Руслан Скрынников - Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века Страница 4

Экспедиция на Донец началась в июне 1599 г.[28] Располагая огромными земельными богатствами, Богдан Бельский снарядил в поход свою собственную вотчинную армию — «двор». Едва войска прибыли на урочище под Святой горой, Бельский «град нача делати преже своим двором и здела своими людми башню и городни и укрепи великою крепостию. Потом же с тово образца повеле и всей рати делати».[29]

Благодаря энергии и распорядительности Бельского крепость Царев-Борисов была воздвигнута очень быстро. Однако, чувствуя себя господином положения, брат царицы повел себя крайне неосторожно. В кругу доверенных людей он заявил, что теперь сам он царь в Цареве-Борисове, как Борис Федорович — царь в Москве.[30] Бельский щедро жаловал своих людей и мог рассчитывать на их преданность. Но на него донесли служилые немцы, находившиеся в его отряде.

В Москве речи Бельского были истолкованы по-своему. Сочли, что воевода стремился к «пребольшему», желая себе царства. Дьяк Иван Тимофеев, засвидетельствовавший этот факт, прибавил от себя, что Бельского оклеветали.[31]

При дворе донос немцев вызвал тревогу. Прошел всего лишь год с тех пор, как Бельский оспаривал у Бориса власть. Литовцы называли его в числе четырех главнейших претендентов на трон.

В подчинении Бельского находилась внушительная военная сила: 46 выборных дворян, 214 детей боярских — рязанцев, тулян, каширян и белевцев, 2600 русских и украинских казаков, стрельцов и «немцев». Воевода вел себя более чем подозрительно. Он не использовал случая, чтобы поживиться за счет казенных средств, отпущенных на жалованье служилым людям и оплату строительных работ. Более того, окольничий велел доставить в Царев-Борисов много припасов из своих вотчин и щедро ссужал своих подчиненных. «Ратных же людей поил и кормил по вся дни множество и бедным давал деньги и платье и запасы». Бельский явно стремился завоевать популярность среди служилых людей, и он достиг цели. «Прииде же на Москве, — записал летописец, — про ево от ратных людей хвала велия…»[32]

Царь Борис болел, и как раз в то время состояние его здоровья ухудшилось. Когда ему сообщили о крамольных речах Бельского, он приказал немедленно арестовать его. Вместе с окольничим пострадали некоторые «старые» дворяне, находившиеся при нем. В их числе был брянский «выборный» дворянин Афанасий Федорович Зиновьев. В начале своей карьеры Зиновьев возглавлял сторожевую станицу на южных границах, позже выполнял дипломатические поручения в Крыму, служил головой в стане у царя Бориса.[33] Зиновьева и других дворян подвергли наказанию за то, что они не «посягали» на воеводу, иначе говоря, не донесли на него. Конрад Буссов, имевший личные счеты с Бельским, утверждал, будто самозванного царев-борисовского «царя» увезли в столицу в регалиях, какие приличествуют не государю, а негодному бунтовщику.[34] Что имел в виду Буссов — колодки или шутовский наряд, трудно сказать.

Санкции против Бельского были осуществлены не позднее весны 1600 г., так как между февралем и апрелем названного года Разрядный приказ назначил главным воеводой в Царев-Борисов окольничего князя Андрея Ивановича Хворостинина.[35]

Бельский обладал огромным опытом политических интриг и был едва ли не самым коварным и изворотливым противником Бориса. Его привезли в Москву в трудное для династии время.

В конце 1599 г. царевич Федор известил монахов Троицко-Сергиева монастыря о том, что его отец недомогает и не сможет прибыть на богомолье.[36] В 1600 г. здоровье Бориса резко ухудшилось. Польские послы, прибывшие в Москву осенью 1600 г., записали в дневнике, что русским властям не удалось сохранить в тайне болезнь царя и в городе по этому поводу поднялась большая тревога. Для обсуждения сложившейся ситуации была спешно созвана Боярская дума, после чего Бориса по его собственному распоряжению отнесли на носилках из дворца в церковь, чтобы показать народу, что он еще жив.[37]

Польским послам пришлось задержаться в Москве. Причиной тому, отмечал Я. Маржарет, была болезнь Бориса.[38] Она тянулась очень долго. После заключения перемирия в марте 1602 г. Борис не смог проститься с польскими послами «за болезнью».[39]

В виду близкой кончины Бориса возобновление борьбы за трон казалось неизбежным. Польские послы, наблюдавшие развитие кризиса, утверждали, будто у Годунова очень много недоброжелателей среди подданных, число строгостей против них растет ото дня ко дню, но строгости не спасают положение. «Не приходится сомневаться, — писали поляки, — что в любой день там должен быть мятеж».[40]

Последующие события показали, что наибольшую угрозу для неокрепшей династии, как и прежде, таят в себе притязания бояр Романовых. По сравнению с худородным Годуновым Романовы имели несравненно больше прав на трон в качестве ближайших родственников — двоюродных братьев последнего царя из династии Калиты.

Боярин Никита Романович много десятилетий управлял земщиной и успел снискать большую популярность в народе. Сыновья Никиты Романовича Федор с братьями, по крайней мере, отчасти унаследовали его славу.

В думе сидели бояре Федор и Александр Никитичи, окольничий Михаил Никитич Романовы. Их ближайшими родственниками и сторонниками были бояре: князь Борис Камбулатович Черкасский, князь Иван Васильевич Сицкий, князь Федор Шестунов, знатные дворяне князь Александр Репнин, Карповы и пр.[41]

За время царствования Ивана Грозного и его сына Федора Романовы приобрели огромные вотчины и стали богатейшими землевладельцами своего времени. Известно, что двое братьев Александр и Василий получили в наследство от отца городище Романово и острожек Скопин.[42] Федору Никитичу и его братьям принадлежали десятки крупных сел в Московском, Коломенском, Костромском, Юрьев-Польском и других уездах.[43] Согласно «земляному» боярскому списку 1613 г., за Иваном Никитичем Романовым числилось 4626 четвертей «старых вотчин».[44] К тому времени семья Романовых сохранила лишь остатки былых земельных богатств.

В Москве Никитичи имели большое подворье на Варварке подле Кремля. Двор напоминал небольшую крепость.

Борис Годунов обвинил бояр Романовых в заговоре с целью уничтожения царской семьи и захвата короны. Очевидец событий К. Буссов записал, что братья Никитичи Искали подходящего случая, чтобы извести Бориса ядом, но они были преданы своими собственными людьми.[45] Близкий к Романовым Исаак Масса утверждал, будто душой антигодуновского заговора была боярыня Ксения Ивановна Шестова-Морозова, жена Федора Никитича. Ее замыслы разделял Александр Никитич, тогда как Федор Никитич занял более осторожную позицию. Заговорщики советовались, как бы им извести царскую семью. Стремясь оправдать Романовых, И. Масса, допустил явное противоречие. Повествуя о расправе над Романовыми, он старательно подчеркнул, будто сведения о злоумышлении А. Романова, К. Шестовой и других были основаны на ложном свидетельстве нескольких негодяев, действовавших по наущению Годунова.[46]

Русские летописи, составленные в окружении Федора (Филарета) Никитича Романова, называют имя главного доносчика, погубившего Романовых. Сам дьявол, по рассказу летописца, подучил боярского холопа Бартенева предать своего господина Александра Никитича: «Потом же вложи враг в раба в Олександрова человека Никитича во Второво Бартенева, той же Второй бяше у Александра Никитича казначей».[47]

Бартеневы принадлежали к дворянскому сословию и владели небольшими вотчинами. С государевой службы второй Бартенев поступил во «двор» к Федору Никитичу, а затем получил место казначея у Александра Никитича. В соответствии с законами о холопах Бартенев после нескольких лет добровольной службы у Никитичей должен был дать им на себя служилую кабалу.

Летописец определенно указывает на то, что Бартенев предал господ по собственному почину. Явившись с доносом к окольничему Семену Годунову, возглавлявшему сыскное ведомство, казначей договорился с ним обо всех последующих действиях. Семен будто бы сам вручил предателю мешочек с волшебными корешками, который тот принес на двор к Романовым и спрятал в «казну» своего господина.[48]

Сохранившийся отрывок дела о ссылке Романовых подтверждает свидетельство летописца о том, что они стали жертвами колдовского процесса. Пристав, сопровождавший Василия Никитича Романова в ссылку, сказал ему однажды: «Вы, злодеи изменники, хотели достать царство ведовством и кореньем».[49]