Геомар Куликов - Юрьев день Страница 4

Свистнул негромко Митька. Позвал:

- Буран! Ласка!

С дальнего выгула огромными скачками - две борзые. Первой - чуть Митьку не сшибла, едва устоял на ногах - Ласка, Митькина и Тренькина любимица. Стройная, тонкая, ноги высокие, живот подтянут, на узкой морде глаза умные. Спина и уши рыжие, а морда, живот, грудь, шея, ноги, хвост - белые. Будто в парном молоке искупалась Ласка, да так наполовину и осталась цвета белоснежной молочной пены. Следом Буран. Тоже огненный, только лапы, морда да иолхвоста белые. Словно и он побывал в молоке, самую малость, однако: морду, лапы да полхвоста замочил.

Буран и Ласка - брат и сестра. Старательно, с любовью выхаживает их Митька. Оттого и привязаны к нему собаки безмерно и слушаются с первого слова.

Вьются борзые вокруг Митьки, повизгивают от радости, словно век с ним не видались. Приговаривает Митька строгим голосом:

- Тихо! Тихо! Эва, расходились!

Понимают собаки: не сердится их воспитатель и друг. Только вид делает, будто недоволен.

Шагают важно Митька с Тренькой по псарному двору. И, почитай, всякий встречный с Митькой норовит словом перекинуться: безвестный молодой псарь в гору пошел - - княжьим стремянным стал. Да и любили Митьку за веселый нрав и незлобивость. Не чета был завистливому и мстительному Ларьке.

Свернули в хлев-конуру, где Ласка с Бураном жили. Лишнего места нет. Но и не тесно. Пол глиняный, как и в сенях, песком посыпан. Низкие широкие скамьи-нары устланы свежим пахучим сеном. На них спят Ласка и Буран. Оконце небольшое, дощечкой задвигается в ненастье. На полке щетки лежат борзым шерсть вычесывать.

- Подожди малость, - сказал Митька, - я быстро.

Борзые за ним было. Митька негромко:

- На место!

Поджали хвосты собаки, морды опустили. На нары послушно залезли.

- Так-то! - довольно заметил Митька.

Сидит Тренька в собачьем хлеву - светло и весело на душе. Ласка головой в колени уткнулась. На Треньку доверчиво глянула.

Принялся Тренька Ласку по голове гладить, за ушами чесать, приговаривать:

- Ласочка, милая... Собака хорошая...

Жмурится Ласка от удовольствия. О Тренькины колени мордой трется. Митька вернулся. Поставил на нары горшок. Развернул тряпицу, и все трое, Тренька, Ласка и Буран, носами повели. Вкусный дух шел от горшка! Проглотил Тренька слюну. Буран с Лаской облизнулись.

Достал Митька из-за пазухи деревянную расписную ложку. Протянул Треньке.

- На, ешь!

Взял Тренька горшок, крепко к животу прижал, ложку в него запустил: большущий кусок горячего мяса достал.

- Есть мясо-то! - воскликнул торжествующе. Увидел Митькины улыбающиеся глаза, засмеялся: - Ты, поди, и раньше знал, да?

Ничего не ответил Митька. Да и что отвечать? Рассказывать, как весь месяц, пока Треньки не было, ждал его терпеливо и каждое утро готовил такое вот угощение?

Ест Тренька вкусное горячее мясо с распаренной овсянкой. Буран и Ласка с нар соскочили, ему в рот смотрят, слюну на пол роняют.

Опомнился Тренька.

- А им?

- Они вволю едят. Поболее и получше, чем вы с маманей... - Покачал Митька укоризненно головой: - Не стыдно, Ласка? А тебе, Буран? Утром досыта тем же мясом с такой же овсянкой кого кормил, а?

Словно поняли борзые Митькины слова. Морды отвернули: а мы, мол, что? Ничего. Просто так смотрим...

Щедр был князь на корм для собак. Понятно, и людям,что при псарне находились, вкусной собачьей еды перепадало. Не как другим холопам, что иной раз впроголодь жили.

Торопится Тренька. А вдруг кто увидит и старшему борзятнику аль ловчему донесет? Что тогда? Уже остатки со дна горшка выскребал, когда пала на него тень человека, появившегося в дверях. Поднял голову Тренька и ложку с перепугу уронил. Стоял перед ним толстомордый рябой малый с перевязанной ногой.

Ларька! Забилось часто-часто Тренькино сердце. Ласка с Бураном зарычали. Ларька на них не обратил внимания, спросил у Митьки:

- А ну как ловчему аль самому князю скажу?

- Не скажешь! - спокойно ответил Митька. - У тебя более моего рыльце в пушку.

- Верно, - будто удовлетворенно даже кивнул головой Ларька. - Не скажу. Мы с тобой на другой дорожке встретимся!

И исчез так же внезапно, как появился.

Собаки было, оскалив пасти, за Ларькой.

- Назад! - остановил их Митька.

Перевел дух Тренька. Глядит со страхом на старшего брата:

- Что теперь будет?

- Ничего не будет, - сквозь зубы процедил Митька. - Я тебе говорил, еще посмотрим, кто верх возьмет.

Приметил Тренька - Митька встревожен не на шутку, только виду не подает.

Не злопамятлив Тренька и потому забыл вскорости неприятную встречу.

А когда вечером шел, все вспоминал княжью псарню, еду вкусную, что борзым и гончим дают, и думал: "Хороша, однако, собачья жизнь!"

Глава 5

ПОТЕРПИ МАЛОСТЬ...

Зачастил Тренька на псарный двор к Митьке по хорошей погоде.

Чуть не каждый день вышагивает три версты туда да три обратно.

Ласка с Бураном радуются ему, почитай, как самому Митьке. Мудрено ли? Митька отойдет куда-нибудь - вместо него Тренька. Собакам шерсть щетками вычесывает, лапы, коли надо, моет. Играет с ними без устали.

Мать сердится:

- Дома бы посидел!

Тут за Треньку - отец:

- Не девка, чтоб за мамкин подол цепляться. Мужик растет.

- Лесом ходит... - тревожилась мать. - Волки там.

- Л я их палкой! - показывает Тренька палку, что вырезал ему из молодой крепкой березы Митька.

Не знает мать, плакать или смеяться.

- Нешто от волков палкой отобьешься?

- А я их напугаю!

Вот тебе и весь сказ!

Храбрится Тренька перед матерью. По правде, страшновато в лесу.

Особенно коли припозднится с обратной дорогой. Хрустнет поодаль ветка у Треньки душа в пятки. Ну, а как и впрямь волк или медведь караулят?

Учил дед: самое последнее - от зверя иль животного бежать, будь то волк, собака или бык бодливый. Никак нельзя свой страх показывать. Потому хоть и озирается Тренька, однако крепится, шагу не прибавляет.

Иной раз для храбрости даже песню запоет.

Однако чем далее, тем короче становятся дни и длиннее ночи.

Все позже занимается тусклый осенний рассвет, и все раньше опускаются густые темные сумерки. И лес день ото дня делается мрачнее и словно бы гуще.

Как-то сам Митька, проводив Треньку, сказал:

- Ты погоди пока ходить ко мне. Снег ляжет, в лесу посветлее будет, да и зверь по белой тропе осторожнее станет - тогда другое дело. Вчера ночью волки в двух дворах овец порезали и потаскали.

Жалобно посмотрел Тренька на старшего брата:

- Взял бы меня на псарню? Работы не боюсь, какую хочешь сделаю.

Попроси мамку с тятькой, может, отпустят, а?

- Эх, Тренька, глупый ты человек, - вздохнул Митька. - Раньше времени в хомут-то чего лезть? Еще запрягут, повезешь свое. На княжьей псарне служить - не у мамки на печке нежиться.

Тренька нос повесил. Митька его кулаком легонько в бок:

- Вот на княжескую охоту, коли пожелаешь, могу взять.

Не поверил Тренька.

- Хитрости тут особой нет, - пояснил Митька. - Князь по первой пороше ладит большую охоту и будет собирать кричан - людей, которые бы зверя гнали. Туда и поставлю.

- Митька! Вот спасибо-то! - возликовал Тренька. - А маманя дозволит? забеспокоился.

- То моя забота, - сказал Митька. - Наперед ничего не говори. Жди первого сНега, а с ним - меня.

Дороги обратной в тот день не заметил Тренька. Кажись, в единую минуту три версты отмахал.

Дома теперь одолевала Треньку мука. Как не поделиться с отцом или дедом новостью? Однако не велел Митька про охоту сказывать, и молчал Тренька, хотя стоило ему это труда великого.

Только раз сто на дню выбегал из избы: посмотреть, не выпал ли снег.

Однажды, решив, что утро наступило, скатился с полатей полусонный - и на крыльцо. Глядь, темным-темно вокруг. На черном небе звезды мигают. Месяц тонким серпом светит. Плюнул с досады, в избу вернулся.

Мать проснулась:

- Аль с животом неладно?

- С чего взяла? - удивился Тренька.

- На двор бесперечь бегаешь.

- Так просто, на волю, душно в избе, - слукавил Тренька.

Вздохнула мать:

- Чуден ты стал, Терентий. А отчего - не пойму.

Однако, сколько ни бегал Тренька, нету снегу, да и все тут. Шумит потемневший осенний лес. Треплет ветер грязную солому на крышах.

- Зима припозднилась ноне, - сказал как-то деду.

Тот лохматые брови вскинул:

- Будто? А я думал, все своим чередом идет. Знать, ошибся на старости лет. Чего тебе вдруг зима понадобилась?

Заерзал Тренька на лавке. Правду все одно не скажешь. Особенно деду.

- Соскучился по зиме да по снегу, - ответил.

- То, конечно, причина, - посмотрел дед на Треньку непонятно. - Уважу, будет тебе завтра зима.

- Смеешься все...

Утром проснулся Тренька - в избе светло. Выскочил на крыльцо.

Батюшки! Всю землю точно лебяжьим пухом укрыло. Лежит тот ослепительный белый пух повсюду: на деревьях, крышах, заборах. Даже с неба падает хлопьями крупными, медленными.