Януш Пшимановский - Студзянки Страница 41

Со стороны немцев начали стрелять орудия и минометы. Огонь усиливался. Вдруг над головой резко просвистел снаряд и угодил прямо в танк 127. Из него сразу же клубами повалил дым.

Твардо бросился к горящему танку, вытащил сержанта Цвика и осторожно положил его на землю.

— Погиб, — тихо сказал Твардо.

Мины ложились все ближе. Вот поднялся с земли и упал Воятыцкий. Савин перевязал ему окровавленную грудь и отнес раненого в коляску мотоцикла.

— Вези к доктору Стаху. Может, выживет…

Когда Твардо завел мотор, с опушки леса у Радомки через всю ходкувскую поляну двинулся в атаку немецкий батальон при поддержке десяти танков и самоходных орудий. Польские танкисты, а их осталось только пятеро, отходили вместе с советскими пехотинцами, отстреливаясь из ручных пулеметов.

Перед самый лесом им навстречу из-за горящих руин выскочило несколько немцев.

— Хальт! Хенде хох!

Кельчик поднял руки, сделал несколько шагов в сторону и — неожиданно бросил гранаты. Очередь прошла над самой его головой, но взрывы гранат смели немцев.

— Бегом! — крикнул Бархаш. — Пока дорога свободна.

Немцы захватили деревню, их танки ворвались в лес. Перестрелка продолжалась до рассвета. Утром фронт установился вдоль просеки до высокого обрыва у Радомки. Немцы овладели участком 165 — треугольником леса севернее Ходкува, приблизившись на тысячу метров к намеченной цели. И хотя до шоссе под Рычивулом оставалось два с половиной километра по прямой, сил для дальнейшего наступления у противника не хватило. В деревне и в густом кустарнике догорали семь бронированных машин. В зареве пожарищ занималось утро нового дня.

На рассвете, получив сведения об изменении линии фронта на правом фланге под Ходкувом, дивизия «Герман Геринг» начала наступление от студзянковского кирпичного завода и лесной сторожки Остшень на север.

Едва лишь забрезжил рассвет и стали видны разбитые домики у подножия высоты, более 1300 немцев при поддержке танков и батареи «фердинандов» двинулись по пологому скату. Они наступали без артиллерийской подготовки, чтобы добиться внезапности. Им хотелось захватить противника врасплох. Но лишь только первые очереди прошили воздух, гитлеровцы сами были ошеломлены: к огню пехоты неожиданно для немцев присоединились 28 танковых орудий — стреляли все машины 2-го полка. Немецкий командир отдал приказ отступать.

Замешательством противника воспользовался командир 100-го полка и вновь овладел западной частью Студзянок.

На высоте 112,2

Когда после полуночи вернулась группа разведчиков старшины Силанова, доставив пленного унтер-офицера, подполковник Чайников был в землянке Горшанова. Командиры полков решили наконец поесть. На столе стояли консервы и немецкий котелок с изогнутой крышкой, полный нарезанного лука. Рядом лежала буханка черного хлеба. Над столом в балке торчал узкий кавказский кинжал с серебряной рукояткой.

— Введите, — приказал майор.

Вместе с пленным вошел и переводчик. Немец был без шапки, в защитного цвета куртке, на ногах у него были толстые, ботинки парашютиста. Украдкой осмотревшись и скользнув взглядом по лицам офицеров, он уставился в стол и начал говорить, не дожидаясь, пока переводчик задаст ему первый вопрос.

Пленный сообщил, что с восходом солнца начнется первая атака через лес на высоту 112,2, а также на Выгоду. С этой целью на выжидательную позицию переброшен батальон парашютистов. В мае—июне они сражались под Монте-Касспио. В июле, после нового пополнения, их перебросили на восточный фронт. 30 июля они прибыли на станцию Варшава-Восточная и сразу же попали под бомбы советской авиации. Никогда раньше он не был на восточном фронте, так же как и вся дивизия, и ДКС.

— Что означает ДКС? — спросил Чайников.

— Дивизионскампфшуле.

— Дивизионная боевая школа, — как эхо, повторил переводчик и пояснил: — Это как раз тот батальон парашютистов, в котором он служил.

Далее немец рассказал, как они двинулись маршевой колонной через мост в Варшаву, затем поехали в Варку, а потом на фронт. Батальон принимал участие в боях за Студзянки, но сам он, парашютист, ни разу не выстрелил и именно…

— Довольно этой беллетристики, — резко оборвал его Горшанов. — К делу: состав батальона, вооружение, командиры…

Парашютист отступил на шаг, еще ниже опустил голову и продолжал:

— Три роты, в каждой восемнадцать ручных и четыре станковых пулемета, два миномета среднего калибра. Четвертая рота состоит из двух саперных взводов, противотанкового взвода с тремя орудиями, взвода тяжелых минометов, насчитывающего шесть стволов. Кроме того, в роте — пятнадцать ручных пулеметов. Командует батальоном подполковник Леман. Первой ротой, в которой я служил, — капитан Крумбигель. Связной командира роты — Альфонс Мюллер.

Чайников потянулся к кинжалу, чтобы отрезать ломоть хлеба. Пленный отскочил к стене и закрыл лицо руками. Переводчик прикрикнул на него.

— Он думает, что полковник хочет его зарезать.

— Голодный, глаз не спускает с пищи.

— Не с пищи. Он только на кинжал и смотрит.

— Скажите ему, что мы соблюдаем принципы Женевской конвенции.

Унтер-офицер не хотел больше говорить. Он только буркнул, что если бы не глупая пропаганда, пугающая большевиками, то от него ничего бы не узнали.

Чайников огорчился, что по его вине немец стал несговорчивым. Когда переводчик и пленный вышли, Горшанов сказал:

— Ерунда. Достаточно того, что мы узнали. — Некоторое время он молча подсчитывал цифры, записанные на бумажке, а потом проворчал: — Большая сила! Более трехсот хорошо обученных солдат, одних только ручных пулеметов шестьдесят девять. Они получат сильную танковую и артиллерийскую поддержку…

— А если перенести командный пункт? — вслух подумал Чайников. — Пусть ударят в пустоту.

— Некуда. — Горшанов покачал головой и, склонившись над картой, проговорил: — Если мы позволим оттеснить себя хотя бы еще на двести метров, то тогда фрицы ударят со стороны ходкувской поляны, оттуда всего лишь километр, и зажмут в кольцо не только мой полк, но и 170-й подполковника Дронова. И тогда они прорвутся на Выгоду и в Пшидвожице. Мы должны их задержать здесь любой ценой. Организуем сильный узел сопротивления. подготовим круговую оборону.

— Согласен. — Чайников кивнул головой.

Контратаки в лесу Остшень

Атака на Суху Волю и Басинув, начатая на рассвете, окончилась неудачей. Это не позволило командованию дивизии «Герман Геринг» развить наступление на широком фронте, но силы, которые могли быть использованы в лесу Остшень, увеличились теперь почти на 300 солдат и 10 бронированных машин. В связи с этим было решено оставить пока в резерве батальон парашютистов и ввести его в бой в самый разгар сражения, чтобы добиться значительного перевеса.

В половине пятого артиллерия и минометы открыли ураганный огонь. Через десять минут двинулись танки с пехотой.

Подполковник Леман, прозванный «старым зайцем» (что можно было бы истолковать и как «старый пройдоха»), ждал приказов, сидя у радиостанции.

Командир 1-й роты капитан Крумбигель прогуливался около своего бронетранспортера, время от времени любуясь новеньким Железным крестом, полученным за штурм Студзянок. Вручение награды состоялось прошлой ночью.

Слишком долго они бездействуют в этом лесу. Наконец сегодня — атака. Сегодня десантники капитана Крумбигеля покажут, чего они стоят. Рукопашный бой — их стихия.

Стрелки часов приблизились к пяти. И вот раздался долгожданный сигнал. Рота маршевым порядком двинулась по лесу, перешла недавнюю линию фронта, распознав ее по трупам своих и неприятельских солдат.

«Чтобы занять перед атакой исходные позиции — противоположную опушку леса, мы должны были пройти участок густого леса… Однако, прежде чем мы достигли опушки, русские батареи из стволов всех калибров открыли огонь», — вспоминал связной капитана Крумбигеля Альфонс Мюллер в ноябре 1961 года в ежемесячнике «Дер дойче фалльширм-егер».

Массированный огонь артиллерии, корректируемый наблюдателями с командного пункта майора Горшанова, захватил врасплох и рассеял 1-ю роту батальона парашютистов. Другие роты понесли незначительные потери, но тут по ним с фланга ударил капитан Виктор Тюфяков. Оставив на дамбе две дежурные машины, он быстро перебросил остальные шесть танков лесом и атаковал противника.

«Перед боевыми позициями нашей роты появился русский танк Т-34 и угостил нас такой прекрасной маршевой музыкой, которая нам, солдатам дивизии «ГГ», уже была хорошо знакома», — вспоминает Мюллер. Перевод этого поэтического языка на язык прозы весьма прост: парашютисты, двигавшиеся сомкнутым строем, не выдержали неожиданного огня 6 пушек и 12 пулеметов польских танков, рассеялись и отступили.