Николай Наумов - Кто стреляет последним (не вычитано!) Страница 4
- Категория: Научные и научно-популярные книги / История
- Автор: Николай Наумов
- Год выпуска: неизвестен
- ISBN: нет данных
- Издательство: неизвестно
- Страниц: 14
- Добавлено: 2019-01-27 14:17:25
Николай Наумов - Кто стреляет последним (не вычитано!) краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Николай Наумов - Кто стреляет последним (не вычитано!)» бесплатно полную версию:Николай Наумов - Кто стреляет последним (не вычитано!) читать онлайн бесплатно
-- Да расскажите толком! -- Игнатьев придержал тяжелую руку Тайницкого. -- Мы этого снайпера отправим на удобрение с лету!
-- Не спеши, старшина. Тут дело серьезное. Подставить себя успеешь...
...Разные у нас бывали на фронте снайперы, неутомимая, беспокойная "лейб-гвардия" царицы полей -- пехоты. Хотя в боевом уставе и говорилось, что снайпер-- это, во-первых, хороший, меткий стрелок, отличающийся к тому же высокими физическими, моральными качествами, хотя в специальных инструкциях и наставлениях определялись и общие, и частные снайперские обязанности, правила и задачи, -- каждый был прежде всего человек. Со своим, только ему присущим характером. Со своими привычками, возрастом, ростом, голосом и глазами, наконец. Потому-то и война отмеряла им судьбы разным и слишком часто недолгим счетом.
Были снайперы, которых Игнатьев называл "копушами". Спокойные и даже будто медлительные, а попросту говоря -- рассудительные и здраво осторожные люди, великие работяги, они плели по ночам за передней линией подразделений на ничейной полосе, между нашими и вражескими окопами, свою "оборону". Оборудовали мудрено замаскированные канавки, резервные и ложные, для обмана, и десятки других, каким и названия не подбершь, сооружений -- ямок, лазов, щелей: земляных, каменных, деревянных... Таким образом обезопасив себя, "копуша" мог, едва займется рассвет, незаметно передвигаться в разных направлениях, стрелять в самых непредвиденных местах и превращался в грозную "силу.
Иные снайперы, не утруждая себя мозолями, предпочитали использовать для засад, как говорится в военной литературе, естественные укрытия. Излюбленным приютом "кукушки" становилось густое дерево: скроется в листве и быстро выскажет врагу, сколь мало ему на роду написано. Зимой использовались подбитые танки, полусгоревшие автомашины и другая брошенная на поле боя техника. И день, и пять дней маячит перед глазами перевернутый вверх тормашками, скрюченный, как старый керосиновый бидон, заснеженный "мерседес", и невдомек бывшим его хозяевам, что именно из-под этой молчаливой развалины высматривает подходящую цель прищуренное снайперское око. В населенных пунктах отсиживались на чердаках, среди развалин, били из подвальных окон.
Другие снайперы, исходя из обстановки, не гнушались и привычек "копуш", и повадок легких на подъем "кукушек", не потому ли и войне было труднее свести с ними грозные счеты?
Игнатьев, человек решительный и рисковый, начинал в роли, как называется у снайперов, "любителя легкой жизни". Опасности не сразу научили его воинскому уму-разуму: все выходил сухим из воды. Замрет, бывало, сердце наблюдателя при виде облака снарядного разрыва на том самом месте, где залег Игнатьев, рассеется дым, вот и он, целехонький!
Тайницкий, души не чаявший в Игнатьеве и друживший с ним не по чину, однажды взгрел его за безрассудство. Игнатьеву вручили саперную лопатку, категорически запретив выходы за передний край без предварительной подготовки.
-- Слушаюсь! -- кротко отвечал Тайницкому Игнатьев.
И, вернувшись с ничейной полосы в батальон, подробно и красочно живописал:
-- Всю ночь копал -- страсть! Очи повылазили, ручки-ножки гудят, а копаю. Ой, копа-а-ю!.. Основную ячейку сделал. Раз. Еще, про запас. Два. Глубина -- у!.. -- И он, поднявшись на цыпочки, показывал рукой выше головы. -- А вот тут, внизу, тут вот ступенечку оборудовал, -- он приседал и жестом любовно обрисовывал контуры ступенечки. -- Ладно, думаю, для себя работаю... А светло стало -- благодать! Сидишь, как на завалинке, никакого волнения!
-- То-то и оно! -- благодушно соглашался довольный комбат. И лишь потом выяснилось, что все эти "ячейки" и "ступенечки" -- выдумка, что лопатка, притороченная Игнатьевым к ремню, так и лоснится первозданной смазкой, ни разу не вынутая из чехла... Только ручку -- ведь она на виду -- Игнатьев, готовясь к докладу, накануне тщательно вымазал глиной у незамерзшего ключа...
Так и доигрался Игнатьев до ранения -- хорошо, что и на этот раз отделался, в сущности, легко, мог и погибнуть...
Чисто, аккуратно смазанная винтовка и оптический прицел, спрятанный в плотный кожаный футляр, были в полном порядке.
-- Спасибо, комбат, -- сказал Игнатьев.
-- Я ее, как милую, берег, -- кивнул Тайницкий. -- Были тут желающие: дай, постреляю. Не дал!
В землянке потемнело, в нее, загораживая вход, протиснулся широкоплечий, пожилой, усатый солдат в шинели с поднятым воротником и шапке с опущенными ушами.
-- Рядовой Морозюк по приказу комроты, -- с мягким украинским акцентом доложил он. -- Кого сопровождать треба?
Они вышли из землянки.
Солнце было высоко и косой тенью делило глубокие траншеи надвое. Хоть и узко, неудобно было в этих тесных, как щели, ходах, они шли быстро, стараясь скорее выйти туда, где, как предупредил Морозюк, "брюхом зашагаемо, бо нимец стреляет"...
Траншея вползла на бугор и оборвалась: дальше был небрежно вырытый, мелкий, как борозда, ход сообщения. Морозюк выглянул из-за насыпи.
-- До кустика дополземо, -- объяснил он, -- чуток левее подадимся по-за бугром. А тамотки -- бачите? Песок накидан, то наше укрытие и будет.
-- Бачу, бачу. -- Игнатьев окинул взглядом округу.
Плавными ухабами, то сближаясь, то словно оттолкнувшись друг от друга, расползались белые холмы. С вражеской стороны, должно быть, хорошо просматривались ротные позиции. Двигаться дальше, хотя до блиндажа бронебойщиков и оставалась сотня метров, не больше, надо было осторожно.
Игнатьев скосился на Морозюка. Тот побледнел и, сняв рукавицы, завязывал на подбородке шнурки ушанки. Пальцы Морозюка дрожали.
-- Ты чего это, солдат? Или простыл? -- успокоительно дотронулся до него Игнатьев. Морозюк зябко повел плечом:
-- Це так,. Тилько оттиля в тыл як бы легче бу-ло, всэ пидальше... А зараз навстречу ему... -- И признался: -- Боязно, товарищ старшина...
-- Ну, вояки! -- крикнул Игнатьев с досадой и решительно вылез из траншеи. -- Двигай за мной! Голову ниже!
Они поползли. Игнатьев, рывками подтягивая тело, вскоре был уже у куста, на который указывал Морозюк, и оглянулся.
-- Поползаешь, чемпионом по акробатике станешь... -- Игнатьев засмеялся и, увидев на кусте оставшиеся с осени кирпичные ягоды шиповника, протянул к
ним руку.
И -- отдернул ее, яростно и быстро прильнул к земле. Почти в тот же миг откуда-то донесся винтовочный выстрел. Пуля твердо ударила в ствол шиповника и лопнула. Куст закачался, сбрасывая снег.
-- Тикай, старшина! -- охнул Морозюк, вскакивая на колени.
-- Лежать! -- Игнатьев изо всех сил толкнул солдата, повалил.
И вовремя. Снова будто треснуло на морозе бревно, и рядом с Игнатьевым ударилась в мерзлую кочку вторая пуля. Брызнув острыми комками земли, она срикошетировала и, уходя в темнеющее небо, запела, как сорвавшаяся пила...
Игнатьев лежал неподвижно, прислушиваясь к тому, как торопливо стучит сердце прижавшегося к нему человека.
Время бежало -- и полчаса, и час. Солнце, покраснев, уходило за горизонт. Они по-прежнему лежали у куста, и уродливая тень росла от них по борозде.
-- Может, пополземо, товарищ старшина? -- спросил Морозюк.
-- Не на того мы нарвались, друг. Нельзя. Теперь лежи до темноты.
Когда оранжевая кромка волнистого горизонта погасла, Игнатьев зашагал в сторону блиндажа.
Морозюк грузно топал за ним.
Их окликнули. Игнатьев остановился.
-- Напарник мой,--пояснил Морозюк.
-- То я, Мамед, -- негромко отозвались из темноты.
По корявым земляным ступенькам они ощупью сползли к блиндажу. От стены отделилась невысокая фигура второго бронебойщика.
-- Раз кричу -- почему молчишь? Два кричу -- опять молчишь, -- сердясь, фальцетом сказал Мамед. -- Стрелять хотел.
-- А стрелять, солдат, после третьего оклика полагается, -- заметил Игнатьев.
-- Сам знаю. Потому не стрелял, -- отрубил Мамед. -- А ты кто?
Морозюк пояснил. Мамед рассмеялся, хлопнул Игнатьева по плечу:
-- Хороший человек! Я гааету читал -- смелый человек. Теперь с нами будешь?
-- Пока с вами... -- улыбнулся Игнатьев. -- Что слышно, что видно, Мамед?
-- Все слышно, товарищ старшина. Послушай, пожалуйста. С немецкой стороны долетали неясные, приглушенные расстоянием голоса. Там пели, видно, хором. Песня была игривая, похожая на польку. Потом донесся эбрывок плавной, печальной мелодии, исполняемой на инструменте с высоким певучим тембром.
-- Немцы, что ли? -- удивился Игнатьев. -- Да рядом!
-- Двести метров. Я считал, -- доложил Мамед. -- Все слышно. Сейчас флейта играла. Уже три дня играла. Точно говорю. Я знаю. Сам играл, в кружке был. Все слышно, видно плохо.
-- Что так?
-- Немец на горе, мы под горой. Слышу -- часа два будет -- стреляют. Еще стреляют. Откуда? Кругом смотрю. Ничего не видно.
-- Це вин нас с товарищем старшиной споймав, -- вздохнул из угла Морозник.
-- Так и знал, так и знал! -- воскликнул Мамед. -- Почему, думаю, долго нет? Час нет, два нет. Искать хотел. Не могу искать -- один остался.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.