История Вселенских соборов. Часть I. Вселенские соборы IV и V веков - Алексей Петрович Лебедев Страница 4

из сочинений одного известного современника, участника собора. Но останавливаться на свидетельствах этого современника и ими пользоваться для характеристики собора значит представлять дело односторонне. Он изображает ход соборных дел в красках далеко не светлых, делает отзывы о нем слишком резкие. Для историка необходимо принимать во внимание обстоятельства жизни церкви и личной жизни свидетеля, чтобы определить, насколько соответствуют истинному положению вещей данные известия. Этого однако ж не делают западные историки II вселенского собора[3]. Вследствие чего, их описание собора носит свойства какой-то иеремиады. Но так описывать собор значит воззрениям одного лица отдавать предпочтение пред голосом всей церкви, которая облекла этот собор самым высшим авторитетом. Взявши на себя задачу критически анализировать указанные известия, я пришел к результатам, отличным от других исследователей. Я нашел, что собор действовал в высшей степени мудро, каждое определение его есть выражение глубокого понимания нужд церкви, его учение чище лучей солнечных. Православная наука должна стать на защиту II вселен. собора, к чему я и стремился. Еще пример. Протестанты совсем не отдают чести собору Халкидонскому, потому что их симпатии лежат ближе к одной из еретических христологических доктрин, чем вселенскому православию, а католики со своей стороны хотят видеть в этом соборе лишь орудие папы Льва, (мы говорим о догматических определениях собора) — как будто бы сама восточная церковь не имела настолько мудрости, чтобы дать точное решение спорного вопроса. Я старался раскрыть, что на соборе Халкидонском, который был по нашему суждению, вопреки воззрениям протестантов, одним из замечательнейших явлений дровней церкви, — на Халкидонском соборе восточная церковь во всем и, в частности, в догматических его определениях выразила более деятельности, более влияния, чем как это представляли в западной науке доселе. С другой стороны можно утверждать, что не Лев создал определения Халкидонского собора, а сама восточная церковь: Лев был в этом случае лишь авторитетным помощником восточной церкви. Допускать слишком большое влияние пап на вселенских соборах, по-моему убеждению, значит преувеличивать значение Рима в древней церкви на Востоке. Вопрос о влиянии папы Льва на соборе Халкидонском, казалось мне, заслуживал внимательного рассмотрения, независимо от установившихся мнений, и требовал решения более благоприятного интересам восточной церкви.

Считаю излишним указывать на другие, более второстепенные побуждения при составлении нашего сочинения, как-то: новость и неисследованность некоторых важных документов, желание дать домашнее чтение для своих учеников по этому важному предмету и пр.

Вот главное, что побудило меня выступить со своим сочинением на суд людей науки и просвещенной публики в надежде, что прения или утвердят меня в моих воззрениях, или укажут мне лучшие пути в понимании предмета.

I. Никейский первый Вселенский собор

Что угодно было тремстам епископам, это есть не иное что, как мысль самого Бога, особенно когда в умах стольких и такого рода мужей присутствовал Дух святый, Который открывал им Божественную волю.

Константин Великий.

Характеристика членов собора Никейского. — Отношение их к богословским направлениям того времени. — Обстоятельства происхождения Никейского символа. — Критика главнейших источников. — Споры и изложение символа. — Всеми ли принят этот символ?

Догматический вопрос, занимавший внимание отцев Никейского перваго вселенского собора, состоял в том: нужно ли признавать Сына Божия Богом равночестным с Богом Отцом, или лишь совершеннейшою из тварей, или же хотя и признавать Его Богом, но Богом не равного достоинства с Отцом.

В чем выразилась деятельность отцов собора при обсуждении указанного вопроса — в точности мы не знаем. Потому что актов этого собора или точных записей всего происходившего на соборе Никейском мы не имеем, как имеем подобные акты относительно соборов вселенских, начиная с Ефесского вселенского. Нужно полагать, что таких актов и совсем не существовало[4]. Вследствие этого историк Никейского собора, имея в виду изложить догматическую деятельность его, принужден довольствоваться краткими и отрывочными замечаниями, какие сохранились у древних историков и древних церковных писателей[5]. Но эти источники дают очень неполные сведения о деле.

Собор Никейский собран был для решения спорного вопроса в церкви; поэтому естественно, что члены этого собора не были одушевлены одним духом, не были одинаковы в своих воззрениях и стремлениях. Если бы они держались одних и тех же мнений, соединены были одинаковым догматическим настроением, в таком случае не нужен был бы и самый собор. Самое созвание собора ради спорного вопроса свидетельствует, что в церкви не было, а затем и на соборе не могло быть полного единения. Собор Никейский, насколько можем судить по отрывочным свидетельствам древности, был составлен из представителей всех разномыслящих; на нем не было дано предпочтения одной партии догматической пред другой; члены его не были подобраны наперед в таком виде, чтобы собравшимся оставалось только изложить свое согласное исповедание. На собор явились, как члены равноправные, и лица строгого православия, и лица, колебавшиеся относительно православной истины, и даже явно противившиеся ей. Только прения должны были дать преимущество истине пред неистиной; в прениях должны были высказаться сила истины и слабость заблуждения. По отношению к раскрытию истины, следовательно, на соборе соблюдаемы были условия, необходимые для беспристрастного решения вопроса.

Члены собора весьма ясно делились на две партии, из коих каждая носила на себе свой отпечаток, отличалась известным характером и известным направлением.

Говорим о партиях: православной и арианствующей.

Эти две партии на соборе отличают древние историки Руфин, Созомен и Феодорит[6]. Первая партия состояла из героев веры, ознаменовавших свою веру исповедничеством в предшествующие гонения[7]. О них-то историк Руфин замечает, что на соборе собрался «целый сонм исповедников» (confessorum magnus numerus sacerdotum)[8]. Их вера была проста, пряма, искренна. Они веровали, как и чему учила церковь, не вдаваясь в тончайшие исследования; они так веровали, и этого для них было достаточно[9]. Для партии противоположной они казались простецами и даже «невеждами» (i διώτας xai μή εχειν γνϖ διν)[10]. О них Созомен замечает: «одни (из отцов собора) чуждались нововведений в вере, преданной издревле, и это именно те, по словам историка, которым простота нравов внушала без хитрости принимать веру в Бога»[11]. Эти члены собора вполне подчиняли свой разум святой вере. Вот те мысли и чувства, которыми одушевлены были они в данном случае. «Мы бесхитростно веруем (άπεριέργωζ πιδτεύo μεν); не трудись понапрасну отыскивать доказательства на то, что постигается (только) верою»[12]. Учение о св. Троице им представляется в особенности таким предметом, в отношении к которому бесполезны умствования и требуется одна непосредственная вера.