Игорь Курукин - Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного Страница 41

Но были в опричнине и те, кто не занимался убийствами и мародёрством. Игнатий Блудов принадлежал к верхнему слою провинциального дворянства — в Думе не сиживал и в «государев родословец» не попал. Он начал службу в 50-х годах XVI века, в 1555-м участвовал в битве с крымцами при Судьбищах, попал в плен и был выкуплен через полтора года. В 1558/59 году Блудов являлся вторым воеводой в Мценске, затем в качестве головы участвовал в военных действиях против татар и служил воеводой в Карачеве и головой на береговой службе в Туле при первом воеводе большого полка. В Полоцком походе 1563 года он состоял в свите государя, в 1565-м в походе против Крыма являлся головой при первом воеводе передового полка, в сентябре 1567-го назначен вторым головой в Литовском походе, в 1568-м — вторым воеводой передового полка из опричнины в Калуге; в 1568/69 году — воеводой сторожевого полка; воевал в Ржеве, Володимирове, под Изборском, в 1572 году ходил на шведов в качестве воеводы сторожевого полка. После отмены опричного двора Блудов продолжал службу в воеводах и погиб под Смоленском в конце Ливонской войны{30}.

Отбывая в декабре 1564 года в Александровскую слободу, царь взял с собой московского «сына боярского» Константина Поливанова — представителя известного с конца XIV века служилого рода, ведшего происхождение от татарина Кочевы, в крещении Онцифора, выехавшего из Орды к великому князю Дмитрию Донскому; его правнук Михаил Глебович по прозвищу Поливан (возможно, от «пехливан» — «борец», «богатырь») стал родоначальником Поливановых. К XVI веку фамилия разрослась и захудала. Константин Поливанов начал службу ещё в 1549 году поддатней у царских рынд во втором походе Ивана IV на Казань, а затем состоял по дворцовому ведомству, так что в военных разрядах его имя не упоминается. Он мог бы и дальше служить невидным чиновником или стать «послужильцем» знатного боярина, но случай обратил на него внимание государя.

Именно Поливанов привёз 3 января 1565 года в Москву митрополиту Афанасию из Александровской слободы грамоту Ивана Грозного об оставлении престола. В опричнине Константин сделал карьеру — стал одним из голов царского полка и в этом качестве участвовал в походе на Литву. Потом он служил первым воеводой из опричнины в Мценске и вторым в передовом полку в Калуге. Во время Новгородского погрома 1570 года Поливанов был в походе рядом с царём. Воевода как будто не участвовал в «новгородской казни», когда по велению царя опричники заталкивали горожан под лёд, но именно он с Угримом Безопишевым во главе двадцати семи приставов «казну правил для государя на монастырех» после ухода опричной армии на Псков. В течение нескольких месяцев опричники собрали с обителей 13 тысяч рублей и в октябре отправили их в Москву. Как именно действовал сам главный пристав, мы не знаем, но новгородцы его запомнили и много позже могли указать место (дом дворецкого), «где стоял Костянтин Поливанов».

Выполнив царское поручение, Константин, тем не менее, в ближайшее опричное окружение государя не вошёл. В 1572 году, когда Иван Грозный с царевичами отправился в поход на Ливонию, Поливанов при осаде и штурме Пайде состоял приставом у царского вассала, датского принца и короля Ливонии Магнуса — эта должность, может быть, и была почётной, но не являлась воинской. После отмены опричнины старый голова оказался не на «дворовой», а на земской службе с небольшим поместьем в 450 четей. В 1577 году бывший опричник состоял «у крепостей», что можно понимать как службу в возникшем в том же году Городовом приказе по строительству укреплений. Затем мы видим его осадным головой среди защитников Пскова от войск польского короля Стефана Батория. Осаждённые отразили два генеральных штурма, множество мелких приступов и все попытки захватить крепость с помощью минных подкопов, остались глухи к посулам и выдержали длинную блокаду. Воеводы умело организовывали вылазки — последней и самой значительной из них в январе 1582 года руководили головы М. Косицкий, Ф. Мясоедов и К. Поливанов. Благодаря стойкости защитников Пскова Россия вышла из Ливонской войны, не утратив собственной территории.

Только в самом конце царствования Ивана IV Константин Поливанов получил повышение: пожилой и опытный командир в 1582–1583 годах был наместником в Карачеве. Пограничную службу в городке, стоявшем за Засечной чертой, на стыке крымской и литовской «украин», можно считать пределом карьеры для бедного «сына боярского». В 1584 году во время волнений, начавшихся в столице после смерти грозного царя, Константин Поливанов был назначен одним из пяти больших московских голов с широкими полномочиями: «…были в обозе да в головах для пожару и для всякого воровства… в Китае Богдан Иванович Полев и Константин Дмитриевич Поливанов»; впервые в документах он назван с отчеством.

Осенью 1589 года готовился большой царский поход на шведов, и Константина Дмитриевича в последний раз назначили на службу: он должен был выехать из Москвы в Новгород «наперед» царского поезда, готовя царю безопасную дорогу. Возможно, из этого похода старый воевода уже не вернулся — более поздних сведений о нём в разрядных книгах нет, и что случилось с храбрым в бою и решительным с подчиненными бывшим опричником, мы не знаем{31}. Лихо ли пытал он невинных — или был жестоким только по монаршему приказу? Вспоминал ли он на склоне лет о службе при Иване Васильевиче? Замаливал ли опричные грехи? А может, наоборот, гордился тем, что ревностно выполнял царские поручения и из «детей боярских» вышел в люди? Всё-таки именно опричнина дала простому «воиннику» Косте Дмитриеву сыну Поливанову, храбро и беспрекословно исполнявшему волю царя, возможность дойти до почётного места головы в царском полку и до чинов «стратилатских» (полководческих).

Дипломаты из опричнины

В опричнину можно было попасть и за заслуги совсем другого рода. Царь нуждался не только в карателях и «воинниках», но и в своего рода интеллектуальных кадрах, умевших действовать не мечом, а пером и достойно отстаивать интересы страны и её престиж за рубежом. Одной из наиболее ярких фигур в царском окружении стал Афанасий Фёдорович Нагой — русский посол в Крыму с 1563 по 1573 год. Перед дворянином, недавно начавшим службу в свите царя, была поставлена трудная задача: известить хана о взятии Иваном IV Полоцка таким образом, чтобы установить мирные отношения, не допустить татарских набегов на русские границы и постараться заключить союз против Литвы, для чего все недавние русские действия против крымцев следовало объявить делом рук «изменников» во главе с Алексеем Адашевым.

Начало дипломатической миссии оказалось удачным. Афанасий Нагой и его товарищ Фёдор Писемский добились согласия хана на заключение договора. После долгих переговоров был согласован текст «докончальной грамоты», на котором хан «принёс шерть» (дал клятву) в январе 1564 года. Однако договор надлежало утвердить на собрании крымской знати, среди которой было немало противников улучшения отношений с Москвой. Сам же хан Девлет-Гирей тянул время и выпрашивал у послов всё новые подарки, а литовские дипломаты сумели настроить против московитов влиятельных беев при ханском дворе. Нагой был согласен удовольствоваться не союзом, а миром, но крымская знать после «большой думы» стала требовать в обмен уступку Казани и Астрахани, на что Грозный не мог пойти из принципа. Стремительно портившиеся отношения привели к походу крымского войска в рязанские уезды и к аресту московского посольства. Нагой и члены его миссии, будучи в Крыму посажены в крепость Чуфут-Кале, всё же смогли установить связь с промосковски настроенными мурзами во главе с князем Сулешем и пытались изменить ситуацию. Из Москвы хану пообещали большие подарки («поминки»), и переговоры возобновились, но Девлет-Гирей колебался. «Государь де ваш не верит мне, а яз не верю государю вашему», — заявил он Нагому в июле 1566 года.

В итоге договор так и не был заключён, а послы сидели в Крыму в качестве почётных пленников. Афанасий Нагой и в этих условиях не терял времени — собирал информацию. От простых татар, русских «полоняников» и промосковски настроенной крымской знати ему стало известно о намерениях татар и турок, в том числе о планах поднять восстание черемисов (марийцев), недовольных русским владычеством в Поволжье, и о задуманном турецким султаном походе на Астрахань. Подробные сведения об этом последнем предприятии доставил послам захваченный в плен «сын боярский», царский посланник в Ногайскую орду Семён Мальцев. Ему довелось после продажи в рабство в Азове служить гребцом на турецкой галере, и одно время он был даже прикован цепью к пушке. Оказавшись в Бахчисарае, Мальцев сумел связаться с послами и не раз поставлял им ценную информацию.

Прошло несколько лет, прежде чем посольство было отпущено домой в обмен на задержанных в Москве крымских дипломатов. Только в ноябре 1573 года Нагой и Писемский вернулись в Москву. Иван Грозный высоко ценил их деятельность: в июне 1571 года послам было сообщено царской грамотой, что они заслужили жалованье «из опришнины». С тех пор карьера Нагого резко пошла вверх. Афанасий Фёдорович стал думным дворянином, дворовым воеводой, одним из ближайших советников царя по вопросам внешней политики и нередко участвовал в переговорах: в августе 1574 года принимал крымских гонцов, в декабре беседовал с членами датского посольства, в январе 1575-го встречался с имперскими гонцами, в марте — с литовскими, в июне — со шведскими, в июле — с датчанами, в январе 1576-го — с имперскими дипломатами, в октябре — с крымскими посланцами, в ноябре — с польскими. Обладая нужным опытом и способностями, он заменил во внешнеполитической сфере казнённого в 1570 году дьяка Ивана Михайловича Висковатого. Наиболее важным делом были переговоры с имперскими послами Яном Кобенцлем и Даниилом Принцем, где был в принципе согласован план раздела Речи Посполитой. Иван Грозный согласился с выдвижением кандидатуры австрийского эрцгерцога Эрнста на польский престол при условии включения Великого княжества Литовского в состав Русского государства. Платой за согласие императора должно было стать обещание Москвы выступить вместе с Веной против турок{32}.