АБДУРРАХМАН-И ТАЛИ - ИСТОРИЯ АБУЛФЕЙЗ-ХАНА Страница 4

Газаль:

«Мое сердце от горести стало кровью, поскольку мне быть в доме траура, Я сегодня хочу расстаться с царством благополучия.

Судьба, как только возымела силу, поступила со мною вероломно, По допущению рока я тоже хотел бы быть вероломным, Каждому я обещал покровительство, [а судьба] поступила [со мною] коварно, и я поражен изумлением.

Я не хочу быть знакомым ни с кем в эти дни!

Я – Хусейн своего времени 42 и вижу зло от этих отвратительных людей, И лучше бы мне также мучиться жаждою в [пустыне] Кербела, [как и Хусейну]!

Следовало [мне], и я испил от людей целый поток несправедливости, – Не упрекай же меня: /16 б/ [я], Убайдулла, буду со смертью в согласии!»

Словом, в ту горестную ночь все эмиры, отправившись в бухарский арк, единогласно решили убить Убайдулла-хана и сделать государем его величество Абулфейз-хана.

Они несколько раз посылали к Ма'сум-бий аталыку, [прося его принять участие в их решении], а он, человек военный, медлил с прибытием [к ним], ибо, [по его мнению], возможно, судьба даст другой оборот делу. Он послал [на разведку] человека и путем шпионажа получил известие, что в Пир-и Марза при хане-мученике никого нет.

И [тогда] Ма'сум-бий сел на коня и, на ранней заре прибыв [в арк], поцеловал августейшее стремя его величества, Абулфейз-хана 43. И все согласились на том, что по Чингизханскому обычаю расстелили белый войлок [и подняли на нем Абулфейза, тем самым] возведя его величество, божественную тень, на престол. Его величество хан не согласился было на убийство брата и сказал: «Хорошо было бы [моему] любезному брату /17 а/ отправиться в паломничество к святым местам Аравии и сподобиться [получить] от них почет». Эмиры, [однако], не согласились на это. И когда взошло Солнце, то наставший день был днем, когда бедоносное море пришло в волнение, огонь бунта высоко взметнулся вверх и волк гибели унес Иосифоподобное могущество [Убайдулла-хана] 44. [26] Я славлю Аллаха достойным его славословием! Тот день был таким днем, в который сердца стали полны боли, а лица пожелтели. В то время, когда взошло Солнце, ты сказал бы: «Вероломные войска звезд Султана [т. е. солнца], когда с восходом освещающего мир Солнца на ристалище божественного всемогущества 45 смешали вместе землю и кровь жестокости, они, как дикие восточные тюрки, захватив в плен закрытых чадрами целомудрия [обитательниц] лазоревого дворца небес, /17 б/ сбросили с них покрывала и повлекли [их] в плен, посадив на сребровидный круп светлошерстого коня небес 46. Государь же, достоинством равный Джемшиду – Солнцу (т. е. Убайдулла-хан), стоял один-одинешенек с глазами, полными кровавых слез, благодаря руке [слепого] рока. В такое время группа военных, крича и вопя, со всех сторон ринулась к саду Пир-и Марза. В это время хан, оставленный всеми и без близкого друга, совершив утреннюю молитву, сел на молитвенный коврик покорности своей судьбе. На его стороне никого не оставалось, кроме Афлатуна курчи и Тюря Куля кушбеги. Вдруг со стороны города раздался крик: «Хватай [его]!» и военные бросились, как на грабеж. Его величество, услышав шум и крики этого сборища, /18 а/ невольно заплакал и, теснимый насилием и жестокостью судьбы, испускал тяжелые пламенные вздохи, так что автор этих строк по этому поводу составил [следующую] элегию:

«О мусульмане, [все] стенания [происходят] от вращения сего высочайшего неба,

[И все] правосудие и несправедливость проистекает от случайностей, совершающихся на земле!

Скорбью возделана земля, жестокости преисполнено небо, У него готовы бунты [и мятежи] и сто тысяч [их] еще в засаде.

Кроме капель яда, не влило оно в наше горло [ничего], Хотя и полна бывает меда звезда небосклона.

Я пишу на память историю о жестокости вращения небесного свода и круговорота времени.

В тысяча сто двадцать третьем году, в священном [мухарраме] 47 В Бухаре возникло бедствие, сопровождаемое ужасами Судного дня, И внезапно воссияло восходящее солнце Абулфейз-хана. /18 б/ Померкла во тьме счастливая звезда Убайдулла-[хана, ибо] Кроме несчастья, [ничего иного] не бывает в развалинах мира.

Куда делся [пышный царь] Джемшид, куда девалось веселье, где вращенье [застольной] чаши?!

Условилась шайка людей убить несчастного государя.

И из Бухары совершила нападение на Пир-и Марза». [27] Когда весть о нападении этой вероломной банды достигла до высочайшего слуха, его величество понял, что все проистекает от козней судьбы. И в горести и беспомощности, обратив лицо [свое] к этому голубому и замечательному небу и к этим девяти слоям синих небес, с глазами полными кровавых слез и с печальными вздохами от жестокости и тирании судьбы, говорил такие слова – Стихи:

«Когда услышал о нападении народа государь несчастных /19 а/ Он испустил [идущий] из души и сердца вздох, полный горести и безнадежности.

Он сказал: «О тиранический круговорот небес, [твое] возмездие [происходит] от твоей несправедливости, Тебя создали из естества вероломства! Кольца твоих звезд не меньше, чем цепи [рабства],

[И] не меньше, чем тюрьма, будет твой созданный тиранией чертог.

Ты в одно мгновение несправедливо убиваешь сотню безгрешных людей,

[И] никогда не делается веселым твое невеселое настроение.

В такое, [как сейчас], время блеск меча скорби стал [твоим] знаменем;

Забила волна из облака бедствия, которым кипит твой поток».

Когда несчастный государь, этот бездольный владыка, увидел, что народ принял твердое решение убить его, обнажил для этого свои мечи /19 б/ и поднял копья поразить его насмерть, – он вошел в свой гарем, где все целомудренные обитательницы, плача, стали целовать его в розовые щеки.

Его величество, несчастный хан, поправил на себе оружие, надел на себя еменскую кольчугу, опоясал египетскую шашку 48, перебросил за плечо щит и, накрыв голову шлемом 49, обратился к тем несчастным, угнетенным [злым роком], к тем злосчастным, готовым умереть со словами: «О мои собеседницы и мои подруги, сегодня такой день, когда розовый цветник моих ланит погубит [холодный] ветер осени, а мои сладкие уста станут жадною добычею муравьев могилы; голову и /20 а/ стан мой поразит [насмерть] оружие небытия, а мои оба нарциссу подобных глаза наполнятся могильною землею. Если [когда-либо] пройдете по саду и увидите случайно розу, вспомните о розах моих ланит; если же вы посмотрите на кипарис, то вспомните о моем стройном стане! [28] Стихи:

Если ты посмотришь на розовый цветник, ты вспомнишь меня;

Увидишь завиток гиацинта – вспомнишь мои кудри, Всякая роза и тюльпан, которые возвышаются на лугу перед твоим взором, Напомнят тебе о моем стройном, как кипарис, стане и о моем румяном лице!»

Крики, смятение, плач и вопли отовсюду поднялись из среды слабых и несчастных женщин, и матерь (родительница хана), плача, громко оплакивала его. Государь-мученик, прощаясь со всеми обитательницами гарема, говорил: «Это последнее [мое с вами] свидание и последнее прощание!» /20 б/ Стихи:

«Он отправился в гарем и со скорбью сказал последнее «прости» [своим подругам]:

«Прощайте, мои дорогие подруги, прощайте!

О какая разлука [с вами], жемчужинами цветника жизни!

Прощайте же все целомудренные жительницы [гарема], прощайте!»

Терзаемые невыносимым горем, все плачущие невинные [красавицы] сказали:

«Прощай, государь, отказавшийся от дома и домашнего достояния!» 50 Очи небесного свода, [созерцая это], выжимали [из себя] капли алых слез, [а] Шах, не переставая плакать, все время говорил: «Прощайте!»

Ночною порою запылал огонь грабежа и скандала И лишил сердце государя несчастных [надежды] на жизнь.

Едва хан успел проститься со своею семьею и своими домашними, как вдруг [совсем близко] раздался необыкновенно сильный крик /21 а/, и все грабители проникли в гарем, [в это] убежище женской части, и бросились все грабить, унося все, что попадало им под руку. В это время его величество, имея в руке лук, взял стрелу и поразил ею одного из [этой] банды так, что тот отправился [в ад] за дровами.

Несчастный государь, посмотрев вокруг себя, никого не увидел из своих сторонников: ни одного друга, ни одного разделяющего с ним печаль, ни одного товарища и ни одного сострадательного человека, – ни извне, ни изнутри ни одного доверенного слуги, ни одного интимного приятеля. Все те, которые [столь еще недавно] громко заявляли о [29] своей к нему любви, все теперь презрели [свою] верность своему государю, обнажили мечи и [выявили свои] каменные сердца. [А он] – пленник [своего безвыходного положения], с глазами, источающими кровавые слезы, /21 б/ продекламировал такие Cтихи:

«Когда государь во время [постигшего его] несчастья посмотрел во все стороны, Он увидел на лицах людей яркое проявление предательства.

Весь этот блеск величия государства он приготовил, Во время же [своего] исчезновения он стал подобен искрам.

Его друзья рассеялись, как звезды из созвездия Девы, И кроме того полюса достоинства там никого другого не осталось, То есть, кроме прекрасного и верного Афлатуна времени, Он, благородно рожденный, прославился [своею] верностью!»