Николай Толстой - Жертвы Ялты Страница 4

Капитан сказал подчиненным, что они могут немного отдохнуть, и пошел к Яшвили. Оказалось, капитану здорово влетело от генералов за то, что он едет днем. «Ты что, дурак, совсем спятил? — кричали они. — Не соображаешь, что будет, если тебя засекут немецкие самолеты! Пораскинь мозгами, если можешь, и отныне хоронись днем под деревьями, а передвигайся только ночью».

Бедный служака, не посмев сослаться на имеющийся у него приказ, бросился выполнять новый. Когда стемнело, придирчивые генералы вновь заняли место в ведущем грузовике, задавая колонне направление. Шоферам эта поездка изрядно потрепала нервы: зажигать фары было запрещено. Кроме того, ведущие машины двигались самым странным образом, то и дело неожиданно останавливаясь, — наверное, чтобы не наткнуться на невидимые препятствия. Шофер видел лишь внезапное мигание тормозного сигнала на переднем грузовике. При таком способе передвижения они проехали за ночь всего несколько километров. Разумеется, не обошлось без аварий. На советских военных грузовиках радиаторы расположены прямо перед капотом, так что малейшее столкновение с бампером переднего грузовика почти неизбежно кончалось повреждением радиатора, и грузовик выходил из строя. Поврежденные машины приходилось оттаскивать в сторону, в канаву. К утру от шестидесяти грузовиков, вышедших накануне в путь, осталось всего двенадцать. Но генералы воздержались от комментариев по этому поводу. По их словам, до полевого склада с боеприпасами оставалось всего несколько километров. Они дали капитану документы, уполномочивавшие его захватить в полк столько снарядов, сколько он сможет увезти. Затем генералы уехали, снова строго-настрого приказав не трогаться в путь, пока не стемнеет. Вечером капитан, собрав остатки колонны, медленно и осторожно двинулся по указанной ему дороге. Хотя расстояние было небольшим, места назначения они достигли только наутро. Но склада боеприпасов они не обнаружили: он был уничтожен самолетами врага.

Тут два молодых офицера начали смекать, что к чему. «Генералы» на самом деле были немецкими агентами, и им удалось дня на три лишить артиллерийский полк Красной Армии жизненно необходимых боеприпасов, а заодно вывести из строя 48 грузовиков. Если представить себе, что в других местах эти изобретательные агенты добиваются хотя бы десятой доли сегодняшнего успеха, то одних их усилий вполне достаточно для того, чтобы посеять хаос и панику в рядах всей армии.

Успеху лжегенералов способствовали два обстоятельства. Во-первых, как подчеркивает Яшвили, «в Красной Армии приказы не обсуждают, их выполняют». Во-вторых, переодетые генералы прекрасно говорили по-русски и держались большими начальниками — то есть именно так, как, на взгляд красноармейцев, подобает генералам. Как это ни парадоксально, но эти лжегенералы, скорее всего, были и в самом деле русскими, и даже, вполне возможно, настоящими генералами. Отдел контрразведки вермахта, абвер, организовал специальные оперативные группы для действий за линией фронта. Сотрудники этих групп набирались среди белоэмигрантов и говорящих по-русски прибалтийцев, поляков и украинцев, им выдавали безупречно сшитую советскую форму, так что у них были все основания добиваться небывалых для разведки успехов.

Молодые офицеры вернулись в полк с оставшимися грузовиками (96 шоферов и сменщиков, у которых сломались машины, теперь были просто пассажирами). Полковник, узнав, что он не только не получил долгожданных снарядов, но еще к тому же лишился большей части своих драгоценных грузовиков, пришел в ярость. Однако делать было нечего, и когда вскоре немцы перешли в наступление, артиллерийскому полку, не имевшему снарядов, оставалось лишь отступать. На шоссе их постоянно обстреливали с воздуха, пришлось медленно продвигаться через леса. Но здешняя почва не выдерживала тяжести 122-миллиметровых орудий, так что было приказано бросить их. Окончательно деморализованные остатки полка объединились с другими частями, образовалась весьма оборванная дивизия выживших. До них дошло известие, что немцы уже возле Минска, значительно восточнее, и поэтому они продолжали отступать по лесам.

Именно на это время пришлось боевое крещение лейтенанта Яшвили. Оно было коротким. Его послали в патруль, и, обходя куст, он вдруг столкнулся лицом к лицу с немецким солдатом. Оба принялись стрелять и поспешили спрятаться, ни один не был ранен. Но после этого довольно нелепого эпизода события приняли более серьезный оборот. Яшвили был ранен. Пуля пробила обе ноги, рану обрабатывала молодая симпатичная докторша. Он до сих пор помнит, в какое смущение повергло его ее требование спустить брюки — ведь ему было всего 20 лет! Затем его отправили в госпиталь, он отыскал в грузовике уголок, где можно было отлежаться.

Немцы продолжали наступать, пули со свистом пробивали стенки стоявших на месте грузовиков. Позабыв о своих ранах, Яшвили выскочил из грузовика и пополз к кустам, там ему казалось безопаснее. После этой вспышки энергии силы совсем оставили его, он потерял сознание. Ослабленный болью и потерей крови, он проспал весь день. Это было 2 июля. Когда он наконец проснулся, солнце уже спускалось за березы. Приподнявшись, он обнаружил, что лежит посреди воронок от мин. Осколки плотно покрывали землю вокруг того места, где он лежал. Он по сей день убежден, что его спасло тогда само провидение.

Вокруг все было тихо, даже листья на деревьях замерли. Яшвили осторожно поднялся и, шатаясь, побрел неведомо куда. У него не было ни оружия, ни вещмешка, и он не имел ни малейшего представления, где искать свою часть или любое другое красноармейское соединение. Еще утром он был частичкой формирования из 50 тысяч вооруженных солдат, сейчас он был безоружен и совершенно один, если не считать валявшихся кругом трупов. Единственными живыми существами в поле его зрения были армейские лошади из артиллерийского обоза. С колоссальным трудом он подполз к одной из них и ухитрился взобраться в седло. Боли он почти не чувствовал, хотя рана была серьезной.

Первым делом он снял гимнастерку и засунул ее в притороченный к седлу мешок. Теперь в нем никак нельзя было признать солдата. Он ехал, хоронясь за деревьями, — в сумерках его спокойно могли подстрелить с той или другой стороны. Через час он добрался до края леса. Вдалеке, километрах в пяти, виднелась деревня. По мере приближения к ней до него все явственнее доносился шум, мигали огни — он заключил, что там полно народу. Подъехав вплотную к деревне, он наткнулся на двух офицеров на лошадях, державшихся в некотором отдалении от изб. Завидев Яшвили, они закричали, чтобы он ехал к ним, — может, они друг другу пригодятся. Они предложили ему пробраться к толпе разбушевавшихся солдат, попросить чего-нибудь поесть. Сами они боялись, как бы солдаты их не убили, — в первые дни войны не один офицер погиб от рук собственных солдат. Поскольку по внешнему виду Яшвили никак нельзя было принять за офицера, он согласился.

Он проехал посреди развеселой пьяной толпы к месту, где несколько человек свежевали только что убитую корову, и попросил кусок мяса. Дородный солдат с ножом в руке, оглядев запачканные кровью брюки пришельца и его сапоги, полные крови, швырнул ему горло и легкие забитого животного. Яшвили чуть с лошади не упал, но удержался в седле и вернулся к поджидавшим его товарищам. Они пришли в восторг, увидев его добычу, и осторожно двинулись втроем прочь от села. В лесу у ручья они сварили эти куски в своих касках и съели их. Затем новые товарищи Яшвили наметили по карте маршрут, по которому, избегая крупных населенных пунктов, они могут попытаться нагнать армию. Но так как они не имели ни малейшего представления о местонахождении врага, они решили сначала разведать первую часть пути. Офицеры решили отправиться на разведку вдвоем и, если все будет хорошо, вернуться за раненым. С этим они уехали, и больше Яшвили их не видел.

Так он снова остался один. Он вернулся назад, в деревню, надеясь отыскать врача, который мог бы сменить ему повязку. Во врачах недостатка не было, но ни у одного не оказалось ни бинтов, ни лекарств, и Яшвили мрачно поскакал по пыльной дороге на восток. Может, какая-нибудь крестьянка перевяжет ему ногу полотном, или удастся найти еще не окончательно развалившуюся красноармейскую часть. Наконец, он добрался до деревни, которая показалась ему совершенно пустой. Он медленно ехал вдоль молчаливых деревянных изб, и вдруг в конце увидел старуху, рыдавшую возле изгороди. Заметив грузина, она взволнованно закричала:

«Сынок, если у тебя есть оружие, брось его!»

Он с удивлением уставился на нее. Меж тем его лошадь прошла мимо женщины и завернула за угол. Когда старуха скрылась из виду, Яшвили наконец поглядел вперед и увидел, что прямо на него наставлено ружье. По обеим сторонам от него стояли два высоченных немецких солдата с взведенными ружьями. «Они были такие высокие, что их головы оказались вровень с моей!» — вспоминает Яшвили. Он посмотрел направо, налево и медленно поднял руки. Так внезапно закончилась служба лейтенанта Яшвили в Красной Армии. Отныне он был военнопленным.