Ален Безансон - Бедствие века. Коммунизм, нацизм и уникальность Катастрофы Страница 4

Вторая категория — «исправительно-трудовые» лагеря. ГУЛАГ стал огромной административной конструкцией, которая обрела свою классическую форму в 30-е годы. Он был способен управлять значительной долей (по некоторым оценкам до 11 %) рабочей силы страны. Достаточно обильная литература дает нам описание, напоминающее нацистский трудовой лагерь. Побудка, поверка, рабочая бригада, норма выработки и соответствующий выполнению нормы паек, голод, избиения, пытки, казни — день Шаламова на Колыме проходит так же, как день Леви в Освенциме. Конкретные детали те же: всеобщее воровство, «каждый за себя», физическое истощение, медленная или довольно быстрая нравственная деградация, те же бараки, те же нары, тот же сон и те же сны. В нацистском лагере заключенный, который дошел до предела, больше не сопротивляется и того гляди умрет, назывался «мусульманином», в советском — «доходягой».

Некоторые вариации связаны со степенью организованности и климатом. В Освенциме побудка подавалась колоколом — на Колыме колотили но подвешенному рельсу. Мертвецов там не жгли в крематориях. Зимой их складывали мерзлыми штабелями, с биркой на большом пальце ноги, дожидаясь, пока можно будет рыть могильные рвы. В обширном архипелаге лагерей, раскинувшемся но северо-востоку Сибири, еще одну ноту к отчаянию прибавлял ужас, наводимый холодом, унылой природой, бесконечными просторами, отделяющими от населенной людьми «ойкумены» В некоторых лагерях смертность доходила до 30–40 % в год — учитывая длительность сроков и долголетие советскою строя, это приближается к массовому уничтожению, но здесь нет того неизбежною уничтожения по образцу Треблинки, не оставляющего никакой надежды.

Третья категория: вокруг ГУЛАГа как такового простирается зона каторжного труда и поднадзорного жительства. Рабочая сила используется на «великих стройках» — на строительстве плотин, каналов, тайных военных арсеналов. Очертания этой категории расплывчаты: в конечном счете при коммунистическом строе свободой не пользуется никто. Потому-то, отвечая на вопрос, сколько в СССР политзаключенных, Владимир Буковский полушутя ответил: «270 миллионов».

Лагеря существовали почти на всей территории, где воцарился коммунизм. В Румынии, например, на стройке канала Дунай — Черное море погибли 200 тысяч человек, практически вся бывшая элита общества. О вьетнамских лагерях, о китайских («Лаогай») сведения доходят обрывочно. Бывший советский зэк рассказал мне: заключенный «Лаогая», которому удалось бежать в Сибирь, попал в лагерь, где сидел мой рассказчик, и считал, что оказался в раю! И действительно, в ГУЛАГ посылали на определенный срок, в то время как в Китае он сидел без срока и выход на волю зависел от его «морального перевоспитания» (лагерь рассматривается как «школа»). В советском лагере вечером разводят по баракам — в Китае же он оставался на своем рабочем месте, на цепи. От немногочисленных имеющихся сведений о лагерях в Северной Корее волосы встают дыбом. А эти лагеря и сегодня действуют с прежним размахом.

Два типа смертной казни используются регулярно при коммунизме и лишь время от времени при нацизме. Первый из них — смертная казнь по приговору.

Нацизм не применял ее к евреям: с его точки зрения, они не принадлежали к роду человеческому и, следовательно, не подлежали никакому «правосудию». Приговоры выносились оппозиционерам, сопротивленцам, партизанам — после более или менее приблизительного, но все-таки реалистического расследования фактов.

Смертная казнь при коммунизме (массовый расстрел, пуля в затылок, повешение) в принципе должна вытекать из судебного расследования, чтобы «народ» или его представители (рука партии) могли опознать и осудить явного или тайного врага. Поэтому казни, поначалу бессудные, постепенно, по мере того как совершенствовался аппарат (прокуратура), приобретали судебную форму. В эпоху, начавшуюся в 1934 и названную «большим террором», всеми средствами стремились исторгнуть признания, причем самым простым и распространенным средством были пытки.

Этому периоду свойственно то, что к большинству арестованных — а аресты часто производились для того, чтобы выполнить заранее спущенный план, — предъявленные обвинения не имели ни малейшего отношения: либо это были люди пассивные, неспособны к какому бы то ни было противостоянию, либо искренние коммунисты, страстно любившие Сталина, преклонявшиеся перед ним. Отсюда вытекал тот мучительный страх, тяготевший над всем населением страны. Отсюда же вытекало ощущение кошмара и безумия, потому что людям не удавалось проникнуть в рациональную основу этой дробилки и мясорубки. Люди ждали ареста, потому что видели, как беззвучно исчезают их соседи, и по ночам с заготовленным тюремным узелком под кроватью они прислушивались к шагам на лестнице. Большинство коммунистических государств, европейские и особенно азиатские «страны народной демократии», прошли через такие периоды. Есть основания считать, что вдохновителем «большого террора» был Гитлер. В «ночь длинных ножей» (1934), в эту молниеносно проведенную чистку национал-социалистической партии, погибли, быть может, 800 человек. Сталин умножил это число более чем в тысячу раз.

Голод в отличие от вечного дефицита, — это «привидение, которое возвращается» на протяжении всей истории коммунистических режимов. Голод мы видели или даже сегодня видим в СССР КНР, Эфиопии, Северной Корее.

Голод — почти всегда следствие коммунистической политики. Эта политика нуждается в том, чтобы поставить под контроль всех подданных. Коммунисты не могут допустить, чтобы крестьяне имели возможность организоваться стихийно, в стороне от власти. Экспроприируя крестьян, они насильственно помещают их в искусственные рамки колхозов, народных коммун и тем самым неминуемо вызывают продовольственный кризис. Нельзя, однако, сказать, что власть прямо планирует голод, — она согласна платить эту цену за достижение своих политических и идеологических целей. В Казахстане, например, население вымерло от голода наполовину.

Тем не менее известны случаи, когда голод был задуман и организован с четкой целью уничтожения. Так было на Украине в 1932–1933 гг. Целью было покончить не с каким-то сопротивлением крестьянства, ибо коллективизация его уже подавила, но с национальным существованием украинского народа. Говоря об этом, по справедливости употребляют термин «геноцид».

Допущенный как средство или задуманный как цель, голод был самым смертоносным способом коммунистического уничтожения людей. На него приходится больше половины жертв советской системы и, может быть, три четверти — китайской.

Число евреев, уничтоженных нацизмом, известно с точностью, постоянно корректируемой расследованиями и благочестивой еврейской памятью. Существуют справочники, указывающие численность каждого эшелона, даты их отправки. Имена тщательно учитываются и сохраняются. Что же до числа людей, уничтоженных коммунизмом, то разрыв в оценках достигает десятков миллионов. В «Черной книге коммунизма» принята оценка, идущая от 85 до более ста миллионов.

Эта ужасающая амплитуда, в рамках которой одни, уничтоженные, как скот, чтятся как люди, а другие, может быть, нашедшие более человеческую смерть (поскольку их все-таки признали «врагами»), забыты, как скот, — эта амплитуда основана не только на благочестивой или нечестивой памяти. Она основана и на том, что расследования невозможны или запрещены почти на всей территории, находившейся или еще и сегодня остающейся под коммунистическим господством, и на том, что, проявляя исключительную память о нацизме, все готовы забыть о коммунизме. Наконец, она основана на природе того и другого строя. Нацизм действует при посредстве строго определенных, административно разграниченных категорий, сменяющих друг друга (инвалиды накануне войны, евреи, цыгане и т. п.), коммунизм применяет неопределенное, одновременное, случайное выхватывание жертв, которое может объять все подчиненное ему население.

Способ уничтожения — не критерий оценки. Нужно устоять перед склонностью рассматривать одну гибель как но существу более жуткую, чем другую: ни на одну из них невозможно посмотреть вблизи. Никто не узнает, что испытывал тот или иной ребенок, вдыхая «циклон Б» или умирая с голоду в украинской хате. Людей убивали вне рамок всякого правосудия, и поэтому следует сказать, что все они — и те и другие — погибли ужасающе, ибо были невиновны. Когда существует правосудие, можно вообразить, что один способ казни почетнее другого — например, отсечение головы почетнее, чем повешение. Но уничтожения нашего века чужды идее «чести», и поэтому классифицировать муки невозможно и неприлично.