Анатолий Лейкин - Портрет механика Кулибина Страница 4

- Так неоткуда же взять больше!

- А тех, что снизу с купцом Овчинниковым идут, считал?

- Вряд ли вторую путину подряд осилят! На днях письмо от старосты получил. Болезни артель изнурили! Трое от холеры померли, еще двоих по дороге оставили, идти в лямке более не могли.

- За покойников купец пусть отступное заплатит.

- Само собой.

Давая понять, что разговор окончен, Извольский позвонил в колокольчик.

- Одеваться! Живо! - крикнул возникшему на пороге Фалалею. - Пока завтракать стану, во дворе чтоб все было готово к отъезду. - И, повернувшись ко мне, добавил: - Поедешь на запятках моей кареты. Там уже не порисуешь. Зато впечатлений наберешься, а сие для живописца тоже немаловажно!

6

К девяти часам утра около ста человек ждали выхода князя и княгини у ворот усадьбы. Впереди на гнедых лошадях гарцевали двадцать вершников в одинаковых голубых кафтанах и круглых шляпах с зелеными перьями. За ними держалась охота - псари и доезжачие. Эти восседали на вороных конях, были одеты в малиновые кафтаны с белой перевязью через плечо, в желтых шапках с красными перьями. Далее следовали гости, в основном мелкопоместные дворяне, одетые как придется, иные явно хуже княжеских слуг. Замыкали шествие дворовые слуги в праздничных желтых рубахах-косоворотках и черных шароварах, заправленных в зеленые сафьяновые сапожки.

Ровно в девять часов князь с княгиней появились на высоком крыльце. Извольский был облачен в алый бархатный кафтан, шитый золотом, камзол с серебряными блестками, с широкой красной лентой кавалерии через плечо и шпагой на боку. Княгиня Елена Павловна, под стать ему, гордо выступала в изящной накидке из серебряной парчи с алыми разводами, с маленьким перламутровым корабликом на самом верху высокой прически, пышном платье с робронами*, драгоценными украшениями, сверкающими на голове, шее, груди.

_______________

* Р о б р о н ы - пышные нижние юбки на китовом усе.

Раздались громкие приветственные крики, в воздух полетели шляпы, шапки, картузы. Князь поднял руку, требуя тишины.

- Не время ли ехать на ярмарку? - громко выкрикнул он, согласно обычаю.

- Время! - дружно грянули из рядов.

Князь подал руку супруге, и они стали медленно спускаться с крыльца. И вдруг, нарушая установленный порядок, из толпы дворовых выбежал широкоплечий, статный молодец, упал на колени у крыльца.

- Бью челом вашей светлости... - начал он.

- Порядка не знаешь, холоп? - перебил князь и затопал ногами от ярости. - Донесли мне, о чем просить хочешь. Только не бывать тому, не видать тебе Глашки как своих ушей! А за то, что праздник мне омрачил, на конюшне двадцать плетей получишь, и - в бурлаки! Эй, стража!

Четверо дюжих псарей подбежали к Степану, подняли его на ноги и увели в сторону.

- Не повезло бедолаге, - покачал головой мой сосед по запяткам, - не вовремя со своей просьбишкой сунулся!

Как ни в чем не бывало князь с княгиней сошли с крыльца и медленно прошествовали к двум золоченым каретам, запряженным тройками белых как снег лошадей. Они заняли свои места, я вместе с тремя другими гайдуками свои.

- Трогай! - махнул кружевным платочком из окна кареты Извольский, и длинный поезд, извиваясь змеей на поворотах, двинулся к переправе.

Несмотря на страду, вдоль всей четырехверстовой дороги от имения Извольских до переправы стояли нарядно одетые крестьяне, согнанные, верно, со всей округи, что-то кричали, размахивали руками, бросали под ноги лошадям полевые цветы.

По обе стороны у въезда на переправу выстроились огромные ряды купеческих и крестьянских телег, доверху нагруженных разными товарами, и даже несколько дворянских карет. До прибытия княжеского поезда никого не велено было пускать на макарьевскую сторону. Здесь же собрались лучшие музыканты, песельники и плясуны со всей округи. Еще издали, увидев поезд князя, они грянули плясовую:

- Танюшка! Танюшенька!

Таня по торгу ходила,

Чеботы себе купила,

Два с полтиной заплатила...

Под разухабистую песню и пляску отпрягли лошадей, а кареты князя и княгини перенесли на паром на руках. Князь прихлопывал в ладоши в такт музыке. Балалаечники, рожечники, ложечники старались вовсю. На широком водном просторе песня набрала еще большую силу. Плясуны пошли вокруг карет вприсядку.

На двух паромах поместилась лишь половина княжеского поезда. Другая люди и лошади - переезжала Волгу и примыкающее к ней Желтоводское озеро в лодках и на весельных баржах. На середине переправы князь дал знак прекратить веселье. Песня оборвалась на полуслове.

На макарьевском берегу служители монастыря встречали Извольских хлебом-солью. Князь и княгиня вышли из карет и подошли под благословение архимандрита. Знатные гости отломили от огромного пышного каравая по маленькой корочке, присыпали солью, попробовали, похвалили монастырскую выпечку.

- Не прикажете ли посылать к вашему столу? - почтительно спросил седой и согбенный от старости настоятель Тихон.

- Извольте, святой отец, - снисходительно согласился Извольский. Хлеба у вас отменно хороши!

Настоятель сел в княжескую карету, и пышный поезд медленно проследовал вдоль полуверстовой монастырской стены к главным воротам. Вдоль берега, вокруг монастыря и за ним - насколько хватало глаз раскинулась ярмарка. Товары, привезенные со всех концов России и из других стран, были уже разложены в деревянных рядах и лавках, берестяных ларьках, палатках, а то и просто на земле. Присматриваясь к ним, вдоль рядов прохаживались толпы людей, съехавшихся отовсюду. Русская речь мешалась с украинской и белорусской, слышались гортанные восточные выкрики. Среди кафтанов и поддевок мелькали персидские и китайские халаты, крашенные хной огненно-рыжие бороды, тюрбаны, сюртуки и панталоны. Однако до торжественного открытия ярмарки торговать никто не решался. Сосед по запяткам объяснил мне, что раньше за подобные нарушения, по приказу князя, жгли товары виновных посреди ярмарки или раздавали бесплатно всем желающим.

У главных ворот монастыря Извольские и настоятель вышли из карет, всадники спешились. В обитель проследовали уже по старшинству, до отказа заполнили соборную церковь. Настоятель сам вел праздничную службу, вместе с монастырскими пели княжеские певчие. После службы крестным ходом обошли стены монастыря и отправились на главную торговую площадь.

Настоятель освятил воду, покропил ею ярмарочный флаг и подал его князю. Под звуки громкой музыки и пушечной пальбы Извольский поднял его на высокую мачту и объявил ярмарку открытой.

И сразу же вокруг поднялся неописуемый гомон и шум. Сидельцы в лавках принялись нахваливать свой товар, с шутками, прибаутками, нараспев, со смехом зазывать посетителей, гусляры заиграли и запели свои бывальщины. Кукольники, скоморохи и балаганщики, стараясь перекричать всех, гудели в дудки, сопелки, бухали в большие барабаны. Часть толпы сразу разошлась по рядам, приглядеть товар в лавках подешевле, разобраться, где им торгуют, подивиться на небывалое, привезенное из заморских краев.

- Два часа, - объявил Извольский, - пока я буду обедать у настоятеля, все свободны. Затем построиться в ряды у главных ворот. Малейшего опоздания никому не прощу!

7

В один миг огромная свита князя, оставив лишь нескольких караульных стеречь кареты и лошадей, растворилась в толпе. Поглядеть на веселую разноцветную ярмарку хотелось всем. Меня тоже звали туда, но я отказался. Мои мысли были заняты совсем другим. Я надеялся за эти два часа хоть что-нибудь узнать о матушке. Только как найти нижегородских купцов, лучше всего самого Осетрова, в этом вавилонском столпотворении? Он, кажется, торгует мукой и лесом. А язык, говорят, до Киева доведет.

Я бросился разыскивать мучные ряды, полагая, что они находятся гораздо ближе того места, куда сплавляют лес. Пробираться сквозь густые толпы людей приходилось с боем. На каждом шагу покупатели и продавцы что-то горячо доказывали друг другу, швыряли шапки и картузы об землю, расходились, снова сходились, били по рукам. Докричаться до кого бы то ни было я не мог. Те же, которые каким-то чудом отвечали мне, были либо целиком поглощены своими заботами, либо сами плохо знали ярмарку. Поневоле пришлось прислушаться к выкрикам:

- Отборные судаки, - зазывали из рыбного ряда, - подставляйте две руки! Осетры, белуги - налетай, подруги! Жигулевский язь - подходи, не боясь!

- Подновские огурчики, - доносилось из овощного, - каждый не более мизинца! Сам вельможный князь Потемкин их жаловал, курьера аж за тыщу верст за ними посылал!

- Дешевые иконы мстерского письма, хошь три вершка на четыре, хошь шесть на семь!

Я не стал задерживаться у длинного живописного ряда, лишь мельком взглянул на расписанные мастерами разных школ доски.

Однако миновать скоморохов оказалось еще сложнее.

- Эй, княжой слуга, - загородил мне путь сухонький старик в худом армяке и лаптях, - послушай о моем горьком житье-бытье! Вот я, голова два уха, семь лет как дома не бывал и оброка не плачивал. Вернулся из чужих краев, дом свой поправил, старосте три синяка поставил. Мой дом каменный, на соломенном фундаменте, труба еловая, печка сосновая, заслонка глиняная. Во дворе черная собака за хвост палкой привязана, хвостом лает, головой качает, ничего не чает!