Андрей Смирнов - Империя Наполеона III Страница 4

Уже восторженно пишет о Луи-Наполеоне Р. Христоф{29} в своей работе, появившейся в связи с отмечавшимся во Франции 200-летием со дня рождения Наполеона. Тем не менее, как об этом пишет Ален Плесси, несмотря на то, что карикатурные изображения принца, а затем императора, появившиеся в первые годы его правления, не соответствуют истине, и по сей день сложившийся стереотип влияет на общественное восприятие этой неоднозначной личности{30}.

В этой связи нельзя не сказать о работе французского исследователя Л. Жирара «Наполеон III», в которой автор неоднократно подчеркивает, что принцу удалось найти поддержку своей политики только в среде народных масс, в то время как традиционные политические элиты отказали ему в ней после переворота{31}. Эту точку зрения поддерживает Б. Менаже, исследователь исторического феномена — народного бонапартизма{32}.

Сейчас в зарубежной историографии личность Луи-Наполеона Бонапарта становится популярной. В своей работе Ф. Сеган всячески превозносит гений Луи-Наполеона{33}. Более взвешенную позицию занимает английский исследователь Смит, который пишет о недостатках императора, его просчетах и, наконец, о его нерешительности в ответственные моменты, что со временем стало еще более заметно{34}. Последней из опубликованных исследований по перевороту 2 декабря 1851 года явилась работа А. Мэнка{35}. В ней автор оценивает государственный переворот как сложное событие: смесь авантюры, мечты, неудержимого стремления к власти, цинизма, смелости и таланта. Решающими элементами успеха, по его мнению, стали случайность и судьба. А. Мэнк отвергает сформированный Гюго образ, но косвенно подтверждает, что Луи-Наполеон не понимал сути событий, а переворот явился простым стечением обстоятельств. Он разбирает психологические портреты главных действующих лиц переворота, однако рассматривает переворот с технической точки зрения, и поэтому от него ускользают причины, по которым Франция оказала поддержку перевороту.

До революции 1917 года в России проблемой государственного переворота никто специально не занимался. Было опубликовано несколько популярных работ, в которых личность Луи-Наполеона изображалась со злой иронией{36}. Авторов этих работ можно понять, поскольку Наполеон III явился зачинщиком Крымской войны, которую Россия проиграла.

Свою лепту в изучение революции 1848–1851 годов и государственного переворота 2 декабря 1851 года внесли советские исследователи. Еще В. И. Ленин в своих произведениях дал формулировку бонапартизму как «лавированию монархии, потерявшей свою старую, патриархальную или феодальную простую и сплошную опору, — монархии, которая вынуждена эквилибрировать, чтобы не упасть…»{37}. Отдельные аспекты бонапартистского переворота, бонапартизма и его историографии рассмотрены в работах Э. Л. Желубовской, А. 3. Манфреда, П. Федосеева, А. И. Молока, Я. И. Дразнинаса, С. И. Спивака, Д. А. Березовского{38}. Особое место в этом ряду занимает двухтомное фундаментальное исследование, посвященное европейским революциям 1848—1849 годов. В работе над ним принимала участие целая плеяда видных советских ученых: А. И. Молок, Ф. В. Потемкин, H. Е. Застенкер, A. Л. Нарочницкий и др.{39} Перу H. Е. Застенкера принадлежит статья «Прудон и бонапартистский переворот»{40}. В ней, а также в ряде других публикаций, он осветил различные аспекты переворота и его историографии{41}. Им же была написана глава по Второй республике в вышедшей в свет в 1972–1973 годах трехтомной «Истории Франции» под редакцией А. 3. Манфреда{42}.

В 1969 году вышла в свет монография Л. А. Бендриковой, посвященная анализу французской историографии революции 1848–1849 гг., охватывающей период с 1848 по 1968 год{43}. В монографию включен целый раздел{44}, посвященный современной государственному перевороту историографии. В других разделах автор также уделяет внимание проблемам, связанным с государственным переворотом, и доводит свое исследование до середины 60-х годов.

Нужно отметить, что, несмотря на очевидные заслуги советской исторической школы в изучении Франции, всем этим работам присуща методологическая ограниченность, вызванная господством марксизма в науке и классового подхода к истории. Поскольку труды Маркса и Энгельса являлись базовыми при изучении как революции 1848 года, так и переворота, то многие не вписывавшиеся в доктрину сложные исторические явления упрощались или просто игнорировались. И хотя с распадом Советского Союза идеологические клише и классовый подход к истории остались в прошлом, тем не менее, как ни странно, в отношении Луи-Наполеона остались в силе прежние стереотипы.

Автором ряда исследований по проблемам политической эволюции Второй республики является Р.Ф. Фармонов{45}. В его работах подняты интересные проблемы, в частности затрагиваются вопросы, связанные со становлением режима Второй республики. Однако государственный переворот 2 декабря 1851 г. и проблемы формирования бонапартизма как общественно-политического движения не являлись предметом специального изучения.

Таким образом, с момента осуществления государственного переворота 2 декабря 1851 года было опубликовано большое количество как популярных изданий, так и специальных исследований по различным аспектам данной темы. Однако в зарубежной историографии до сих пор не существует единого взгляда на причины и последствия переворота. Основной упор делался на создание все новых и новых жизнеописаний Луи-Наполеона, где исследователи брали во внимание прежде всего внешние аспекты переворота. Определилась и другая тенденция: написание глобальных исследований по истории Франции XIX века, в которых переворот не являлся предметом специального исследования. Неослабевающий интерес к истории Второй республики во французском истеблишменте и полемический накал вокруг переворота до сих пор мешают исследователям дать взвешенную оценку этому событию.

Интенсивный интеллектуальный поиск отечественными историками и общественными деятелями 1990-х годов образцов государственной политики в собственном прошлом сменился на рубеже веков вниманием к зарубежному опыту управления государством в условиях переходного периода. Выявление различных тенденций и подходов в историографии к этому далеко не однозначному событию позволяет не только более глубоко вникнуть в суть происшедшего во Франции в середине XIX века, но и лучше представить себе перспективы бонапартизма как средства выхода из постреволюционного кризиса.

В настоящее время тема государственного строительства в рамках бонапартизма, под руководством сильной авторитарной личности, оказалась в центре российской общественно-политической мысли. Был поднят вопрос о бонапартизме как средстве выхода из экономического и политического тупика, в котором сегодня оказалась Россия{46}. Это вопрос не только теоретического, но и практического значения. Недаром с избранием В. В. Путина Президентом России в средствах массовой информации время от времени стали проводиться параллели между политикой Луи-Наполеона и курсом нынешнего правительства{47}. Появилось мнение, что бонапартизм чуть ли не панацея от всех бед. В пример приводятся режимы Пиночета в Чили и Франко в Испании. Якобы только установление диктатуры на «переходный период» позволило этим странам стабилизировать общество{48}. Издержки — политические репрессии и подавление демократических свобод — обычно в расчет не принимаются. Как уже отмечалось, режим Луи-Наполеона стоит в первом ряду подобных диктатур. А по мнению видного российского политолога А. Н. Медушевского{49}, утвердившись впервые во Франции, бонапартистский режим Луи-Наполеона стал предтечей последующих авторитарных и тоталитарных режимов, основанных на использовании народной легитимности и массовой поддержки. В данном контексте изучение политической эволюции Второй республики в сторону авторитаризма позволяет выявить механизмы трансформации демократии в авторитаризм. Таким образом, исследование государственного переворота 2 декабря 1851 года и политической деятельности его автора — Луи-Наполеона Бонапарта — до сих пор не потеряло своей научной значимости.

Итак, в 1808 году в семье младшего брата Наполеона I Луи-Бонапарта и Гортензии де Богарне, дочери Жозефины от первого брака, родился третий по счету ребенок — Луи-Наполеон. После разгрома Наполеона I под Ватерлоо Гортензия, брак которой к тому времени с Луи-Бонапартом фактически распался, оказалась в изгнании в Швейцарии. Первым воспитателем Луи-Наполеона стал Филипп Лё Ба — сын одного из ближайших к Робеспьеру революционеров. Общение с Лё Ба не прошло для мальчика даром: уже будучи молодым человеком, он неоднократно повторял, что мечтает стать главой французской демократии.