Александр Говоров - Алкамен - театральный мальчик Страница 4

- Ах ты, старый шут! - Старуха остановилась и уперла руки в бока. Народ сейчас же образовал круг в предвкушении интересного зрелища. - Ты заодно с воришками, бездельник!

- А что они у тебя украли? - спросил Мнесилох.

- Как - что? Лепешек на десять оболов, и калачей на четыре, да привесок в полтора фунта...

- Ну, - возразил Мнесилох, - на такие деньги можно целую фалангу воинов прокормить, не то что этих тощих мальчишек. Может быть, это у тебя кто-нибудь взрослый поел. Я заметил, у тебя под прилавком прятался какой-то бородач и все жевал, жевал...

Старуха кричала и кричала. Я опасался, что она тут же помрет от разрыва сердца. Она и заклинала хохочущую публику, и плевалась в сторону Мнесилоха.

- Делайте свое дело, - строго сказал Мнесилох стражникам, а нам подмигнул: не бойтесь, мол, идите с ними. - Доставьте мальчишек к судьям-пританам, пусть они поступят по закону!

И стражники повели нас дальше, с трудом выбравшись из толпы. Никто не последовал за нами, все остались смотреть на спектакль, который разыгрывал Мнесилох с торговками.

У ограды Пританея нас ожидал Килик, стоял, расставив ножки-лучинки. Какой-то благодетель его уже предупредил - вызвал. На нас Килик даже взгляда не бросил.

- Благороднейшие господа! - обратился он к скифам. - Отпустите этих мальчишек, они мои рабы. Я сам накажу их.

- Как отпустить-то? - сказал один из стражников. - Начальник ругать будет, большой убыток бедным скифам...

По-видимому, Килик уже побывал и в Пританее, потому что оттуда из окна кто-то повелительно махнул рукой. Килик роздал стражникам по монете и каждому пожал руку. Скифы удалились, голгоча по-своему, а мы поплелись униженные, опустив головы; шли гуськом по каменистой тропинке, а Килик сзади шипел:

- Ославили на весь город... Кто теперь в Афинах не скажет, что Килик не кормит рабов, не бережет скотину бога Диониса?..

СКУПЩИКИ ДЕТЕЙ

Через несколько дней во дворе храма появились двое: один - лидиец, такой заросший, что казалось, его бороде тесно на лице и она растет и под мышками, и на груди, и на ногах. Другой - египтянин, в длинной полосатой юбке, с высокомерной головой, выбритой, как блестящий шар.

Они сидели в полутемной комнате у Килика, обмахивались веерами. Туда по очереди водили наших мальчишек. Килик и чужеземцы что-то обсуждали, спорили, иногда даже кричали.

Вечером рабыни, придя с работы и услышав о странных гостях Килика, встревожились, собрались у дверей его дома, молча ждали. Килик вышел к ним и, против обыкновения, не угрожал, не ругался.

- Что вы, девушки? - лебезил он. - Кто вам сказал, что я затеял что-то против ваших сыновей? Эти чужеземцы - врачи. Я хочу всех рабов подвергнуть осмотру: ведь я пекусь о вашем здоровье...

На другой день вызвали и меня.

Килик снял с меня всю одежду, и я стоял перед чужеземцами голый, поеживаясь от стыда и еще оттого, что с моря дул свежий ветер и моя кожа покрылась гусиными пупырышками.

- Стой ты, не ворошись! - приказал Килик. - Подними-ка руку. Посмотрите, какой он юный, а какие уже мышцы!

Черноволосый лидйец цокал языком:

- Ах, хорош мальчик!

Скуластое лицо египтянина было бесстрастно.

- Красивый мальчик, ведь правда? - продолжал расхваливать Килик. Аполлон свидетель, другого такого кудрявого и глазастого не сыщете в целой Аттике. А если б вы видели, какой красавицей была его мать! Больших денег стоила женщина!

Лидиец предлагал цену - Килик несговорчиво качал головой.

- Плох мальчик, - прервал их египтянин. - Цена дорога. Совсем маленький, а сколько хочешь? Клянусь Сераписом, его еще откармливать надо... Пять лет откармливать - какие расходы, какие убытки!

Мне даже стало досадно, что он так меня охаял, а Килик замахал руками:

- И! Совсем не надо откармливать! Гляди, какой сильный. Тут же перепродашь за хорошие деньги.

Видя, что лидиец и египтянин больше не щупают мне колени и лопатки, он приказал:

- Одевайся, иди!.. - И продолжал уговаривать чужеземцев: - Я и сам хотел сначала дать ему подрасти, потом отвезти на Делос - продать. Но вы же знаете мои обстоятельства...

Во дворе у колодца, опершись на клюку, пил воду Мнесилох. Он улыбался впалым ртом сквозь плешивую бороденку; ветер трепал складки его многочисленных одежд. Рабыня подавала ему ковшик и что-то рассказывала.

Чужеземцы покинули Килика и выходили в ворота. Мнесилох спросил меня, кивая на них:

- Эти люди и тебя осматривали? У Мнесилоха под глазом синела опухоль. Я поморщился от сострадания. Мнесилох захохотал:

- Без тумака, без шишки не поешь и пышки! Наши торговки передали моему глазу поклон от твоих мышей. Вот теперь можно отгадывать загадку: что на спине бывает красным, а под глазом синим?

Он поднялся к Килику, постукивая посохом, а меня позвал садовник Псой - носить ему воду на грядки. Я таскал лейки и останавливался передохнуть у крыльца дома Килика.

- Ты слышишь, жрец? - доносился оттуда голос Мнесилоха, и в этом голосе звучала медь угрозы. - Ты хорошо понял?

Они меня не замечали, а я мог видеть лицо Килика. Килик растерян - вот как?

- Ну ладно, - терпеливо сказал Мнесилох. - Если ты, жрец, запамятовал, я тебе повторю всю эту историю. Итак, при Марафоне наша конница захватила царскую палатку с сокровищами - там были и посуда, и бриллианты, и серебро. Помнишь, жрец?

Килик молчал.

- Чудесно, - продолжал Мнесилох. - Рядом была яма - вражеский окоп. В яму сложили сокровища, застелили досками временно, чтобы уберечь от перипетий битвы. На доски навалили убитых; попал туда и я. У меня была отрублена рука. Вскоре битва переместилась в другой конец поля, а к яме подкрались неизвестные, сбросили трупы... Я как раз очнулся и все видел, всех запомнил... До сих пор архонты и жрецы ищут похитителей... И знаешь, почему не найдут? Потому что сказано: ищи вора в своей норе!

Килик бормотал что-то невнятное и машинально отковыривал штукатурку... Это он-то, хозяйственный Килик!

- Молчал я! - горестно вздохнул Мнесилох. - Молчал все годы, потому что жил из милости при сильных, при тех, кто разбогател на краденых сокровищах! А что мне стоит, Килик, а? Завтра пойти в народное собрание и объявить имена похитителей? А ведь среди них был один младший жрец, и звали его...

- Алкамен, Алкамен! - кричал с огорода Псой. - Куда ты пропал? Неси же скорей воду!

Вечером Килик за какую-то мелочь выдрал меня за ухо. Но я привык к неожиданным наказаниям и не плакал по пустякам.

Утром, когда распределяют работу на день, Килик велел женщинам идти на самый дальний виноградник. Как всегда, и дети собрались вместе с мамами. Однако на этот раз Килик отпустил на виноградник только девочек, а всем мальчикам приказал остаться. Женщины тревожно распрощались с сынишками, ушли.

Меня внезапно служители храма схватили и заперли в чулан, который служил иногда домашней тюрьмой. Сквозь решетку маленького окна до меня весь день доносились чужие гортанные голоса и громкий детский плач. Потом все смолкло, и меня выпустили.

Пыльный двор, нагретый солнцем добела, на котором всегда бегали, скакали, носились взапуски мальчишки, был пуст. Килик продал всех мальчиков, кроме меня! Чему я обязан своим спасением от лап работорговцев? Заступничеству Мнесилоха или каким-то замыслам Килика?

После заката возвратились с работы женщины. Их сердца чуяли недоброе. Еще не доходя до храма, они побежали и, запыхавшись, кинулись в сараи, где жили рабы, искать детей.

Как они кричали, как рыдали! Ветер носил по двору клочья волос, вырванных ими в отчаянии. Одна пыталась покончить с собой - ее вынули из петли. Всю ночь никто не спал - матери звали сыновей, другие их утешали. И все почему-то проклинали меня: мол, из-за моих проделок детей продали, а сам я уцелел.

Очень пустынно и гадко было у меня на душе.

Килик ходил в сопровождении надсмотрщиков с палками - боялся женщин. А мне сказал:

- Надоел ты мне, видеть тебя не могу. Ступай в театр - прислуживай там.

ТЕАТР

Итак, я - мальчик при театре Диониса. Старик Мнесилох рассказывает, что, когда он был маленьким, театров не было.Ходили бродячие актеры, наряжались в бородатые маски сатиров, к ногам привязывали копыта и пели хором. Запевалой у них был кто-нибудь из жрецов Диониса, и пели они про скитания этого веселого бога, пели козлиными голосами, из-за чего народ и прозвал их представления "трагедией", что значит "песня козлов". Аэды, которые ходят с арфой по рынкам и по усадьбам аристократов, воспевая царей и героев, не любили "козлоногих" артистов, поэтому аристократы по их наущению гнали и преследовали бедных служителей Диониса.

Потом Писистрат, тот самый, который хотя и был тираном, но защищал простой народ, учредил праздник - Великие Дионисии. А во время этого праздника - представления трагедий в специально отведенном месте - театре. Театр был воздвигнут возле храма Диониса. В этом театре я и служу.

Моя обязанность - вместе со взрослыми рабами вытирать скамьи, которые полукругом поднимаются по склонам Акрополя, выщипывать траву, если она лезет между скамей и каменных плит, убирать помещения для актеров и жрецов. Все это очень скучно и утомительно, тем более что за работу дают скудный паек; его съедаешь еще утром, а вечером ложишься спать голодным. Назавтра опять то же самое. Так и идет день за днем.