Пьер Мак-Орлан - На борту Утренней Звезды Страница 4

Пленниц было семь. Мужчины вертелись возле заплаканных женщин, сгрудившихся у подножия грот-мачты. По-видимому, они все были красивы, но воспоминание о виденном в эту ночь исказило их лица ужасом.

- Поделим завтра, - сказал Мэри.

- А почему бы не сегодня вечером? - промолвил Дьеппез.

- Ты... - сказал Мэри, наступая на него.

Дьеппез попятился, споткнулся о снасти и грохнулся на сундуки. Люди хохотали. Некоторые мыли лицо в медных чашах. Они соскребывали со своих рук засохшую черную кровь, от которой зарозовела холодная вода.

Так как никто не мог спать из-за присутствия женщин, капитан собрал всех корсаров на палубе. Он велел привести красивейшую из женщин, которая оказалась темноволосой девушкой с поразительно белой кожей. Она выступала как королева, с непринужденностью, которая привела нас в замешательство. На рукаве ее серого бархатного платья алело кровяное пятно. Пью молча взял тряпку и попытался его стереть. Женщина кивком головы поблагодарила Пью, потом повернулась к нам, держа руки за спиной. Она переводила свои прекрасные глаза с одного на другого. Она потерла себе руки, хрустнув пальцами, унизанными перстнями, и взглянула на Жоржа Мэри, лицо которого налилось кровью.

- Синьор, - произнесла она.

У нее был горячий, глубокий голос, и Питти, говоривший по-итальянски, подошел к ней и спросил - я не знаю, о чем - на ее языке.

- Синьора, - сказал он, повернувшись к нам, - итальянка. Она говорит, что умеет петь, - Он прибавил: - Можно было бы попробовать...

- Можно попробовать, - ответил Мэри, и каждый бесшумно уселся там, где стоял.

Нантез взял свою флейту и заиграл прелюдию, но синьора движением руки приказала ему замолчать. Гордая, в роскошном бархатном платье, запятнанном кровью, она запела, окруженная нами, и ее голос взметнулся над парусами, словно большая белая птица... спокойно, очень спокойно...

Она пела на неведомом, красивом и звучном языке. Мы не могли понять значение ее слов, но все мы слушали, раскрыв рты, все поддались очарованию, как некогда спутники Улисса в древних морях.

Чистый голос призывал не свирепую смерть, нам предназначенную, а что-то нежное, нам неведомое. Закрыв лицо руками, мы отдавались во власть этого божественного загадочного голоса.

Небесные скрипки аккомпанировали путешественнице, и мы были счастливы не думать ни о чем, кроме этого чарующего голоса.

И голос вознесся среди ночи как пламя - и внезапно погас.

Словно окаменев, мы остались в темноте, которую трубка Мэри сверлила неровным красным огнем.

Синьора, держа по-прежнему руки за спиной, улыбалась, как чудесное, недоступное для нас видение. Мэри вытряхнул пепел из трубки. Нантез спрятал флейту в карман. Двое из нас снесли сундук синьоры в каюту Жоржа Мэри. Жорж Мэри провел всю ночь с нами, а прекрасная женщина покоилась рядом.

Назавтра Жорж Мэри, по обыкновению, приступил к дележу добычи. Женщины - их было шесть - должны были поступить в общее пользование до тех пор, пока мы не достигнем острова Барнако, где мы рассчитывали их высадить на берег и продать колонистам. По безмолвному соглашению, для синьоры было сделано исключение.

Она смотрела на море, оставаясь равнодушной к нашим распрям. Жорж Мэри, указывая на нее концом трубки, спросил:

- А эту?

- Ее надо пощадить, - сказал Мак-Гроу.

- Разве можно поступить иначе, - подтвердил Питти.

- Голосовать! Голосовать! - объявил Жорж Мэри со злостью.

В результате этого необыкновенного совещания было решено, что путешественница и ее имущество останутся неприкосновенными во все время пребывания на "Утренней Звезде".

Жорж Мэри, озабоченный, возвратился в каюту. Он понял, что в присутствии сирены неповиновение может охватить жестокие сердца его подчиненных.

Синьора лежала в изысканно убранной палатке, которую устроили для нее на корме судна, возле порохового склада. Она провела два дня, разгуливая по нашему судну точно королева. Каждый вечер она пела у подножия грот-мачты.

Наутро третьего дня часовой подал сигнал, что с левого борта видна земля. Жорж Мэри приказал плыть вдоль берега. Мы обогнули таким образом маленький остров, показавшийся нам необитаемым. Наши предположения оправдались вечером, когда вернулась лодка с людьми, посланными исследовать остров. Это был, действительно, необитаемый остров - голая скала, покрытая гладким мохом, на котором, как стражи, неподвижно сидели три больших морских птицы.

Жорж Мэри приказал привести путешественницу и надел ей на шею железную цепь с сосновой дощечкой, на которой каленым железом он выжег ночью следующие слова:

СОЗДАТЕЛЬ!

УВЕДИ ЛЮДЕЙ

ОТ ЭТОГО ПРОКЛЯТОГО МЕСТА

Женщина страшно побледнела. Она разразилась рыданиями. Потом она начала произносить заклятия, которых мы не понимали.

Мак-Гроу, сопровождаемый боцманом и квартирмейстером, сел в шлюпку и повез путешественницу на остров, над которым взметнулись три птицы.

Высадив красавицу, они возвратились на судно. И так как нам пришлось лавировать, мы долго еще видели женщину с дощечкой на шее. Она проклинала нас и грозила нам кулаками. Потом, ломая руки, она упала на землю.

Пять лет спустя, приблизительно в этот же день, мы снова проходили мимо острова, на котором покинута была прекрасная незнакомка. Жорж Мэри сам пожелал править лодкой, посланной к берегу. Он как сумасшедший выскочил на берег и начал метаться по острову, пересекая его во всех направлениях. Через час мы убедились, что остров пустынен, и никаких следов путешественницы не осталось.

- Она мертва, - сказал Мак-Гроу, - она мертва. Она бросилась в море.

- А ее сундук? - нерешительно осведомился Мэри.

Мак-Гроу посмотрел вокруг и пожал плечами.

- Сударь, - сказал Мэри, - быть может, она совсем не мертва, как вы предполагаете. И кто поручится, - закричал он с отчаянием, - что я не встречу ее в один прекрасный день - или ночь - на корабле, подобном тому, на каком она плыла, когда я ее захватил!..

VII

Летом мы имели обыкновение плавать вблизи Ньюфаундленда и преследовать рыбачьи суда, которые заходят в многочисленные бухты и порты этого острова.

Мы забирали обыкновенно разные съестные припасы, соленую рыбу, ром, крепкие вина, сахар и табак. Лишения и голод часто вынуждали бедных матросов собираться под широкими складками черного флага.

Нас было семьдесят корсаров на борту "Утренней Звезды", и нами по-прежнему командовал Жорж Мэри, которому покровительствовал ад. За последнее время добычи было так много, что даже самые алчные из нас оставались довольны дележкой. Каждый, если ему это нравилось, мог пропускать между пальцами, словно песок, золотые ожерелья и жемчуг. Как горсти волос, взвешивали мы на руке золотые цепи, и солнце заставляло их блистать тысячью огней. Даже ночью, в тени пушек на палубе, можно было видеть, как загорелые руки ласкали светящиеся камни, похожие на мерцающие звезды.

Менее жадные до богатства черпали свои восторги в винах, не менее драгоценных, чем золото. Нантез наигрывал на своей флейте никому не знакомые танцы, и каждый переводил их на язык собственного воображения: нога, затянутая в красный шелковый чулок, как у королевских гардемаринов, шпага на боку, гримасничающее, чтобы рассмешить зрителей, лицо и с трудом сохраняемое равновесие.

На палубе, при свете звезд, мы плясали словно одержимые. Наши чрезмерно удлиненные тени делали наши танцы совсем непристойными.

Днем мы блаженно грелись на солнце. Растянувшись на животе, опираясь на локти, мы играли в карты или бросали кости, зажав в руке кучку монет. То и дело закипали яростные споры из-за крайнего разнообразия денег, вложенных в игру. Обычно Том Скинс вынимал из кармана книжку, - чудесную книжку, куда он вписывал свои выигрыши, - и определял разницу стоимости с точностью голландского менялы. Мы играли английскими картами, украшенными прекрасными гравюрами на меди, изображающими различные одеяния лондонских купцов.

Последнее воскресенье, проведенное нами у Ньюфаундленда, совпало с божьим днем. В шутку мы заставили всех игроков бросить карты. Чтобы провести время, мы собрались в кружок и принялись рассматривать самые драгоценные и самые забавные вещи, которые случай подарил каждому из нас.

Том Скинс показал нам трубку из слоновой кости, с серебряной крышкой тонкой чеканной работы, наподобие флорентийских трубок.

Пьер Черный Баран показал библию, отпечатанную в Кельне, которую можно было переворачивать, вставляя между страницами ключ и повторяя евангелие от Иоанна: "In principio erat verbum". ("В начале было слово". (Прим. ред.).)

Капитан показал нам табакерку с двойным дном, секретная пружинка которой открывала искусно нарисованную картинку. Каждый рассматривал ее, толкая соседа локтем, подмигивая и отпуская острое словцо.

Мак-Гроу - хирург и, конечно, самый образованный среди нас - показал нам миниатюру, изображавшую портрет молодой девушки, держащей на руках собачку с светлыми и беспокойными глазами, похожими на овечьи глаза в темноте.