Роджер Мэнвелл - Июльский заговор. История неудавшегося покушения на жизнь Гитлера Страница 4

Это были весьма неординарные люди. Англичанин, Джордж Белл, являлся чичестерским епископом. Он был добродушным человеком, обладавшим тонким чувством юмора и разносторонними интересами, охватывающими не только религиозную, но также социальную и политическую жизнь его страны. Он отправился в Швецию по поручению министерства информации якобы для установления контактов с руководителями шведской церкви и буквально лишился дара речи от изумления, когда неожиданно оказался лицом к лицу с человеком некогда хорошо ему знакомым по Лондону — пастором Дитрихом Бонхёффером.

Бонхёффер, как и Белл, был необычным священнослужителем. Христианство было для него позитивной религией, отстаивавшей право жить полной жизнью. Он считал, что мужчины и женщины должны хорошо есть и пить, любить, а также расширять свой умственный и духовный кругозор, занимаясь искусствами. Бонхёффер был моложе Белла — не так давно вступил в свой четвертый десяток, но, как и его старший коллега, был энергичен и удивительно красив. В 1935 году антинацистская конфессиональная церковь в Германии доверила ему создание нетрадиционного учебного заведения с сильным политическим уклоном, в котором готовили будущих служителей церкви. В 1937 году гестапо его закрыло. Карьера Бонхёффера уже включала университетское преподавание в Берлине, а также работу пастором и капелланом в Барселоне, Нью-Йорке и Лондоне, где он служил почти два года капелланом немецкой конгрегации в Форест-Хилл[2] уже после прихода Гитлера к власти. В предвоенные годы нацисты не признавали пастора, они запрещали его книги и запрещали выступать с проповедями. Хотя Бонхёфферу предложили убежище в Нью-Йорке, он настоял на своем возвращении в Германию из лекционной поездки по Соединенным Штатам, причем в тот момент, когда война была неизбежной. Свое возвращение он объяснил очень просто и типично для себя. Он сказал: «Я должен прожить этот трудный период нашей национальной истории вместе с христианами Германии. У меня не будет права участвовать в восстановлении христианской жизни в Германии после войны, если я не разделю все горести с моим народом».

После возвращения в Германию Бонхёффер поселился в Мюнхене, где стал одним из тайных агентов, услугами которых пользовался абвер — немецкая военная разведка. Эта организация использовалась как прикрытие оппозиционной деятельности группы антинацистских офицеров, в которую входили генерал Ганс Остер, начальник отдела абвера, и его заместитель Ганс фон Донаньи, женатый на сестре Бонхёффера. Именно Остер подготовил документы, позволившие Бонхёфферу отправиться в Швецию и удивить Белла в то памятное воскресенье 1942 года своим неожиданным появлением в доме в Сигтуне, где епископ пил чай с друзьями, и новостями, которые вполне можно было счесть государственной изменой.

Но и Бонхёфферу предстояло удивиться. Когда епископ прибыл в Стокгольм, он встретил там еще одного давнего друга — Ганса Шёнфельда, работавшего одним из руководителей Всемирного совета церквей в Женеве. Бонхёффер ничего не знал о поездке Шёнфельда, которая привела к первой встрече с епископом в Стокгольме, состоявшейся накануне — во вторник 26 мая. Оба деятеля церкви не сговариваясь прибыли с одной и той же срочной миссией.

По словам епископа, Шёнфельд выказывал признаки «значительного напряжения». Казалось, он испытывает настоятельную потребность высказать свои надежды на некую христианскую акцию в Германии, которая могла бы привести к свержению Гитлера. При этом его личное положение оставалось чрезвычайно сложным, поскольку его Непосредственным начальником в Берлине был епископ Хекель, поддерживавший нацизм. То, что он сказал епископу, оказалось настолько интересным, что епископский визит доброй воли в церковь нейтральной страны вылился в серию подпольных встреч и совещаний, проведенных группой министров-протестантов, и привел к появлению плана свержения главы германского рейха.

Шёнфельд поделился новостями, которые являлись частично фактами, частично принятием желаемого за действительное. Он поведал епископу, что и в протестантской, и в католической церкви растет движение за освобождение от Гитлера, во имя свободы и права жить по-христиански. В этом движении, помимо некоторых священнослужителей, участвуют армейские офицеры и гражданские служащие, аристократы и рабочие, принадлежавшие к ликвидированным нацистами профсоюзам, и многие другие. Все они, мужчины и женщины, с надеждой взирают на христианскую церковь, ожидая, когда она поведет их против антихристианского режима. Он привел пример безграничного мужества берлинского епископа графа фон Прейзинга, принадлежавшего к Римской католической церкви, и протестантского епископа Вурма. Они оба публично заявили протест против действий нацистов. Хотя вторжения в Британию не произошло, а русские прошедшей зимой сумели остановить немецкое наступление, победа все еще остается за Германией, которая за последние годы присоединила или захватила огромные территории. И все же, настаивал Шёнфельд, есть признаки того, что восстание против Гитлера можно стимулировать, возможно на первом этапе поддержав его замену Гиммлером и эсэсовцами. После этого должен последовать второй этап, в процессе которого контроль над страной установит армия. Германия выведет войска из оккупированных стран (включая, конечно, Чехословакию и Польшу), главные нацистские преступники будут арестованы, а гестапо и СС — уничтожены. Шёнфельд был убежден, что Германия заплатит репарации за ущерб, который причинила, и беды, причиной которых стала. Европа, заявил он, может стать некой формой федерации с международной армией (куда войдет и немецкая армия), управляемой из нейтрального центра, основанного в одной из небольших европейских стран.

Создавалось впечатление, что Шёнфельд говорил от имени сплоченной оппозиции гитлеровскому режиму. От ее лица он обратился к епископу с просьбой выяснить по возвращении, поддержит ли Великобритания движение за свержение Гитлера и согласится ли вести переговоры с новым антинацистским правительством, которое будет создано. Без поддержки Великобритании успешные действия могут оказаться невозможными. Причем речь идет вовсе не об опасности, которой подвергаются руководители движения.

Глубоко тронутый услышанным, Белл согласился встретиться с Шёнфельдом еще раз в пятницу 29 мая. Шёнфельд очень старался объяснить, что церковь смогла достичь некоторых успехов. Она продолжает противостоять нападкам нацистов на себя, и именно благодаря влиянию церкви Гитлеру пришлось отказаться от политики всеобщей эвтаназии умалишенных. Епископ Белл решил, что взгляды Шёнфельда лучше всего представить британскому правительству в виде памятной записки, которую он и попросил того подготовить. После этого он покинул Стокгольм и, посетив Упсалу, провел праздник Троицы в Сигтуне на острове, расположенном в тридцати милях к северу от Стокгольма. Здесь его застал Бонхёффер, использовавший, чтобы попасть на остров, пропуск, выданный министерством иностранных дел по просьбе генерала Остера. План визита был разработан в абвере Остером, Донаньи и самим Бонхёффером.

Бонхёффер, как и можно было ожидать, был смелее, откровеннее и дальновиднее в своих речах, чем Шёнфельд. Сначала друзья, обрадованные встречей, беседовали о личных вопросах. Одна из сестер Бонхёффера находилась в Англии, и Бонхёффер хотел, чтобы Белл передал ей письма. Он рассказал Беллу, что не может ни проповедовать, ни издавать свои книги, что его колледж закрыт, а сам он опасается, что его вынудят сражаться за Гитлера вместо того, чтобы вести войну против него. Белл припомнил, что, когда они в последний раз встречались в Англии, Бонхёффер высказывал опасения относительно своего призыва на службу нацистам и утверждал, что едва удерживается от искушения покинуть Германию, пока еще остается на свободе. Тогда немецкий священнослужитель утверждал, что совесть не позволяет ему участвовать в войне при сложившихся обстоятельствах. С другой стороны, конфессиональная церковь, как таковая, не выразила по этому вопросу определенного отношения, и, вероятнее всего, пока не могла этого сделать. Поэтому Бонхёффер опасался принести огромный вред братьям, отстаивая свою точку зрения, которая будет рассматриваться режимом как типичная враждебная позиция церкви по отношению к государству. К тому же он и думать не желал о принесении военной присяги.

Однако пока ему удавалось избегать военной службы, а даже весьма незначительная работа на абвер защищала от назойливого внимания гестапо в те времена, когда нацисты еще проявляли осторожность в своем стремлении прибрать к рукам пасторов, если только не чувствовали себя вынужденными так поступить. Бонхёффер крайне удивился, узнав о присутствии в Швеции Шёнфельда, и со всем вниманием выслушал мнение Белла. Тот особенно подчеркнул, что его доклад по приезде домой обязательно вызовет подозрение британского правительства. Даже понимая огромную опасность, в которой находился Шёнфельд, Белл предложил ему назвать некоторые имена руководителей движения, считая, что это позволит англичанам отнестись к информации с большим доверием. Немец с готовностью согласился, хотя чичестерский епископ отчетливо видел, как тяжело у него на сердце.