Андрей Ястребов - Боже, спаси русских! Страница 4

Иное назначение лирических отступлений: создание фигуры контраста. Рассуждаешь о птичках, вроде о мелюзге какой рассуждаешь, затем, как бы невзначай, рисуешь картинку легонького апокалипсиса («На фоне неба в оранжевых трещинах, налитого гневом, он увидел черного ангела. Его огромные крылья, развевавшиеся подобно парусам, издавали тихий тревожный шелест»), а потом как дашь по читательским мозгам: «А тебе, негодяй, приходилось слышать слово "правда"?!» И всем понятно, что эта мелюзга пернатая совсем никого не волнует, писатель о правде печется.

Лирические отступления дают писателю свободу говорить о чем угодно в промышленных количествах. Взялся, к примеру, писатель рассуждать о женщинах красивых, ан удержаться не может, все его тянет на проблемы войны и мира, отцов и детей, войны и отцов, преступления и детей, мира и наказания. Например: «Глядя на ее мраморные плечи, я поправил эполеты и вспомнил недавний разговор с отцом: "Послушай, сынок, пора бы тебе понять, что никакого деда Мороза не существует. Он попал под автобус". Мне стало стыдно. Как-то раз в школе – мне было семь лет – я замечтался и удовлетворенно ковырялся в носу. Учительница это отметила вслух, и весь класс повернулся, чтобы увидеть все своими глазами. Меня застукали прямо на месте преступления, когда мой палец находился глубоко в носу. Стыд и страх сковали меня по рукам и ногам так, что я даже не мог вытащить его оттуда. Весь класс стал глумиться, хохотать, благодарить Господа, что не они оказались на моем месте. И тогда я понял: когда летишь, поглощаешь пространство так быстро, что даже забываешь дышать. Вот тебе и асфиксия. Происходит нечто ужасное. Ситуация выходит из-под контроля. Будь у меня когти, я бы, как кот из мультфильма, вцепился в потолок и ни за что не спустился бы вниз. Я слишком поздно понял истину истин: никогда не позволяй правде испортить хорошую историю. Судьба продолжает говорить четко и спокойно, как будто на уроках ораторского искусства: "Карл у Клары украл кораллы"». И т. д.

Лирическое отступление может иметь познавательный или назидательный характер: «Слушай, боец, любопытство сгубило кошку. Тоска сгубила тарантула, а сено спасло лошадь. Знание – сила».

Книга о самих себе подобна головоломке. Иногда последняя часть головоломки аккуратно ложится на свое место, часто вся головоломка целиком падает с неба и прямиком человеку на голову с двумя вопросами: «Зачем заводить собаку, если сам за нее лаешь?» и «С чего начинается Родина?»

В этой книжке будет немало лирических отступлений «И какой же русский...», задача которых – хотя бы отчасти ответить на вопрос «Кто мы? И почему мы такие?»

Неистовые и безбрежные

Можно привести множество исторических иллюстраций к тезису о «широкой русской душе», в которой непостижимым образом уживаются контрасты и крайности. Один из самых ярких примеров – Иоанн Грозный. В душе царя бушевали самые противоречивые страсти, и он с невероятной быстротой переходил от всяких зверских поступков к самому искреннему раскаянию. Плакал, как известно, молился об упокоении души всех, кого убил. А потом начинал все сначала. Жестокость монарха, безусловно, была патологической, но, кроме того, он отличался яркими талантами, в том числе литературными и музыкальными. Писатель Марк Алданов, называя Иоанна «чудовищем», считает, что его личность нехарактерна, нетипична для русской истории. При этом писатель упускает из виду, какой сильный след этот «нетипичный» царь оставил в народной памяти, как охотно русские включили его в число фольклорных героев.

Поражает воображение мощная фигура протопопа Аввакума, жившего в XVII веке. Он был одним из главных духовных вождей старообрядчества, написал необычайно талантливые воспоминания. В вопросах веры священник отличался крайней нетерпимостью, категоричностью и страстностью. И могуч был, должно быть, – рассказывает о том, как собственноручно разогнал приехавших скоморохов, одного медведя кулаком зашиб, а другого у них отнял и в лес выпустил. Разумеется, такие личности не могли быть «характерными» или «типичными», но они были определяющими для русских.

Убедительнейший пример бескрайности и щедрости русской души – светлейший князь Потемкин, сподвижник Екатерины Великой. Его переходы от веселья к тоске, от апатии к гневу, от лени к труду внушали изумление европейцам. Об этом, между прочим, пишет современник, князь де Линь: «Это самый необыкновенный человек, которого я когда-либо встречал. С виду ленивый, он неутомимо трудится, он пишет на колене, чешется пятерней, вечно валяется на постели, но не спит ни днем, ни ночью. Он весьма озабочен в ожидании невзгоды, но веселится среди опасности и скучает среди удовольствий. Несчастный от слишком большого счастья, разочарованный во всем, ему все скоро надоедает. Угрюм, непостоянен; то глубокий философ, искусный администратор, великий политик, то десятилетний ребенок. Он вовсе не мстителен, он извиняет в причиненном горе, старается загладить несправедливость. Одной рукой он делает условные знаки женщинам, которые ему нравятся, а другой набожно крестится; то, воздевши руки, стоит перед образом Богоматери, то обнимает ими своих любовниц. Императрица осыпает его своими милостями, а он делится ими с другими; получая от нее земли, он или возвращает их ей, или уплачивает государственные расходы, не говоря ей об этом. Купит имение, устроит в нем колоннаду, разобьет английский парк – и продаст. То играет день и ночь, то не берет карт в руки; любит дарить, но не любит платить долгов; страшно богат и постоянно без гроша; недоверчив и добродушен; завистлив и признателен; скучен и весел. Его легко убедить, как в дурном, так и в хорошем; но он так же точно легко и разубеждается».

Приходит на ум наблюдение Жюля Легра, который в своей книге «Русская душа» отмечает нередко встречающуюся у русских людей резкую и неожиданную смену чувств и интересов. Поэтому, отмечает он, русские, дав обещание, часто не выполняют его. Только понадеешься на русского – глянь, а настроение поменялось, и теперь обо всем придется договариваться заново.

Вернемся к Потемкину. Екатерина характеризовала его довольно точно: «Он имел необыкновенный ум, нрав горячий, сердце доброе; глядел волком, и потому не был любим, но, давая щелчки, благодетельствовал даже врагам своим». Сохранившиеся бумаги его свидетельствуют о десятках, а может быть, и сотнях тысяч, которые были им розданы, то в уплату чужих долгов, то просто в виде пособий.

Однажды, на веселом пиршестве в своем пышном дворце князь сказал окружающим: «Может ли человек быть счастливее меня? Все, что я ни желал, все прихоти мои исполнялись как будто каким очарованием. Хотел чинов – имею, орденов – имею, любил играть – проигрывал суммы несметные, любил давать праздники – давал великолепные, любил покупать имения – имею, любил строить дома – построил дворцы, любил дорогие вещи – имею столько, что ни один частный человек не имеет так много и таких редких... Словом, все страсти мои в полной мере выполняются». Сказав это, Потемкин ударил кулаком по фарфоровой тарелке, разбил ее вдребезги, вышел из-за стола и удалился в свою опочивальню. Даже по этому эпизоду понятно, насколько естествен для русской души переход от разгула к хандре.

Иррациональность нашего русского характера проявляется во всем – в частности, таком качестве, которое получило название «самодурство». Это когда человек ставит свои капризы выше логики и здравого смысла. Вот, к примеру, М. И. Пыляев пишет о графе Разумовском: «С крестьянами своими он был суров; каждую его прихоть приходилось исполнять немедленно и во что бы то ни стало. Так, весною граф из Почепа вдруг всем домом поднялся в Баклан, чтобы там слушать соловьев. Это было во время разлития рек, и несколько тысяч крестьян строили дамбы и насыпи для его проезда».

Заглянем в XIX век. Почти каждому из русских гениев свойственна «бескрайность» каких-либо душевных проявлений. А были такие люди-легенды, чья бурная жизнь становилась произведением искусства. Среди них – Федор Толстой, по прозвищу Американец. Другое прозвище – Граф Безбрежный. Отличался необыкновенным темпераментом, прославился картежным азартом, пристрастием к дуэлям (бретерством) и путешествиям в Америку, наполненным многочисленными приключениями. Был знаком со многими знаменитыми людьми своей эпохи и, должно быть, сильно поразил их воображение: послужил прототипом для персонажей произведений Грибоедова, Пушкина, Льва Толстого. «Умен он был, как демон, и удивительно красноречив», – писал современник. Женился Федор на цыганке. Лев Толстой гордился своим знаменитым родственником, несмотря на его скандальное прошлое.

А уж XX век! Можно назвать десятки русских душ, метавшихся из крайности в крайность, среди них Сергей Есенин, Василий Шукшин, Владимир Высоцкий. И каждый из них писал о русском разгуле и русской тоске.