Эрик Хобсбаум - Эхо «Марсельезы». Взгляд на Великую французскую революцию через двести лет Страница 4

Однако наибольшее воздействие на изучавших историю революции в XIX и тем более в XX столетии она оказала не в сфере литературы, а в сфере политики или, в более широком плане, идеологии. В настоящей книге я касаюсь трех аспектов ретроспективного анализа. Во-первых, я рассматриваю французскую революцию как буржуазную, на самом деле в некотором смысле как прототип буржуазных революций. Затем я рассматриваю ее как модель для последующих революций, в первую очередь революций социальных, для тех, кто стремился эти революции совершить. И наконец, я рассматриваю различные политические позиции в отношении революции и их влияние на тех, кто писал и пишет ее историю.

В настоящее время стало немодным считать французскую революцию буржуазной; более того, многие прекрасные историки считают такое ее толкование устаревшим и несостоятельным. В связи с этим — хотя мне и не составит труда показать, что первые серьезные исследователи истории революции, кстати, жившие в период с 1789 по 1815 год, рассматривали ее именно как буржуазную, — я хотел бы сказать несколько слов о нынешней стадии исторического ревизионизма. Течение это зародилось в середине 1950-х годов, а инициатором его был покойный Альфред Коббэн из Лондонского университета. Однако особую мощь оно приобрело в 1970 году, когда Франсуа Фюре и Дэни Рише[10] выступили с критикой установившейся благодаря кафедре в Сорбонне, созданной с этой целью почти сто лет назад, \27\ точки зрения на историю революции. В последней главе я еще вернусь к каноническому списку профессоров, выступавших в защиту революции и республики. Здесь же следует сказать лишь о том, что усилия ученых ревизионистского толка направлены в первую очередь против сложившегося за 20 лет, охватывающих период до и после второй мировой войны, толкования революции марксистами, точнее говоря, вполне определенными марксистами. Вопрос о том, так ли толковал ее Маркс, довольно тривиален, особенно если учесть, что самое полное научное исследование трудов Маркса и Энгельса на этот счет показывает, что их взгляды по этому вопросу никогда не были систематизированы, а высказанные ими мнения были иногда непоследовательны или нечетко сформулированы.

Здесь нелишне будет напомнить, что, по свидетельству ряда ученых, термин «буржуазная революция» встречается в 38 объемистых томах обоих авторов не более десятка раз[11].

Предметом полемики стало положение о том, что история Франции XVIII века — это история классовой борьбы между набирающей силу капиталистической буржуазией и правящим классом феодалов-аристократов за главенствующее положение в обществе, которое проникшаяся классовым сознанием буржуазия стремилась занять. Сторонники этой точки зрения рассматривали революцию как триумф класса буржуазии и, следовательно, как механизм истории, который разрушил феодально-аристократическое общество и положил начало эре буржуазного капиталистического общества XIX века. При этом подразумевалось, что революция может разбить то, что Маркс называл «скорлупой старого общества», говоря о пролетарской революции, которая, по его мнению, призвана уничтожить капитализм. Иными словами, ревизионисты критиковали (и критикуют) идею о том, что французская революция была вызвана социальной необходимостью и являлась главным и неизбежным шагом на пути исторического развития современного общества, а также, конечно, средством перехода власти от одного класса к другому.

Нет сомнения, что подобные идеи получили широкое распространение не только среди марксистов. Однако следует добавить, что крупные историки, придерживавшиеся \28\ этой точки зрения, конечно, не пользовались столь упрощенной схемой. Повторяю, что этой схемой пользовались не только марксисты, хотя по причинам, которые я изложу в последней главе, в период от 1900 года до начала второй мировой войны представители ортодоксального направления в историографии революции сходились во взглядах с марксистами. Очевидно также, почему подобная схема устраивала марксистов. Буржуазная революция была прецедентом, предвещающим грядущую победу пролетариата. Ибо пролетариат — это еще один класс, зародившийся и обретший огромную силу в недрах старого общества, которому предстоит в свое время сыграть ту же роль, что буржуазии в буржуазной революции. И на сей раз революция неизбежно обеспечит победу рабочего класса, а новое социалистическое общество явится следующей и более высокой стадией развития человеческого общества, точно так же, как буржуазное общество пришло на смену феодальному. В применении к эре коммунизма эта модель еще полнее соответствовала интересам историков-марксистов, поскольку подразумевалось, что только революция сможет преобразовать общество столь быстро и основательно.

Нет необходимости приводить все аргументы, говорящие о несостоятельности подобной точки зрения на Францию конца XVIII столетия. Достаточно лишь сказать, что в 1789 году буржуазия не осознавала себя классом, представляющим собой основную силу новой экономической системы, и не была готова взять в свои руки судьбы государства и общества; в 80-х годах XVIII века класс этот уже сформировался, но он ставил своей целью не свершение социальной революции, а скорее преобразование существующих учреждений королевства; в любом случае он не собирался целенаправленно создавать промышленную капиталистическую экономику. Итак, мы заявили, что в 1789 году не существовало ярко выраженных и антагонистических классов — буржуазии и дворянства, вступивших в борьбу за власть; тем не менее вопрос, почему эта революция была буржуазной, остается. Ибо, по Колину Лукасу, чья работа «Дворянство, буржуазия и истоки французской революции» широко используется французскими ревизионистами, если в 1789 году не существовало \29\ ярко выраженных и антагонистических классов, то «необходимо уяснить себе, почему в 1788—1789 годах группы, которые можно определить как недворянские, вступили в борьбу с группами, которые можно определить как дворянские, заложив таким образом основы буржуазной политической системы XIX века, и почему в 1789 году эти группы недворян перешли в наступление, уничтожили привилегированные сословия, разрушили сложившуюся структуру французского общества XVIII века и подготовили структуру, в которой в XIX веке шло успешное социально-экономическое развитие»[12].

Другими словами, необходимо понять, почему французская революция вопреки общим намерениям стала буржуазной.

Такой вопрос не возникал у тех, кто с самого начала рассматривал французскую революцию как революцию социальную, как проявление классовой борьбы и победу буржуазии над феодализмом в годы, последовавшие за окончательным поражением Наполеона. Они были умеренными либералами, более или менее проникнутыми классовым сознанием буржуа, хотя к их числу принадлежали и такие умеренные либералы, как Алексис де Токвиль, выходец из старой аристократической семьи. Сам Маркс откровенно заявлял, что именно у них он заимствовал идею классовой борьбы[13]. Они были современниками описываемых ими событий. Ко времени ссылки Наполеона на остров Святой Елены Франсуа Гизо было 28 лет, Огюстену Тьерри — 20, Адольфу Гьеру и Огюсту Минье — 19, Виктору Кузену — 23. Более того, П. Л. Редерер, который считал, что революция сначала произошла «в нравах среднего класса», и чья идея о предначертанном выдвижении на передний план средних классов и замене феодальной собственности на землю капиталистическими отношениями была высказана в 1815 году, родился в 1754 году и принимал активное участие в революции[14]. Он был немного старше Антуана Барнава, принадлежавшего к умеренному крылу и погибшего на гильотине, чье «Введение во французскую революцию», написанное в ожидании смерти, содержало примерно те же идеи. Текст этот был использован Жаном Жоресом в его социалистической версии «Истории Великой французской революции» в качестве основы, позволяющей дать \30\ классовое толкование. В своих суждениях о Великой французской революции первая плеяда ее исследователей основывалась на собственном опыте или опыте своих родителей, учителей, друзей. Когда же они приступили к написанию истории в начале 20-х годов XIX века, они лишь, как говорится в недавней работе одного французского автора, «воспели эпическую историю французских средних классов»[15].

По Гизо и Тьерри, а также по Марксу, эта «эпическая история» началась задолго до революции, фактически с того времени, когда средневековые городские бюргеры добились автономии от феодальных сеньоров и таким образом сформировали ядро современного среднего класса.

«Буржуазия — новый слой населения, — я цитирую Тьерри, — чье поведение и мораль определялись гражданским равноправием и независимым трудом, вклинилась между дворянами и крепостными, навсегда нарушив тем самым исходный социальный дуализм эпохи раннего феодализма. Ее стремление к новому, деятельная активность, накопленный капитал давали ей реальную силу, чтобы всяческим образом противодействовать власти землевладельцев»[16].