Егор Гайдар - Смуты и институты Страница 4

В централизованных аграрных империях ситуация иная. Рядом с крестьянской общиной нет замка феодала. Армия сосредоточена у границ империи. В сельскохозяйственных районах невелико число людей, способных подавить крестьянские беспорядки. Крестьяне убеждены, что налоги отнюдь не их добровольные обязательства, необходимые для выполнения государством своих функций, а бремя, которое они несут под угрозой репрессий. Когда риск применения государством силы снижается, вместе с ним уменьшаются и доходы бюджета. Поддерживать баланс между размером налогового бремени, стремлением от него уклониться и страхом перед карательными действиями властей удается, если крестьяне знают, что повинности тяжелы, но привычны, их несли и отцы, и деды. Что если не платить налоги, то рано или поздно власть пришлет войска.

Так было на протяжении столетий. Но то, что это будет всегда, гарантировать нельзя. Налагаемые на крестьян повинности могут превысить уровень, совместимый с устойчивым ведением крестьянского хозяйства. Наглядный пример этому: бегство крестьян в казаки, массовое запустение земель в Московском государстве конца XVI века. В истории аграрных империй немало аналогичных эпизодов. Кризис государственных финансов, вызванная ненадежность войска, конфликты с соседями могут подорвать способность государства применять силу при отказе крестьян платить налоги. Расчет на то, что крестьяне всегда будут послушными, войска надежными — ошибка, дорого стоившая правителям многих аграрных государств.

Общие черты развития событий во время смуты сходны в разных странах и в разное время. Когда правительство теряет способность собирать налоги, ему нечем выплачивать жалование тем, кто состоит на государственной службе. Они вынуждены приспосабливаться: чиновники погрязают в коррупции, военные реквизируют продовольствие у крестьян. "Одни придут — грабят, другие придут — тоже грабят»[3]. Когда порядка нет, а у крестьянина отбирают все нажитое, он не видит смысла работать на земле. Разумнее взять в руки оружие и податься в разбойники. Массовый уход крестьян с земли, их объединение в вооруженные банды — характерная черта смуты.

Если феодалы и их дружины способны сами поддерживать порядок в своих владениях, то в централизованных аграрных империях крах государства означал крушение всех институтов, обеспечивающих правопорядок[4]. Права становились зыбкими. Претенденты на власть в России начала XVII века — Лжедмитрий Первый, Лжедмитрий Второй, Василий Шуйский, польский король Сигизмунд — во время Смуты раздавали своим сторонникам одни и те же поместья. На одну усадьбу претендовали несколько помещиков, жалованные им грамоты мало чего стоили.

На фоне анархии, хаоса нелюбовь крестьянского большинства к тем, кто пользовался привилегиями в условиях устойчивой власти, становилась явной. Призывы грабить дома богатых, делить их добро становятся массовыми[5].

Без надежной системы коммуникаций невозможно контролировать территорию, обеспечивать сбор налогов. Крах существующего порядка привел к параличу транспорта. В результате обострились проблемы снабжения продовольствием столицы империи[6]. С этим столкнулись польские войска, занявшие в последние годы Смуты Москву. "Шиши", крестьяне, взявшиеся за оружие в ответ на произвольные реквизиции, грабили обозы, уничтожали польские продотряды. Их действия не были проявлением патриотических чувств. Они боролись против тех, кто забирал у них хлеб и уводил скот.

В аграрных империях власти стремились иметь средства, позволяющие финансировать войны, справляться с последствиями неурожаев. В государственной сокровищнице хранились драгоценные металлы, камни, иногда продовольствие. Расхищение сокровищницы — характерный штрих Смутного времени.

Там, где проводились масштабные ирригационные работы, паралич административного аппарата приводил к расстройству водного хозяйства. Наводнения в Китае в периоды заката династий — пример того, как крах государства сказывался на жизни людей.

 Чем сложнее институты, тем более хрупкими они оказываются при крахе централизованного государства. Это относится к государственному аппарату, торговле на дальние расстояния, финансовым рынкам. В периоды смуты институциональная структура общества становилась проще. Более устойчивыми оказывались базовые отношения: семья, крестьянское хозяйство, отношения между лордом и слугой.

Каковы признаки завершения династического цикла? Нет центра, способного обеспечить порядок, собрать налоги, содержать армию, платить чиновникам. Монополии государства на применение насилия тоже нет. Налицо кризис систем ирригации и водного транспорта, трудности в обеспечении столицы зерном, неспособность правительства оказывать эффективную помощь населению при неурожае. Результат смуты — усталость от анархии, запутанные отношения собственности, разграбленная казна. Слабость государства растягивается на многие годы.

Жизнь во время смуты непривычна, тяжела и опасна. Отсюда мечты о восстановлении старого порядка. Люди забывают, как ненавидели сборщиков налогов, завидовали привилегиям вышестоящих сословий. Они помнят лишь о том, что раньше был порядок.

§2. Революции — утверждение новых институтов

В XI—XII веке в Западной Европе появились города-государства, отличные от полисов античности, но имевшие представительные собрания, определявшие, как должны собираться налоги, на что должны расходоваться государственные средства. Укоренялось представление о священном праве частной собственности, о праве "лучших людей", т. е. тех, кто платил налоги, управлять делами государства. К XVIII веку беспрецедентные по масштабам институциональные изменения сделали страны Западной Европы непохожими на остальной аграрный мир. Они открыли дорогу ускорению социально-экономического развития, процессу, который позже получил название "современный экономический рост»[7].

По современным меркам, социальные перемены шли неспешно. Традиции оставались становым хребтом европейского мира.

Однако постепенно трансформировалось отношение к новшествам, изменяющим привычные установления. Распространялось представление об изменениях как о средстве, позволявшем снять преграды на пути развития общества. Они повышают уровень благосостояния, увеличивают финансовые ресурсы государства. Если для традиционных аграрных обществ связанные с переменами потрясения — синоним беды, то в Западной Европе, европейских переселенческих колониях отношение к изменениям в жизни общества становилось иным. С ними стали связывать исправление несовершенств существующего порядка, создание предпосылок лучшей жизни.

В первых революциях XVII—XVIII веков — голландской, английской, американской — роль традиции была еще сильна[8]. Лидеры голландской революции ссылались на установления, дарованные Бургундским домом. Английская революция XVII века была реакцией на попытки королевской власти изменить организацию жизни страны, отказаться от привычных прав и свобод[9]. Во время революции традиционная система отправления правосудия пострадала, но не была полностью дезорганизована. Несмотря на гражданскую войну, государственные финансы не рухнули. Парламент вотировал сбор налогов, которые раньше отклонял как несправедливые. Лидеры нового режима осознавали, как легко свергнуть новую власть, за которой не стоит традиция[10], поэтому пытались помириться с Карлом I, понимали, что без этого стабилизировать новую власть трудно.

Противники французской революции приводили в качестве доказательства её принципиального отличия от английской именно сохранение в Англии социальной стабильности на фоне гражданской войны XVII века. Но эти отличия не надо абсолютизировать[11]. Традиции рушились и в Англии. В обществе, лишенном ограничений, налагаемых традицией, насилие становится ключевым доводом в споре. Неспособность правительства контролировать применение насилия — характерная черта периода английской революции. С этим были связаны перебои в снабжении городов продовольствием.

Гражданская война потребовала формирования постоянной армии. Парламент проголосовал за налоги, необходимые для её содержания. Но гражданские власти не могли эффективно собрать эти налоги и не могли распустить армию[12]. Это стало ключевой проблемой времен английской революции. Для её решения в 1642 году было конфисковано 2,5 миллиона акров земли, принадлежавших ирландским повстанцам. Они служили гарантиями займов, привлеченных для финансирования военных действий в Ирландии. Операции с бумагами, обеспеченными ирландскими землями, которыми английские власти гасили неплатежи армии, были массовыми. Офицеры скупали их у солдат. Примерно две трети земель в Ирландии перешли в руки новых собственников[13]. С точки зрения современников, её передел, связанный с конфискацией имущества сторонников короля, выкупом владений под угрозой изъятия властями, перераспределением ирландских земель, был беспрецедентным явлением[14]. Однако по масштабам "великих революций»[15] объемы перераспределения собственности были весьма скромными. И предопределялось это именно сохранением системы отправления правосудия, традиционных установлений в сфере земельной собственности.