Анатолий Бородин - Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус Страница 4

Николай Дмитриевич (1792–1828) – четвероюродный дядя – «храбрый офицер» (Александр I), поручик свиты (1811), член тайного общества «Рыцарство» (1811), участник военных кампаний 1812–1814 гг., флигель-адъютант Александра I, был 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади вместе с Николаем I, когда тот вел Преображенский 1-й батальон к углу Адмиралтейского бульвара; участвовал в неудачной попытке уговорить декабристов; произвел арест К. Ф. Рылеева; в январе 1826 г. проводил в Киеве расследование восстания Черниговского полка; управлял канцелярией начальника Главного штаба И. И. Дибича. Участник русско-турецкой войны 1828–1829 гг., убит при штурме Шумлы. Автор Дневника (РГБ), частично опубликованного (Вестник общества ревнителей истории. Вып. 1. 1914; Декабристы. Записки отдела рукописей Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина. Вып. 3. М., 1939)[49].

Елизавета Петровна (1855–1910) – десятиюродная сестра – дочь отставного ротмистра Петра Аполлоновича и Елизаветы Никаноровны, урожденной Посылиной (из купеческой семьи); окончила высшие курсы В. И. Герье; член – последовательно – «Земли и Воли», «Черного передела», партии эсеров, группы максималистов; дважды арестовывалась, заключалась в Петропавловскую крепость (1880) и тюрьму (1906); оба раза освобождалась под залог и вскоре скрывалась за границу; мать С. Я. Эфрона; повесилась после самоубийства младшего сына Константина.

Петр Павлович (6.12.1835–31.12.1918, Пг.; убит в очереди женщинами) – пятиюродный брат – окончил Пажеский корпус корнетом (1853), Николаевскую военную академию (1855). Службу начал в Кавалергардском полку (с 1853). Участник обороны крепости Свеаборг (1853–1856), боевых действий против горцев Кавказа (1859–1860). Харьковский (1866–1870) и московский (1872–1878) губернатор. Управлял департаментом уделов (1882–1884). Генерал-губернатор Москвы (1905). Генерал-адъютант (1905). Председатель Петербургской городской думы (с 1904). Крупнейший земле- и домовладелец. Предприниматель. Коллекционер произведений искусства и редких растений. Жена его, Мария Васильевна, урожденная княжна Кочубей, владела несколькими имениями в Полтавской губ. Их дочь Александра замужем за П. П. Скоропадским.

Их сын Павел (23.06.1874–22.01.1909, Пирей, Греция) – герой русско-японской войны. Окончив Морской корпус (1893), служил на судах Тихоокеанской эскадры. Командуя эсминцем «Бравый», участвовал в Цусимском сражении и прорвался во Владивосток (один из трех). Капитан 2-го ранга (20.05.1905, за отличие). Кавалер ордена св. Георгия IV ст. (18.09.1905).

Николай Николаевич (23.10.1876–27.10.1937) – четвероюродный племянник[50] – исследователь древнерусской письменности и диалектов русского языка, автор первого русского словаря лингвистических терминов (1924), член-корреспондент РАН (1924), затем АН СССР, действительный член АН Белорусской ССР (1928–1929), арестован по делу т. н. Российской народной партии (1933), осужден коллегией ОГПУ на 10 лет лагерей (1934). На Соловках, где отбывал заключение, особой тройкой УНКВД ЛО приговорен к высшей мере наказания и расстрелян. Реабилитирован (1964). Оба его сына – Андрей (1910–1938) и Евгений (?–1938) – арестованы и расстреляны.

Среди прямых предков П. Н. Дурново (дед, прадед, прапрадед и т. д.) никто особо не выделился; один лишь Константин Евстафьевич – третье колено от основателя рода Микулы Федоровича – участвовал в Земском соборе 1613 г. и подписал грамоту об избрании на царство Михаила Романова.

Здесь уместно заметить, что утверждение С. Ю. Дудакова о еврейских корнях П. Н. Дурново («тоже из рода Веселовских»), основанное на том, что Павел Веселовский выдал одну из своих дочерей «за Дурново»[51], не находит подтверждения в поколенных росписях: Иван Иванович Дурново, женившийся на Пелагее Павловне Веселовской, приходится П. Н. Дурново пятиюродным прадедом[52].

Петр Николаевич Дурново (XI колено рода) родился в понедельник 23 ноября 1842 г.[53] в Твери в доме бабушки Веры Петровны Львовой.

Петр – имя деда (Львова), обоих прадедов (Львова и Лазарева) и прапрадеда (Львова) по материнской линии. По наблюдениям П. А. Флоренского, «горячее имя, с темпераментом и некоторою элементарностью»[54].

1842 год – по китайскому гороскопу – год водяного тигра[55].

Восприемниками при крещении были неслужащий статский советник и кавалер В. М. Фиглев и статская советница вдова Вера Петровна Львова, бабушка.

Петр был третьим ребенком, после Веры (1839–?) и Елизаветы (1841–?). До поступления его в Морской корпус родились еще три сестры – Мария (1843–?), Любовь (1845–?) и Варвара (1849–?) и два брата – Николай (1847–?) и Александр (1851–16.07.1857).

Отец Петра, Николай Сергеевич[56], был не без способностей, однако крайне легкомысленный, не развивший в себе привычки к повседневной систематической деятельности и совершенно, по-видимому, лишенный чувства долга. В самом деле, 22-летним корнетом, не став крепко на ноги (ни у него, ни у его родителей не значилось ни родового, ни благоприобретенного имения), он женится. Семья быстро растет (в начале 13-го года семейной жизни он – отец восьмерых детей), однако он никак не может найти себе дело по душе и закрепиться на каком-либо месте. За 22 года службы он сменил 10 мест, испробовав себя гусаром, жандармом, цензором, министерским чиновником, городничим, смотрителем училища, вице-губернатором. За это время он 5 раз был в отставке, что составило около 4-х лет (18 % всего времени службы).

В 1854 г. он сделал резкий карьерный рывок: был назначен и. о. саратовского вице-губернатора. Произошло это вследствие чрезвычайных обстоятельств. В марте 1853 г. 36-летний Н. С. Дурново был командирован в Саратов для производства следствия о двух пропавших мальчиках. Здесь судьба свела его с Н. И. Костомаровым[57]. Сосланный летом 1848 г. в Саратов, он был определен переводчиком при губернском правлении с жалованием 350 рублей в год. «Переводить было нечего, – вспоминал он, – и я только числился на службе».

Что произошло в Саратове в 1853 г. и каковы были последствия? Послушаем сначала Н. И. Костомарова: «С 1853 года начались для меня некоторые неприятности. В Саратове произошло замечательное событие: пропало один за другим двое мальчиков, оба найдены мертвыми с видимыми признаками истязания: один в марте на льду, другой – в апреле на острове. Всеобщее подозрение падало на евреев, вследствие старинных слухов о пролитии евреями христианской детской крови. Присланный из Петербурга по этому делу чиновник Дурново потребовал от губернатора чиновника, знающего иностранные языки и, кроме того, знакомого с историей. Губернатор откомандировал к нему меня. Прежде всего мне дали для перевода странную книгу: это были переплетенные вместе печатные и писанные отрывки неизвестно откуда на разных языках, заключавшие в себе официальные документы о необвинении иудеев в возводимом на них подозрении в пролитии христианской крови. Тут были и папские буллы, и декреты разных королей, и постановления сенатов, и циркуляры министров. Книгу эту нашли у одного еврея. После перевода этой книги меня просили составить ученую записку – опыт решения вопроса: есть ли какое-нибудь основание подозревать евреев в пролитии христианской детской крови. Так как для этого нужны были пособия, то при посредстве Дурново я и получил их от саратовского преосвященного Афанасия. Рассмотрев предложенный мне вопрос, я пришел к такому результату, что обвинение евреев хотя и поддерживалось отчасти фанатизмом против них, но не лишено исторического основания, так как еще до христианской веры уже существовало у греков и римлян подобное подозрение, как это показывают свидетельства Анпиона, говорившего, что Антиох Етифон, сирийский царь, нашел в иерусалимском храме греческого мальчика, приготовляемого иудеями к жертвоприношению, состоявшему в источении крови из жертвы, и Диона Кассия, по известию которого в городе Кирене, в Африке, греки перебили евреев за то, что последние крали греческих мальчиков, приносили их в жертву, ели их тело, пили их кровь. Я указал сверх того на то обстоятельство, что евреи еще в библейской древности часто отпадали от религии Моисея и принимали финикийское идолопоклонство, которое отличалось священным детоубийством. Наконец, я привел множество примеров, случавшихся в средние века и в новой истории в разных европейских странах, когда находимы были истерзанные дети и всеобщее подозрение падало на евреев, и в некоторых случаях происходили народные возмущения и избиения евреев. Множество папских булл и королевских декретов, которые евреи собирали и хранили так усердно, показывает, что было нечто такое, что вынуждало явление этих документов, тем более что значительная часть этих официальных памятников, которыми евреи себя оправдывали, давались тогда, когда дававшие их явно нуждались в деньгах и т. д.

Но когда губернатор узнал о том что я написал, то призвал меня к себе и начал грозить, что он меня засадит в острог и напишет куда следует о моей неблагонадежности, чтобы меня послали куда-нибудь подальше и в худшее место. Дело в том, что губернатор допустил противозаконно проживать евреям в великорусской губернии, где им не дозволялось жительствовать, опасался со стороны присланного чиновника под себя подкопа и не хотел, чтобы правительство признало подозрение на евреев сколько-нибудь основательным. В то же время он написал к Дурново отношение, в котором очернил меня и поставил ему в непристойность доверие ко мне как к лицу, дурно себя заявившему и находящемуся под надзором полиции. Я принужден был оставить еврейский вопрос.