Александр Белов (Селидор) - Последняя тайна Варяжской Руси. Мифы и правда о русской цивилизации Страница 4

Датчане, распространяя идею «Danelagen» – «датского права» («Все, что вижу, принадлежит мне»), фактически осуществили ее только в отношении северо-восточной Англии. У них нет военного ресурса, чтобы покорить территорию Южной, Восточной и Северо-Восточной Балтики, которую иногда успешно контролируют их военно-морские дружины. И уж тем более несколько сот викингов, к тому же периодически воюющих между собой, не способны держать материковую часть Восточной Европы.

История, рассказанная летописцем, никак не тянет на геополитическую интригу. Что-то здесь явно не так.

Странное сцепление выводов у летописца. Ведь его высказывание можно понять как взаимосвязь межплеменных конфликтов с отказом платить дань морским разбойникам. Он явно связывает проблему «политического безволия» славян и финно-угров с изгнанием «варягов». В логике есть понятие эквивалентности, когда одно определяющее ставится в жесткую зависимость от другого. Вчитайтесь в текст Ипатьевского источника. Получается такая мысль: «Изгнав варягов, славянские и финно-угорские племена получают социально-политический коллапс». Выходит, что до изгнания такой проблемы не было? Согласно летописи, «варяги» пришли «из-за моря» в 859 году. И, стало быть, до изгнания на территории от Балтики до Немана и до Средней Волги осуществляли свою законодательную и исполнительную власть? Южнее этого региона безобразничали хазары, но нас сейчас они мало интересуют.

Впрочем, я не буду додумывать за летописца. Что хотел сказать, он сказал. Другое дело, что я могу понять, почему он это говорит. Мы ведь условились, что историю будет оценивать не историк, а психолог. Так вот, почему? Летописец подсказывает нам роль варягов в историческом процессе. Он идеологически не свободен в своей оценке факта призвания варягов. Не будем забывать, что речь идет об истории правящей династии.

Знаете, у Тацита есть выражение: «Omne ignotum pro magnifico est». Его переводят буквально, но в буквальном подстрочнике оно утрачивает смысл. А понимать эти слова нужно так: «Все неизвестное видится важным». Можно и перефразировать: «Все видится важным, пока остается неизвестным». Думаю, в примере с социально и политически немощными просителями из Новгородчины дело обстоит именно так.

Если уж мы столько внимания решили уделить летописцу, уместно будет вспомнить, кого из народов он точно не отметил понятием «варяги». Им было сказано: «И пошли за море к варягам, к руси, ибо так звались те варяги, как другие зовутся шведы, иные же – норманны, англы, другие – готы, эти же так». Цитирую по Радзивилловской летописи XIII века, сохранившейся в качестве списка. Есть такой термин в разговорнике историков. Он означает копию, списанную с оригинала. Сам оригинал Радзивилловской летописи утрачен.

Итак, по мнению летописца, варяги, которые зовутся русью, противопоставляются «другим» и не являются шведами, не являются норвежцами (норманнами), не являются англами и не являются готами. В этом скоплении народы представлены сумбурно, хотя для самого летописца – показательно демонстрационно. Просматривается даже определенный берег Балтийского моря. Это – Западная Балтика. Не хватает только данов – датчан. Значит, летописец подразумевает их?

В этой логике есть одна пробоина, способная посадить «датский» корабль на мель. Термин «варяг» не является этнонимом. Это – прозвище, причем на Балтике оно не в ходу. Ни один из представленных балтийских народов так себя не называет и своих соседей своих тоже. Зато их так называют новгородцы. Видимо, они и придумали этот термин. А вот летописец уверенно отождествляет варягов с этнонимом «русь». Стоит только убрать разговорное определение «варяг», и мы получим этнический ряд: русь, шведы, норвежцы, англы, готы.

С помощью простого логического силлогизма здесь строится такая картина суждения:

– шведы, норвежцы, англы и готы – не русь (предикат заключения);

– русь – это варяги (субъект заключения);

– стало быть, варяги – это не шведы, не норвежцы, не англы и не готы (само заключение).

Термин «варяг» не является этнонимом. Это – прозвище, причем на Балтике то не в ходу. Ни один из представленных балтийских народов так себя не называет и соседей своих тоже. Зато их так называют новгородцы. Видимо, они и придумали этот термин. А вот летописец уверенно отождествляет варягов с этнонимом «русь».

То, что некая «историческая позиция» не всегда дружит с правдой, мы уже поняли, но она еще не всегда дружит и с логикой.

Нестыковка выводов историопи́сца состоит в том, что народность, которую он называет русью, никак не тождественна народу, известному как даны (датчане). Впрочем, далеко не все историки вообще рассматривают в качестве исторического источника текстовки этого человека, указанного в Хлебниковском списке середины XVI века как «монах Нестор». Мало ли чего он там навыдумывал? Вернее так: что-то рассматривают, а что-то нет. В зависимости от необходимости.

У нас, однако, нет оснований ему не доверять. Тем более что этноним «русь» в ключевом значении варяжского вопроса в равной степени признается и представителями норманской теории, и противниками этой теории. Датчане летописцем не упомянуты, как не упомянуты еще два народа, претендующие на роль варягов. Это – вагры и ободриты. Думаю, Нестор вполне оправданно молчит и о тех, и о других. Но… пока еще рано тревожить себя выводами. Сохраним интригу.

В прошлой главе мы говорили о понятии «русский». Знаете, откуда появилось это субстантивированное прилагательное? Оно образовано от термина «русич», который так и не стал этнонимом. Русы через поколения растворились в славянской массе. Самоопределение славян всегда было племенным и только племенным. Сами славяне никогда не называли себя так. Они говорили о себе: «Мы – вятичи, мы – кривичи, мы – дреговичи, мы – радимичи…» С укреплением средневековых городов значение племенного этнонима утрачивается. На смену ему приходит культ земли, территории, которую этот город объединяет. Тверичи, рязанцы, владимирцы считают себя русичами, но при этом не осознают себя единым народом. Точно так же у балтийских славян вильцы-лютичи никогда не отождествляли себя с ободритами-бодричами.

Я иногда думаю: неужели для того, чтобы стать русскими, стать теми, кто мы есть сейчас, нам было так необходимо Куликово поле? Как и Бородинское поле, и поле под деревней Прохоровкой, переломившее ход Второй мировой войны? Какое поле будет следующим, чтобы «россияне» невольно действительно стали нацией? В истинном смысле?

Бородинское поле мы уже вспоминали в прошлой главе. И вспоминали французов, которых могло и не быть под Москвой. Ведь русские всего лишь вмешались в историю англо-французских взаимоотношений. Напомню, в ночь на 12 марта 1801 года осуществляется заговор против государя российского Павла I. Разрабатывает и финансирует заговор английская дипломатия. А предшествовало заговору сближение России и Франции. Павел становится союзником первого консула Французской республики Наполеона Бонапарта.

Позже английский посол Чарльз Уитворт за успех операции в Михайловском замке Санкт-Петербурга получит титул и герцогиню Дорсет в придачу. Еще бы, ведь успеху Уитворда приписывают и срыв союзнического договора России с Данией. Было за что награждать!

Михайловский замок Павел так и не успел обжить. По странному стечению обстоятельств, он и построил дворец, чтобы скрываться здесь от возможного заговора. А другим странным совпадением будет то, что о присуждении титула пэра послу Уитворту русский царь самолично просил английского короля Георга III. «Всему свое время!» – вероятно, подумал король. Он знал, о каком времени идет речь.

Вот текст письма Павла I, которое он направил атаману Донского казачьего войска Василию Орлову: «Англичане приготовляются сделать нападение на меня и союзников моих датчан и шведов. Я готов их принять, но нужно их самих атаковать и там, где удар может быть чувствительней, и где менее ожидают…»

Павел пытался говорить по-французски, старательно скрипя языком и рыкая, как злобный пес. Грассируя, другими словами. Но французский ему уже не понадобится. Бонапарт лишился такого союзника!

Как видим, рубиновый перстень доблестного русского генерала Тучкова имеет свою предысторию. Клубок можно отмотать, и вот куда ведет его нить – к успеху английской дипломатии. Ведь преемник убиенного российского самодержца – Александр I сразу станет союзником англичан. Сэр Чарльз Уитворт с особым поручением побывает в Париже. А через четыре дня после его отбытия 12 марта 1803 года Англия официально объявит войну Франции. Участь России решит дипломатия и, возможно, разведка. Ведь Уитфорд еще до успехов на дипломатическом поприще имел звание армейского подполковника.