Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант Страница 4

Его любовь к королеве стала частью его гибели. Она была красива и величественна, она украшала его двор своим очарованием и весельем, и она простила его промедление с заключением их брака. Из-за стянутости крайней плоти соитие было для него невыносимо болезненным; он пытался снова и снова, в течение семи лет, избегая простой операции, которая решила бы его проблему; затем, в 1777 году, брат королевы Иосиф II Австрийский убедил его подчиниться ножу, и вскоре все было хорошо. Возможно, именно чувство вины за то, что он так часто возбуждал и затем подводил свою супругу, сделало его слишком терпимым к ее игре в карты, ее экстравагантному гардеробу, ее частым поездкам в Париж на оперу, которая ему наскучила, ее платонической или сапфической дружбе с графом фон Ферсеном или принцессой де Ламбалль. Он забавлял своих придворных и позорил своих предков, будучи заметно преданным своей жене. Он дарил ей дорогие драгоценности, но она и Франция хотели ребенка. Когда дети появились, она оказалась хорошей матерью, терпела их недуги и умерила почти все свои недостатки, кроме гордости (она никогда не была меньше, чем частью королевской семьи) и постоянного вмешательства в государственные дела. Здесь у нее были некоторые оправдания, поскольку Людовик редко мог выбрать или придерживаться какого-то курса и часто ждал, пока королева примет решение; некоторые придворные хотели бы, чтобы он обладал ее быстрым умом и готовностью командовать.

Король делал все возможное, чтобы справиться с кризисом, который на него обрушили погода, голод, хлебные бунты, восстание против налогов, требования дворянства и Парламента, расходы двора и администрации и растущий дефицит казны. В течение двух лет (1774–76) он позволял Тюрго применять теорию физиократов, согласно которой свобода предпринимательства и конкуренции, беспрепятственная диктатура рынка — спроса и предложения — над оплатой труда и ценами на товары оживит французскую экономику и принесет государству дополнительные доходы. Жители Парижа, привыкшие считать правительство единственной защитой от алчных манипуляторов рынком, выступили против мер Тюрго, устроили бунт и радовались его падению.

После нескольких месяцев колебаний и хаоса король назначил Жака Неккера, швейцарского финансиста-протестанта, проживавшего в Париже, директором казначейства (1777–81). Под этим чуждым и еретическим руководством Людовик предпринял смелую программу мелких реформ. Он разрешил создавать выборные местные и провинциальные ассамблеи, которые должны были служить голосом своих избирателей и устранять разрыв между народом и правительством. Он шокировал дворян, осудив кортесы и заявив в публичном выступлении (1780): «Налоги беднейшей части наших подданных [увеличились] пропорционально, гораздо больше, чем у всех остальных»; и он выразил «надежду, что богатые люди не будут считать себя обиженными, когда им придется нести расходы, которые они давно должны были разделить с другими».22 Он освободил последних крепостных на своих землях, но воспротивился настоятельным просьбам Неккера потребовать аналогичных мер от дворянства и духовенства. Он учредил ломбарды, чтобы ссужать деньги беднякам под три процента. Он запретил применять пытки при допросе свидетелей и преступников. Он предложил упразднить темницы в Венсене и снести Бастилию в качестве пунктов программы тюремной реформы. Несмотря на свою набожность и ортодоксальность, он допускал значительную степень религиозной свободы для протестантов и евреев. Он отказался наказывать свободомыслие и позволил безжалостным парижским памфлетистам высмеивать его как рогоносца, его жену — как блудницу, а его детей — как бастардов. Он запретил своему правительству шпионить за частной перепиской граждан.

При восторженной поддержке Бомарше и философов и вопреки возражениям Неккера (который предсказывал, что такое предприятие довершит банкротство Франции) Луи направил материальную и финансовую помощь в размере 240 000 000 американским колониям в их борьбе за независимость; именно французский флот и батальоны Лафайета и Рошамбо помогли Вашингтону взять Корнуоллиса в Йорктауне, вынудить его капитулировать и тем самым положить конец войне. Но демократические идеи пронеслись через Атлантику во Францию, казначейство погрязло в новых долгах, Неккер был уволен (1781), а буржуазные держатели облигаций потребовали финансового контроля над правительством.

Тем временем Парижский парламент выдвинул свои притязания на контроль над монархией с помощью права вето на указы короля, а Луи-Филипп-Жозеф, герцог Орлеанский — его кузен по прямой линии от младшего брата Людовика XIV — почти открыто замышлял захватить трон. Через Шодерлоса де Лакло и других агентов он разбрасывал деньги и обещания среди политиков, памфлетистов, ораторов и проституток. Он открыл для своих последователей помещения, двор и сады своего Пале-Рояля; кафе, винные магазины, книжные лавки и игорные клубы возникали, чтобы удовлетворить толпу, которая собиралась там днем и ночью; новости из Версаля быстро доставлялись туда специальными курьерами; памфлеты рождались там каждый час; речи звучали с платформ, столов и стульев; строились заговоры с целью свержения короля.

Доведенный до отчаяния, Людовик отозвал Неккера в министерство финансов (1788). По настоянию Неккера, в качестве последнего и опасного средства, которое могло бы спасти или свергнуть его трон, 8 августа 1788 года он издал призыв к общинам Франции избрать и отправить в Версаль своих ведущих дворян, священнослужителей и простолюдинов, чтобы сформировать (как это было в последний раз в 1614 году) Генеральные штаты или Эстатэ, которые давали бы ему советы и оказывали поддержку в решении проблем королевства.

В этом историческом обращении к стране правительства, которое на протяжении почти двух веков считало простолюдинов лишь поставщиками продовольствия, налогоплательщиками и периодической данью Марсу, было несколько примечательных особенностей. Во-первых, король, опять же по настоянию Неккера и вопреки протестам знати, объявил, что Третье сословие должно иметь столько же депутатов и голосов на предстоящей ассамблее, сколько и два других сословия вместе взятые. Во-вторых, выборы должны были проводиться на основе всеобщего избирательного права для взрослого населения — любой мужчина в возрасте двадцати семи лет и старше, заплативший в прошлом году любой государственный налог, каким бы незначительным он ни был, имел право голосовать в местных ассамблеях, которые выбирали депутатов, представляющих регион в Париже. В-третьих, король добавил к своему призыву просьбу ко всем избирательным собраниям представлять ему cahiers, или отчеты, в которых указывались бы проблемы и нужды каждого класса в каждом округе, а также рекомендации по исправлению ситуации и проведению реформ. Никогда прежде, на памяти французов, ни один из их королей не обращался за советом к своему народу.

Из 615 кайеров, доставленных делегатами к королю, сохранилось 545. Почти все