Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 2 Страница 4

Председатель. — Значит, эти государственные дела не имели отношения к вашим личным средствам?

Андроников. — Несомненно они, так сказать, все эти дела давали мне возможность жить гораздо лучше, чем я жил бы на свои скромные средства… Вот это оросительное предприятие, — если разрешите о нем, — оно было в самом начале; но это — многомиллионное дело в будущем! Я имел по этому делу соглашение с банком и кредиты…

Руднев. — А за то, что вели это дело, вы ничего не имели?

Андроников. — Оно еще не было организовано, но я участвовал в нем…

Руднев. — Не вносили никакого капитала?

Андроников. — Я внес свой труд… Я ездил, я вступил с банком в такое соглашение, что я в этом деле участвую и получаю.

Председатель. — На вашей записке значится, что вы чиновник особых поручений при святейшем Синоде…

Андроников. — Я хочу сказать, как это состоялось… Когда, при министерстве Маклакова, я был отчислен за то, что ничего не делал в течение 18 лет (я приписываю это Палеологу), я обратился к Саблеру или, вернее, я показал Горемыкину бумагу и сказал: «Что мне делать?» Он сказал: «Хотите, я вас причислю к себе?». Я просил этого не делать. Мы догадались, что лучше всего Саблеру причислить меня к святейшему Синоду… Саблер мне ответил, что — с удовольствием. Я поставил только условие, чтобы это не было ограничением моей деятельности, чтобы это меня ничем не связывало…

Председатель. — Скажите, пожалуйста, в чем же заключалась основная ваша деятельность? Кем вы сами себя считали или хотели, чтобы вас считали? И какой именно вашей деятельности могло мешать состояние чиновником особых поручений при Синоде?

Андроников. — Во-первых, у меня в голове было издание журнала… Я хотел посещать всех министров, которых, как чиновнику, не совсем удобно бы посещать…

Председатель. — Позвольте вам прямо поставить вопрос: в чем заключалась ваша деятельность? Кто вы?

Андроников. — Я ответил бы: человек, гражданин, желающий как можно больше принести пользы…

Председатель. — Это в сфере субъективной, в сфере идеалов. А конкретно, — кто вы? Какова ваша деятельность?

Андроников. — Это очень трудно… Я себе задавал часто этот вопрос и отвечал: «Благодатью божиею, я есть то, что есть: человек, в настоящем смысле этого слова, но интересующийся всеми вопросами государственной жизни, близко принимающий все и желающий принести как можно больше пользы!»

Руднев. — Когда вы журнал начали издавать?

Андроников. — Только в прошлом году. Но желание было уже давно!

Руднев. — Скажите, чем занимались вы, кроме журнала, до 1916 года?

Андроников. — Я занимался… меня интересовали все вопросы, касающиеся, так сказать…

Руднев. — Но как вы реализировали свой интерес к различным вопросам? Вы помещали свои статьи в журналы — корреспондентом были? Вы имели средства только от родственников — на что же вы жили? Ваша квартира была велика?

Андроников. — Я жил очень скромно в гостинице Бельвю 18 лет, в очень скромном номере…

Руднев. — Сколько вы платили?

Андроников. — Я не знаю: 3 рубля — 90 рублей в месяц — в этом роде… 100 рублей с чем-то в месяц… Я очень скромно жил…

Иванов. — Вы изволили сказать, что вы поставили условие, когда вы просили место чиновника особых поручений при святейшем Синоде, чтобы это не мешало вашим занятиям, чтобы не мешало вам посещать министров… Что это за занятие: посещение министров? Я не понимаю, что это значит: посещение министров? Может быть, вы немного это поясните?…

Андроников. — Вообще, был целый ряд государственных деятелей и министров, которые меня интересовали и у которых я бывал…

Иванов. — С какой точки зрения они вас интересовали?

Андроников. — Исключительно, как люди, поставленные у власти, могущие принести огромную пользу или большой вред!… И мне хотелось, в большинстве случаев, открывать им глаза на целый ряд неправильностей, которые, может быть, так или иначе до них не доходили, но о которых я слышал…

Иванов. — Т.-е. помогать им в управлении?

Андроников. — Это слишком широко — в управлении!… Но, во всяком случае, по целому ряду разговоров и ходатайств, которые у меня были, я иногда открывал глаза на целый ряд неурядиц… Словом, я чувствительно относился ко всем язвам общественной жизни…

Иванов. — Не содействовали ли вы в той или иной мере назначениям?

Андроников. — Нет.

Иванов. — В прошлом показании вы изволили говорить, что указывали: можно назначить такого-то и такого-то…

Андроников. — Т.-е. хороших, серьезных людей, которые мне такими казались… Я позволял себе часто говорить о них… Но очень часто это не принималось совершенно!…

Смиттен. — Будьте добры сказать: как вы определяете сейчас ваше материальное положение?

Андроников. — Это очень трудно сказать… Это все зависит от одного дела. Оно может быть очень большое, если будет реализовано, но оно может быть и очень скромное…

Смиттен. — А сейчас, до реализации, какими вы располагаете денежными средствами?

Андроников. — У меня есть банковские кредиты…

Смиттен. — Значит, вы живете в кредит?

Андроников. — Отчасти, да…

Смиттен. — Есть ли у вас денежные фонды, капитал или же определенные годовые доходы?

Андроников. — Капитала у меня определенного нет. Те десятки тысяч, которые я имел, я получал от банковских кредитов…

Смиттен. — Вы получали какие-нибудь денежные вознаграждения от тех лиц, за которых вы ходатайствовали перед министрами?

Андроников. — Нет. Это было принципиально.

Смиттен. — Какая сумма денег проходила через ваши руки в течение года?

Андроников. — Тысяч двадцать.

Смиттен. — Скажите, пожалуйста, вы делали подношения ценного характера должностным лицам?

Андроников. — Ценные… нет. Мои подношения состояли из образов: образ стоил рублей 50…

Смиттен. — Кому вы подносили: каждому вновь назначенному министру?

Андроников. — Нет! Только тем, с которыми я имел какие-нибудь личные отношения…

Смиттен. — А букеты цветов вы подносили женам министров?

Андроников. — Только тем, которых я знал.

Смиттен. — Другого рода подношений вы не делали?

Андроников. — Нет, другого рода — нет… А вот Сухомлиновой — да.

Председатель. — Это тогда, когда ваши отношения были хорошими?

Андроников. — Да, когда были хорошими.

Руднев. — В настоящее время капитал у вас в банке?

Андроников. — В Русско-Азиатском банке; там несколько тысяч… Я хотел добавить к моим показаниям следующее. Когда, в 1916 году, изменились мои отношения к Распутину и я совершенно с ним не виделся, тогда госпожа Сухомлинова вошла с ним в известные отношения и воспользовалась, так сказать, им, чтобы пройти к Вырубовой. Впоследствии, в мае, у нее было свидание с бывшей императрицей, и она передала тогда записку, под заглавием «Черные и Желтые». В этой записке она ругала почти все правительство, думу, и по моему адресу там тоже был ряд инсинуаций…

Председатель. — У вас не сохранилась эта записка или вы не могли бы ее получить?

Андроников. — Она была у меня временно в руках…

Председатель. — Откуда вы ее получили?

Андроников. — От кого-то из журнального мира… Сухомлинова эту записку пустила в газеты и просила, чтобы она была напечатана за хорошее вознаграждение, но ни одна газета ее не приняла. А потом она мне была дана на очень короткий срок для прочтения…

Председатель. — Вы не заметили ли, что к концу 1916 года фонды Сухомлинова в Царском Селе значительно поднялись?

Андроников. — Как же! несомненно…

Председатель. — В связи с какими обстоятельствами?

Андроников. — Говорят, благодаря Вырубовой и Распутину, — я не смею этого утверждать, у меня данных нет, но ходили упорные слухи, что Сухомлинова сделала крупное денежное подношение Распутину и затем дала много денег Вырубовой на ее лазареты…

Председатель. — Когда?

Андроников. — В период между февралем и маем 1916 г. Это укрепило отношения, и к осени 1916 года Сухомлинов был выпущен. Он был выпущен при Макарове, кажется, к 5-му октября. Я помню, что ранее у Макарова был доклад государю, и во время этого доклада было сказано, что мера пресечения остается та же самая по отношению к Сухомлинову…