сил, армия рискует быть почти полностью уничтоженной во время боев за город. К тому же взятие Екатеринодара будет классической пирровой победой. Сил контролировать город у Добровольческой армии нет. Но Корнилов непреклонен.

Генерал-майор Н. В. Скоблин.

Последний начальник Корниловской ударной дивизии

Генерал Марков не спал двое суток. На совещании усталость взяла свое. Он проснулся как раз в момент оглашения окончательного решения. Как и все, воспринял его спокойно. Вернувшись в свой полк, лишь сказал нескольким офицерам страшные слова: «Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Город не возьмем, а если и возьмем, то погибнем».

Еще более жуткие слова были произнесены в разговоре Деникина с Корниловым. Лавр Георгиевич сразу обозначил свою позицию: если Екатеринодар не будет взят, он пустит себе пулю в лоб. Антон Иванович, опешив на пару секунд от этого, взялся убеждать не принимать скоропалительного решения. Нельзя бросать армию, которая доверяет своему командующему. В случае неудачи штурма отступать будет тяжело, потому что уже некому будет выводить выживших. Корнилов незаменим – в этом Деникин был абсолютно прав.

Весь советский период истории имя прославленного русского генерала ассоциировалось с клеймом «злейшего врага трудового народа», «отъявленного белогвардейского отребья». И до сих пор подобные оценки звучат с завидной регулярностью. Но стоит прочитать отзывы современников о Лавре Георгиевиче, и перед нами предстанет храбрый и честный офицер, символ верности долгу и любви к Родине. Таких людей во все времена были единицы. Такими не рискуют напрасно. Но отговорить Корнилова, к сожалению для Белого движения, не получилось.

27 марта 1918 года Добровольческая армия, по меткому выражению одного из офицеров, пошла на свою всенощную – на бой, из которого не возвращаются, на штурм Екатеринодара. Атака безупречно ровных рядов корниловцев с блестящими погонами и винтовками наперевес вызвала в плохо еще организованном красном войске такую панику, что они поспешно бежали, несмотря на более чем пятикратный перевес в силах. В ходе этих боев Добровольческая армия, потеряв более тысячи человек убитыми и ранеными, смогла закрепиться в предместьях города. На помощь корниловцам подошел полк генерала Маркова, но и офицеры не смогли переломить ход сражения.

Всех добровольцев, остававшихся к тому времени в строю, не насчитывалось и двух тысяч, в то время как красный гарнизон Екатеринодара составлял более 50 тысяч человек.

30 марта в Корниловском ударном полку оставалось всего около 200 бойцов.

Когда Добровольческая армия занимала позиции для последнего штурма Екатеринодара, Корнилов выбрал в качестве своего наблюдательного пункта одиноко стоящее на возвышенности здание фермы. Офицеры попросили Лавра Георгиевича перенести штаб, так как красные обстреливали это место с самого начала боев. Но Корнилов и в этом был непреклонен: «Теперь уже не стоит, скоро штурм». Как вспоминали позднее добровольцы, генерала слишком потрясла гибель командира Корниловского ударного полка полковника Неженцева. Корнилов стал угрюм и задумчив. Ни разу с тех пор шутка не срывалась с его уст, никто не видел больше его улыбки.

Когда к штабу на повозке подвезли тело Неженцева, командующий склонился над ним, долго с глубокой тоской смотрел ему в лицо. Потом перекрестил и поцеловал, прощаясь как с любимым сыном. А утром 31 марта разорвавшийся в штабном домике артиллерийский снаряд лишил Добровольческую армию ее командующего Лавра Корнилова. В своих «Очерках русской смуты» уже в эмиграции генерал Деникин напишет: «Дыхание становилось все тише, тише и угасло. Сдерживая рыдания, я приник к холодеющей руке почившего вождя. Рок – неумолимый и беспощадный. Щадил долго жизнь человека, глядевшего сотни раз в глаза смерти. Поразил его и душу армии в часы ее наибольшего томления».