Дмитрий Жуков - Русские эсэсовцы Страница 4

Весьма показательную позицию заняли германские социал-демократы, в августе 1914 года поддержавшие военную политику имперского руководства. Гуго Гаазе, председатель фракции СДПГ в рейхстаге, заявил, что «для нашего народа и его свободного будущего… многое, если не все, поставлено на карту в случае победы русского деспотизма, запятнавшего себя кровью лучших представителей собственного народа»[30].

Таким образом, Российская Империя, как и несколько десятилетий назад, обвинялась в деспотизме и азиатском варварстве. Через обвинение русских в нежелании навести порядок в собственном государстве многие авторы внушали мысль о высшем предназначении германской нации для России, о колониальной миссии, несущей кардинальные преобразования.

Вторая глава

НСДАП и русская эмиграция в Германии

Несмотря на то что во время Первой мировой войны Германия была противником России, в первые же годы после революции 1917 года в Рейх хлынул необычайно мощный поток русских беженцев. В начале 1920-х годов здесь обосновалось около полумиллиона изгнанников из «страны социализма»[31].

Германию в качестве своей второй родины выбирали в основном люди правых взглядов, многие из которых исповедовали радикальную борьбу с большевизмом, не брезгуя никакими средствами. Историк Михаил Назаров в этой связи пишет, что «часть правой эмиграции, помня о поведении правительств Антанты в Гражданской войне, не связывала с ними надежд на помощь… Правые русские эмигранты придавали большое значение укреплению национальных немецких сил, желая, чтобы они превратились либо во влиятельную оппозицию, либо сами переняли бы правительство»[32].

Те, кто придерживался более умеренных позиций — либералы, «непротивленцы» и т. п., — со временем предпочитали переместиться во Францию и Соединенные Штаты. Эта своеобразная самофильтрация русского эмигрантского сообщества достигла своего апогея после прихода нацистов к власти, а концу 1930-х годов в Третьем рейхе оставались почти исключительно те политически активные русские изгнанники, кто был вполне лоялен гитлеровскому режиму и разделял идею «крестового похода против большевизма».

Надо сказать, что русские эмигранты не нашли особенного участия к своей судьбе со стороны приютивших их немцев. Правые круги протестовали против чрезмерного — в условиях экономического кризиса, инфляции и безработицы — количества «приезжих с Востока», левые силы — видели в русских беженцах представителей враждебных классов (осенью 1922 года коммунисты на страницах своей газеты «Роте фане» открыто возмущались фактом наличия в Германии «высланной из России контрреволюционной интеллигенции», задаваясь вопросом, «как эти официальные связи с белогвардейцами согласуются с договором в Рапалло?»[33]). Позицию германских властей также сложно назвать дружественной: фактически речь шла о планомерном выдавливании эмигрантов с использованием всех находившихся в арсенале немецких чиновников бюрократических возможностей[34].

Все это совмещалось с устоявшимися пропагандистскими штампами, рисующими «восточные народы» в мрачных и презрительных тонах. В одном из школьных учебников Веймарской республики (1925) было написано: «Русский дух как таковой, видимо, не приспособлен к творческой созидательной деятельности; почти всем, что создано Россией во внешних и внутренних делах, она обязана немцам, состоявшим на русской службе, или прибалтийским немцам»[35].

Нельзя утверждать, что подобное отношение к русским господствовало повсеместно. Было немало немецких публицистов и ораторов (многие из них были сами выходцами из России или беженцами из «советского рая»), которые — по крайней мере внешне — проявляли сочувствие к покоренным большевизмом народам. Были и те, кто всерьез пытался усмотреть в новой России «свет с Востока», причем среди таковых находились не одни только коммунисты, но и критично настроенные по отношению к «ветхой» Европе консервативно-революционные мыслители… Освальд Шпенглер уже в 1919 году высказал мысль о том, что «русские вообще не являются народом, таким, как немецкий или английский; они содержат в себе возможность многих народов будущего, так же как германцы эпохи Каролингов… Русская душа является обещанием грядущей культуры»[36].

Интересно, что в ранний период деятельности (до 1923 года) Национал-социалистической немецкой рабочей партии (Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei — НСДАП) ее лидеры, идеологи и пропагандисты публично сочувствовали русским, видя в них «заложников мирового еврейства». В тексте одного из плакатов, приглашавшего на массовый митинг НСДАП, говорилось: «Мы, германские национал-социалисты, требуем, чтобы русскому народу была оказана помощь, но не путем поддержки его нынешнего правительства, а путем устранения его нынешних губителей. Кто сегодня жертвует для России, дает не для русского рабочего, а для его грабителя — еврейского комиссара»[37].

13 августа 1920 года Гитлер заявил, что во время октябрьского переворота погибло 300 тысяч русских, но ни одного еврея, и большевистская верхушка на 90 % состоит из евреев. 28 июля 1922 года вождь нацистов сказал, что в России 30 миллионов человек замучено до смерти, казнено в застенках или умерло от голода. Эти жертвы не последние: если начнется большевизация Германии, то гибель немецкой культуры и государства неизбежны; лучшее доказательство этому — судьба России[38].

В другом своем выступлении того же периода фюрер вещал: «В удивительном сотрудничестве демократия и марксизм сумели разжечь между немцами и русскими совершенно безрассудную, непонятную вражду; первоначально же оба народа относились друг к другу благожелательно. Кто мог быть заинтересован в таком подстрекательстве и науськивании? Евреи». Гитлер позволил себе даже следующую, полную негодования, сентенцию: «Да, Бебель, который не соглашался дать проклятому милитаризму ни единого солдата, ни единого гроша для защиты против Франции, — этот Бебель заявил: когда дело дойдет до войны с Россией, я сам вскину на плечо ружье»[39].

Подобные трактовки легко объясняются фактом довольно широкого присутствия в рядах первых национал-социалистов эмигрантов из России. Многие из них происходили из среды аристократов, армейских офицеров, политических деятелей, многие воевали в составе белых армий или под знаменами Добровольческого корпуса генерал-майора графа Рюдигера фон дер Гольца в Прибалтике. Потеряв семьи, имущество и Родину, они были охвачены идеей, что революцию в России устроили евреи и азиаты и вот-вот то же самое случится в Западной Европе.

Существенную роль в формировании идеологии НСДАП в 1919–1923 годы играли русские эмигранты, в частности, прибалтийские немцы. Как пишет К. Шлегель, «в результате образования самостоятельных Балтийских государств и проведенных в них демократических земельных реформ они потеряли свой жизненный базис и переселились в Германскую империю. Эта группа была не столь уж многочисленной, но благодаря своим влиятельным позициям в таких крупных балтийских городах, как Рига, Либава (Лиепая), Динабург (Двинск, он же Даугавпилс), Пярну, Ревель (Таллин) и Нарва, она имела необычайно сильное культурное влияние и обширные связи»[40].

Российские немцы, одинаково хорошо владевшие русским и немецким языками, образовали очень прочное промежуточное звено между правым флангом русской диаспоры и нацистами. Хотя среди них было немало людей, сохранивших преданность дому Романовых (к примеру, земляк Альфреда Розенберга Отто фон Курзель, уже будучи членом НСДАП, основал в Мюнхене «Русский монархический союз»[41]), большая часть со временем начала видеть в себе, как пишет исследователь Джон Стефан, «восточный бастион тевтонской цивилизации, форпост Deutschtum», то есть германизма[42].

Под влиянием русских эмигрантов — бывших «черносотенцев» — в нацистской партии в моду вошли выражения «еврейский большевизм» и «советская Иудея», и вскоре центральным пунктом национал-социалистического образа врага стал стереотип «еврейского большевизма», победившего в России в 1917 году, угрожавшего Германии в ноябре 1918 года и теперь стремившегося к господству над всем миром.

Автор классического исследования по ранней истории нацизма Конрад Гейден отмечал, что российские белоэмигранты, вставшие под знамена со свастикой, «очень желали вовлечь Германию в кампанию борьбы против Ленина… Было бы преувеличением назвать начинающуюся отныне внешнюю политику национал-социализма царистской. Но фактически ее духовные истоки находятся в царской России, в России черносотенцев и „Союза русского народа“. Вынужденные эмигрировать из России и скитаться на чужбине, эти слои приносят в Среднюю и Западную Европу свои представления, свои мечты и свою ненависть. Мрачное, кровавое русское юдофобство пропитывает более благодушный немецкий антисемитизм»[43].