Григорий Померанц - Живые и мертвые идеи Страница 4

В нашей прессе опубликовано очень немногое. Но даже это немногое позволяет сравнить тысячи арестованных в Алма-Ате и десятки — в Сумгаите; три тысячи студентов, исключенных из учебных заведений в Казахстане (*), — и ни одного мерзавца из тех, кто устроил карнавал после землятрясения в соседней республике.

(* Об этом писал журнал Дружба народов. 1988, № 12. *)

«Суд над виновниками сумгаитской трагедии приобрел характер фарса, пишет журнал „Страна и мир“ (1*). — Достаточно сказать, что на судебном заседании, проходившем в Сумгаите, в одном случае несколько погромщиков были приговорены к 2,5 года лишения свободы условно, а в другом — общественный защитник представил ходатайство предприятия о передаче дела одного из обвиняемых в… товарищеский суд. На заседании Верховного суда в Москве была использована иная тактика. Здесь суд не выгораживал обвиняемых, но делал все, чтобы придать их действиям сугубо локальный и личный характер… Председательствующий отказался вызвать в качестве свидетелей бывших руководителей Сумгаита, отклонил ходатайство зачитать телеграмму первого секретаря Нагорно-Карабахского обкома, в которой тот сообщил, что секретарь Сумгаитского горкома Д. Муслим-заде заявил на заседании ЦК КП Aзербайджана, что ответственность за погром несут бывшие руководители республики…» (2*)

(1* Страна и мир, 1988, № 6, с. 30. *)

(2* Страна и мир, 1988, № 12. *)

Решали не принципы, а обстоятельства. Господствовало раздражение армянами, не вовремя выступившими со своим карабахским вопросом (для таких вопросов никогда нет времени), и все делалось так, чтобы уравнять стороны, разрушить контроль интеллигенции над армянской толпой, довести армян до эксцессов, подобных азербайджанским, и только после этого найти решение, оказавшееся временным и мнимым.

«Произвол рождает только произвол, — пишет „Страна и мир“ (редактор известный правозащитник Кронид Любарский). — Произвол непредсказуем. Сегодня в Москве решили так, завтра могут решить иначе. В Баку поняли: единственное, чего Горбачев боится, — это шум, мировой скандал. Ясно, что интриги армян потому и не прошли, что власти испугались Сумгаита. Что ж, мы устроим десяток Сумгаитов!» (*)

(* Там же, с. 32. *)

Думаю, что так же рассуждали закулисные силы, действовавшие в Средней Азии. Они почувствовали призыв использовать обстановку, проверить свою силу. Кто смел, тот два съел!

Есть только один выход из создавшегося положения — установить новые, твердые и разумные принципы.

Я не армянин и не азербайджанец. Но я чувствовал как свой собственный позор, что наше государство, такое сильное (даже чересчур), не смогло предотвратить резню и что мои сограждане азербайджанцы резали моих сограждан армян; а центральная пресса ставила тех, кто режет, и тех, кого режут, на один уровень и жевала мертвые слова о дружбе народов — лишь бы ничего не менять, лишь бы не пересматривать границ. Я думаю, что нельзя стоять сразу на двух эскалаторах, одном движущемся и другом — неподвижном…

Мне кажется, что спор о Карабахе велся в неадекватных терминах, скорее запутывавших, чем разъяснявших дело. Только на Съезде народных депутатов четко было сказано о неравноправии больших и малых народов, закрепленном в Конституции. Маленький народ не хочет подчиняться большому народу, а большой считает его территорию своей (территорию Крыма, Абхазии, Карабаха, Татарии). Есть ли из этого положения правовой выход?

Наша Конституция проводит различие между номинально суверенными союзными республиками и явно несуверенными автономными республиками, областями и округами. Во всем ли целесообразно это деление? Почему не разрешить малым народам добиваться режима федерального округа (подчиненного непосредственно центру)? Или перехода из одной республики в другую? Крестьяне в древней России имели Юрьев день (право переходить от одного боярина к другому). Почему не дать Юрьев день Карабаху и Абхазии?

Еще хуже положение народов распыленных, не имеющих никакой административной единицы. Сталин теоретически доказал, что евреи не нация. Потом он практически упразднил несколько других национальностей. В таком упраздненном состоянии до сих пор остались крымские татары и немцы Поволжья. Народ в нашей Конституции — это группа нулей, приобретающих значение только после административно-территориальной единицы. Если нет единицы, то и народа, при выборах в Совет Национальностей, нет. Поголовная ссылка немцев и крымских татар признана ошибкой, но их место в Совете Национальностей не восстановлено. Таким образом, для борьбы за восстановление своей единицы им оставлена только уличная демократия. По большей части несанкционированная. Как выйти из этого порочного круга?

Почему нельзя выборы в Совет Национальностей проводить по куриям, как при Столыпине, когда рабочие голосовали в одной курии, а землевладельцы в другой? Так же точно татары, где бы они ни жили, или немцы, или евреи могли бы голосовать по своим национальным куриям. Квоты можно установить, исходя из численности народа. Распыленные народы численностью более миллиона могли бы получать квоты союзной республики (чем они хуже эстонцев?), а численностью более 100 000 — квоту автономной республики.

Однако главное не юридические формальности, а дух времени. В 20-е годы вовсе не было Совета Национальностей, но интересы национальностей учитывались довольно хорошо — настолько, насколько позволяло господствовавшее тогда безбожие. Не было Биробиджана, но было 5 еврейских театров. Были какие-то культурные очаги у ассирийцев. В кубанских станицах обучение проводилось на украинском языке. Все это было упразднено в основном после введения в силу сталинской конституции. При почтительном одобрении Совета Национальностей. Ибо народы в нем не представлены.

К чему это привело, я увидел в 1953 г., начав работать учителем в станице Шкуринской. Оказалось, что школьники 8-го класса почти не говорят по-русски. Мне отвечали по учебнику наизусть. Я решил обойти родителей наиболее косноязычных учеников. Начал случайно с девочки, у которой была русская фамилия. Мать ответила мне по-русски. «Так вы русская?» — «Да, мы из-под Воронежа. Нас переселили в 1933 году вместо вымерших с голоду». «Отчего же вы не выучили дочку своему родному языку?» — «Что вы, ей проходу не было! Били смертным боем!» Оказалось, что мальчишки лет пяти (которых и в милицию не потащишь. Да и где она, в станице, милиция?) заставили детей переселенцев говорить по-запорожски. В школе это продолжалось. За каждое русское слово на перемене — по зубам. Запрет снимался только с 8-го класса. Ученики старших классов — отрезанный ломоть, они собирались в город, учиться, и им надо говорить на языке города. Все это не было организовано взрослыми (организацию выбили бы в 36-39-м или в 43–44 гг.). Стихийная детская инициатива. Дети сохранили господство украинского языка в кубанских станицах; дети же сохраняли традиции юдофобства в те годы, когда юдофобство взрослых преследовалось…

Я пустил корни в русскую культуру ребенком, когда антисемитизм казался умирающим пережитком и никто не заставлял меня забывать еврейский язык. Если бы заставляли, непременно бы заартачился. И чем сильнее нажим, тем туже натягивалась бы пружина. Можно представить себе, какое пламя горит в душе крымских татар…

Все обвинения, выдвинутые против них, — это обвинения против отдельных лиц. Разве украинцы не сотрудничали с немцами? Разве генерал Власов был татарин? По официальному докладу, представленному Гиммлеру в 1945 г., общее число хиви (Hilfswillige), перешедших на сторону немцев и служивших в вермахте, достигало 800 000. Учитывая потери в 1942–1944 гг., можно предположить, что сперва их было больше, около миллиона. Из них, наверное, 500–700 тысяч великороссов.

В Бутырках я играл в шашки с бывшим учителем, заведовавшим русской школой под немецким управлением. Как-то, задержав ход, я спросил его, почему он сделал свой выбор. Партнер взглянул на меня своими серо-стальными глазами и ответил: «Я был свидетелем коллективизации. Простить этого не мог». Кивнув головой, я двинул шашку вперед. Думаю, что миллионы крестьян не простили Сталину коллективизации. Им было легко поднять оружие против Сталина. Кстати, и голод прижимал военнопленных, но дело не только в голоде…

Мужикоборец не мог не мстить мужикам за зло, которое он же им причинил, и охотно бы сослал всю Украину. Но угроза поголовной высылки нависла только над малыми народами. В России, на Украине возможен стратоцид — истребление социального слоя. А всю Украину не пересажаешь: охраны не хватит; и заселить некем будет. Вот и обрушилась кара на малые народы, избранные козлами отпущения.

Потом калмыков, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев вернули, а немцев Поволжья и крымских татар не вернули и до сих пор бормочут различные оправдания. Допустим, что исправить застарелое зло действительно трудно. Все равно право народа на свою землю выше желания других народов пользоваться его землей — для отдыха, для добычи нефти или чего угодно. Иначе что останется от принципа федерации? Если Москва вправе выгнать целый народ, вошедший в федерацию? Почему тогда азербайджанцам не выгнать армян из Карабаха или грузинам — не ликвидировать Абхазскую АССР? Великодержавный шовинизм в Москве лишь удваивает шовинизм на окраинах.