Мусса КУНДУХОВ - МЕМУАРЫ Страница 4

По рассказам современников князя, он был природою так щедро награжден всеми лучшими качествами человека, что народ видел в нем человека выше обыкновенного.

Казбек мнение народа так оправдал, что впоследствии народ прозвал его Казбеком Великим.

Русское правительство, сильно его опасаясь, напрасно употребляло все меры и средства подготовить или склонить его на свою сторону: даже Царь-Женщина, вследствие одного его великодушного поступка с донскими казаками, сама прислала к нему своего адъютанта с очень богатыми подарками, от которых князь, разумеется, отказался, прося адъютанта благодарить Царя-Женщину за ее к нему величайшее внима ние и не осудить его за то, что он, к сожалению своему, не может, по обстоятельствам своим, при всем желании, воспользоваться ее богатыми дарами, превышающими в ценности все его состояние.

Адъютант, будучи неожиданным отказом озадачен, начал крепко настаивать и убеждать Казбека в необходимости согласиться принять подарки, как знак благоволения Царя-Женщины.

– Я бы их принял, – заметил князь, – если бы я был в состоянии хоть сколько-нибудь им соответственно взаимно отблагодарить, но я вам говорю, что они больше стоят, чем все мое состояние.

Когда адъютант продолжал убеждать, что отказ его может огорчить великого Царя-Женщину и будет против приличия, то князь спросил его:

– Не правда ли, всякий человек вольно или невольно должен подчиниться своим народным обычаям, веками сложившимся, которые он привык считать священными?»

– Правда! – сказал адъютант.

– Если это правда, то кто же из нас прав – вы или я? Повашему стыдно не принять, а по-нашему – стыдно принять и потом ничем не отблагодарить».

Таким образом адъютант с подарками этими отправился обратно в Россию,

– А в чем состоял великодушный поступок его с донскими казаками? – спросил я.

– Русский отряд, – продолжал Мисостов, – расположился там, где теперь стоит Ставрополь. Так как местность эта, как вы знаете, не ровная, состоит из множества балок и возвышенностей, то начальник отряда каждый день по утрам и вечерам высылал на все четыре стороны посотенно казачьи отряды.

Черкесы, подметив их, сделали в двух местах засаду и неожиданно напали на разъезды, из коих одна сотня без малейшего сопротивления, как стадо рогатого скота, была взята в плен; другая моментально соскочила с коней и, застреливши своих лошадей, успела поделать из них себе завалы и ведя перестрелку, наносила черкесам чувствительный урон.

Наконец, черкесы устыдились и разом ударили на них в шашки и оставшихся в живых до шестидесяти человек взяли в плен.

Когда пленные казаки были представлены Казбеку Великому с подробным объяснением дела, то ту сотню, которая без боя сдалась, он приказал отдать черкесам в рабство, не разбирая чинов и звания, а храбрых казаков спросил: – Почему они так дерзко защищались?

– Мы исполняли долг присяги и службы и делали то, что приказывал нам наш командир.

– А у кого родилась мысль зарезать лошадей?

– У сотенного командира, – отвечали казаки.

– Где он?

– Изрубили шашками.

– Жаль его, – сказал Казбек, – он и вы все достойны всех похвал и потому возвращаю вас обратно, в надежде, что вы все получите заслуженные награды,

Таким образом, храбрые казаки, получившие каждый по одной лошади из лошадей трусливой сотни, были отправлены в русский отряд.

Кроме того, черкесы в числе 25 человек напали на казачий пост, состоявший из одного урядника и 7 человек казаков и, забравши их в плен, хвастались своей победой.

Казбек, узнавши об этом, потребовал к себе черкесов и казаков и, отобравши от них подробности бывшего их нападения, казаков уволил, а черкесов устыдил, что они в числе 25 черкесов напали на 7 казаков и считают это победой, тогда как этакое нападение приносит стыд имени черкеса.

– Мы, – сказал Казбек, – благодаря Бога, черкесы (Адыге). Победа, которою мы можем хвастаться, есть следующее: разбить и обратить в бегство отряд, вооруженный пушками и в численности более нашего. Самая завидная и похвальная победа та, когда человек с оружием в руках падает за свою свободу и честь. Неужели мы, к стыду своему, будем считать храбростью и мужеством, если 5 черкесов нападут на двух казаков?..

Вообще он не любил воровские набеги и строго их запрещал…

– Вот вам некоторые из множества эпизодов о Казбеке Великом, – со вздохом заключил князь Мисостов. Поблагодаривши его за сведения, коими я был восхищен, от них я зашел в номер полковник кн. Бекмурзы Айдемирова, который почти всегда был в отличном расположении духа.

Он лет восемь служил в конвое Его Величества, следовательно, нечего говорить о том, что от своего отстал, а к русским не пристал и более думал о том, как бы ему хорошо жить, не касаясь до высших интересов народа, несмотря на то, что он был назначен Валием Кабарды.

Как только я вошел к нему, он обратился ко мне и начал так:

– Князь Мисостов, Магомет Мирза Анзоров и Иналук Кубатиев советуют нам отказаться от подарков и требовать от корпусного командира решительного ответа, останутся ли за Кабардой земли Золко и Этоко или нет. Они странные люди: не зная русских законов, думают, что корпусной командир может им сказать, не спросивши царя: да или нет.

Между тем письмо полковника Широкого обо мне было отправлено к командиру Малороссийского полка, (стоявшего около Владикавказа), полковнику Рихтеру для производства по нем серьезного дознания.

Полковник Рихтер положительно дознав истину, донес корпусному командиру не в пользу Широкого, которому впоследствии того ведено было подать в отставку, а на его место назначили полковника Нестерова, образованного и вполне достойного человека,

Генерал Головин говорил мне, как самому себе, в чем ни мало не ошибался; доверие его я, видя счастье сородичей моих не в войне, а в правильной трудолюбивой жизни, ценил и оправдывал по силе возможности. Вместе с тем я не обвинял чеченцев. Их невольно принудили взяться за оружие.

В 1843 году генерал Головин и генерал Граббе, оба в одно и то же время, были сменены. На место Головина назначен генерал от инфантерии Нейдгарт. На место Граббе – генерал-лейтенант Гурко.

Они оба ко мне не благоволили, подозревая меня в сношении с Шамилем. Поводом к этому послужило следующее обстоятельство.

Старший родной брат мой Хаджи Хамурза не мог равнодушно видеть русского, кто бы он ни был, и, вопреки тому, что я многих из близких людей останавливал от намерения перейти на сторону воюющих горцев (убеждая каждого, что они напрасно боятся за свою будущность и что война эта кроме разорения ничего народу не представит), напротив того, брат мой, поняв лучше меня русское правительство, упрекал меня в легковерии. Он постоянно твердил одно и то же: «Русские на словах, как злая мачеха, утешают счастливой будущностью, а на самом деле уничтожают все источники нашей будущей жизни, как на этом, так и на том свете».

Он считал войну эту священным долгом для всякого кавказца, не исключая и грузин и армян и потому решительно не желая слушать ничего противного, ушел в Чечню.

Уходом его недоброжелатели мои успели убедить новое начальство в небывалых моих переписках с Шамилем.

Зная недоверие ко мне генерала Нейдгарта, я подал ему докладную записку о назначении меня на службу поблизости дома отца моего во Владикавказский военный округ, на что корпусный командир охотно согласился (не желая иметь при себе подозрительного человека). Я тоже с особенным удовольствием оставил главную квартиру, где, не пользуясь доверием, не хотел быть лишним человеком. Между тем чеченцы и главный наиб их Ахверди Магомет, не менее того не верили чистосердечному переходу к ним брата моего, считая его за русского агента, казнили проводника его в Чечню, а самого под строгим караулом отправили к Шамилю. Дав ему верных за себя поручителей, брат получил полную свободу, а также обещание, что вскорости будет назначен наибом7.

Я же, руководствуясь спокойной совестью, продолжал по-прежнему безукоризненно исполнять долг человека службы, в чем начальник мой, генерал Нестеров был убежден как нельзя больше и потому постоянно до смерти его (в чине генерал-лейтенанта в 1849 г.) я был с ним в отличных отношениях. Он был одним из редких русских начальников, которого подчиненные ему тагаурцы и назрановцы до того полюбили и уважали, что милиция от них в большом числе находилась при слабых его отрядах и служила гораздо усерднее и полезнее, чем солдаты и казаки. (Правительство нисколько не оценило их службу),

При кратковременном командовании генерала Нейдгарта, силы Шамиля быстро росли: сильное Аварское ханство и Акушинское общество восстали против русских и подчинились Шамилю (после смерти Ахметхана).

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Назначение главнокомандующим графа Воронцова. – Царпинский старшина Бехо. – Последствия даргинского похода. – Приход Шамиля в Большую Кабарду. – Приезд князя Воронцова во Владикавказ. – Восстание в гор. Кракове. – Переговоры с Шамилем.