Александр Вельтман - Вражий питомец Страница 41

Григ

Тяжелой поступью подходят гномы.Все ближе. Здесь. Вот затихает топВ причудливых узорах дальних тропЛесов в горах, куда мечты влекомы.

Студеные в фиордах водоемы.Глядят цветы глазами антилоп.Чьи слезы капают ко мне на лоб?Не знаю чьи, но как они знакомы!

Прозрачно капли отбивают дробь.В них серебристо-радостная скорбь.А капли прядают и замерзают.

Сверкает в ледяных сосульках звук.Сосулька сверху падает на луг.Меж пальцев пастуха певуче тает.

Владимир Соловьев

По дороге в Упсалу

Где ни взглянешь, — всюду камниТолько камни да сосна…Отчего же так близка мнеЭта бедная страна?

Здесь с природой в вечном спореЧеловека дух растетИ с бушующего моряНебесам свой вызов шлет.

И средь смутных очертанийЭтих каменных высотВ блеске северных сиянийК царству духов виден вход.

Знать, недаром из КашмираИ с полуденных морейВ этот край с начала мираШли толпы богатырей.

На Сайме зимой

Вся ты закуталась шубой пушистой,В сне безмятежном, затихнув, лежишь.Веет не смертью здесь воздух лучистый,Эта прозрачная, белая тишь.

В невозмутимом покое глубоком,Нет, не напрасно тебя я искал.Образ твой тот же пред внутренним оком,Фея — владычица сосен и скал!

Ты непорочна, как снег за горами,Ты многодумна, как зимняя ночь,Вся ты в лучах, как полярное пламя,Темного хаоса светлая дочь!

Федор Тютчев

Песнь скандинавских воинов

(Из Гердера)

Хладен, светел,День проснулся —Ранний петел     Встрепенулся,—

Дружина, воспрянь!Вставайте, о други!   Бодрей, бодрей   На пир мечей,       На брань!..

Пред нами наш вождь!Мужайтесь, о други,И вслед за могучим   Ударим грозой!..   Вихрем помчимся   Сквозь тучи и гром   К солнцу победы   Вслед за орлом!..

Где битва мрачнее, воители чаще,Где срослися щиты, где сплелися мечи,Туда он ударит — перун вседробящий —И след огнезвездный и кровью горящийПророет дружине в железной ночи.За ним, за ним — в ряды врагов,Смелей, друзья, за ним!..Как груды скал, как море льдов —Прорвем их и стесним!..

                 Хладен, светел,                 День проснулся —                 Ранний петел                 Встрепенулся,—                 Дружина, воспрянь!..

Не кубок кипящий душистого медаРумяное утро героям вручит;Не сладостных жен любовь и беседаВам душу согреет и жизнь оживит;Но вас, обновленных прохладою сна, —Кровавые битвы подымет волна!..   Дружина, воспрянь!..   Смерть иль победа!..     На брань!..

Сон на море

И море и буря качали наш челн;Я, сонный, был предан всей прихоти волн.Две беспредельности были во мне,И мной своевольно играли оне.Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,Окликалися ветры и пели валы.Я в хаосе звуков лежал оглушен,Но над хаосом звуков носился мой сон.Болезненно-яркий, волшебно-немой,Он веял легко над гремящею тьмой.В лучах огневицы развил он свой мир —Земля зеленела, светился эфир,Сады-лабиринты, чертоги, столпы,И сонмы кипели безмолвной толпы.Я много узнал мне неведомых лиц,Зрел тварей волшебных, таинственных птиц,По высям творенья, как бог, я шагал,И мир подо мною недвижный сиял.Но все грезы насквозь, как волшебника вой,Мне слышался грохот пучины морской,И в тихую область видений и сновВрывалася пена ревущих валов.

Арфа скальда

О арфа скальда! Долго ты спалаВ тени, в пыли забытого угла;Но лишь луны, очаровавшей мглу,Лазурный свет блеснул в твоем углу,Вдруг чудный звон затрепетал в струне,Как бред души, встревоженной во сне.

Какой он жизнью на тебя дохнул?Иль старину тебе он вспомянул —Как по ночам здесь сладострастных девДавно минувший вторился напев,Иль в сих цветущих и поднесь садахИх легких ног скользил незримый шаг?

Кораблекрушение

(Из Гейне)

Надежда и любовь — все, все погибло!..И сам я, бледный, обнаженный труп,Изверженный сердитым морем,Лежу на берегу,На диком, голом берегу!..Передо мной — пустыня водяная,За мной лежат и горе и беда,А надо мной бредут лениво тучи,Уродливые дщери неба!Они в туманные сосудыМорскую черпают волну,И с ношей вдаль, усталые, влекутся,И снова выливают в море!..Нерадостный и бесконечный труд!И суетный, как жизнь моя!..   Волна шумит, морская птица стонет!Минувшее повеяло мне в душу —Былые сны, потухшие виденьяМнительно-отрадные встают!   Живет на севере жена!Прелестный образ, царственно-прекрасный!Ее, как пальма, стройный станОбхвачен белой сладострастной тканью;Кудрей роскошных темная волна,Как ночь богов блаженных, льетсяС увенчанной косами головыИ в легких кольцах тихо веетВкруг бледного, умильного лица,И из умильно-бледного лицаОтверсто-пламенное окоКак черное сияет солнце!..   О черно-пламенное солнце,О, сколько, сколько раз в лучах твоихЯ пил восторга дикий пламень,И пил, и млел, и трепетал, —И с кротостью небесно-голубинойТвои уста улыбка обвевала,И гордо-милые устаДышали тихими, как лунный свет, речамиИ сладкими, как запах роз…И дух во мне, оживши, воскрылялсяИ к солнцу, как орел, парил!..   Молчите, птицы, не шумите, волны,Все, все погибло — счастье и надежда,Надежда и любовь!.. Я здесь один, —На дикий брег заброшенный грозою,Лежу простерт — и рдеющим лицомСырой песок морской пучины рою!

Аполлон Майков

Бальдур

Песнь о солнце, по сказаниям Старшей Эдды

Ночь и буря снежная в пустыне,Вьюги рев неистовый и хохот…Лишь на миг проглянет бледный месяцИ осветит мутным светом камни,Между камней вековые ели,И мелькнет, как тень, на горном гребнеТемный образ всадника… То Конунг,На пути застигнут бурей, едет.Ветер треплет волосы седые,Рвет с могучих плеч медвежью шубу, —Конунг бури яростной не слышит.Добрый конь идет не оступаясьПо корням древесным и по камням,Для него привычен путь пустынный:Там в горах живет маститый старец,А к нему не только люди — боги,В виде смертных странствуя по свету,На совет заходят и беседу.

Мрачны своды в темном подземельи.По изломам их идет далёкоС очага колеблющийся отблеск.Вещий старец и великий КонунгУ огня сидят в глубокой думе.Тень от них едва дрожит на сводах.

Сын погиб у Конунга — последнийИз троих, и с ним погас могучийГальфов род, исшедший от Одина.Девять дней среди пустых чертоговВзаперти сидел великий Конунг.Наконец коня спросил и молчаВ горы к старцу вещему поехал;Издали за ним следили слуги.

Пышет пламя всё светлей и выше,Но сидит, потупив очи, Конунг:И теперь, и дома, и как ехал,У него повсюду, неотступно,Атли труп безмолвный пред очами.

Вдруг возник — как бы сходящий с неба —Луч пред ним и тихо проплывает,А в луче ряд Конунгов брадатых.Наверху, далёко — некто светлый.Ниже — лица Конунгу знакомы:Прадед, дед, отец; последний — сам он,А за ним уж луч как бы обрезан.Сдвинулись его густые брови…Но виденье проплыло и скрылось;Понемногу снова пред глазамиАтли труп безмолвный выступает…

Вот из тьмы опять выходит словноПоле битвы. Ветер гонит тучи.Между туч просвечивает месяц.Девы битв, Валкирии, возводятПадших в небо: Конунгов меж нимиСредний сын. Видение сокрылось…Тьма опять кругом; перед очамиСнова труп безмолвный выступает—Но не Робберт, а всё тот же Атли.

Вот из тьмы плывет блестящий город.Корабли причаливают с моря.Приступ. Люди на стенах, сам Конунг,Вдруг в глазах его валится мертвыйСтарший сын…И всё опять умчалось.Снова тьма кругом; перед очамиТруп опять безмолвный выступает —Но не Вилли, а всё тот же Атли.

Бурный мыс — скалистый дикий берег.Сонм проклятых душ — убийц и татей,Бедняков озлобленные души —Вылетают вдруг из-за ущелий,Корабли разбрасывают, топят;Вот сам Конунг — держится за мачту…Вдруг волна. Корабль захлестнут. КонунгБорется средь пенящейся бездны, —А вверху, над ним простерший руки,Необъятный, во всё небо, образ,Но лица, как на тени, не видно…Проплыло видение и скрылось,Выступает снова тело Атли —Но над ним остановился, образНеобъятный, без лица и темный,И схватить руками тело хочет…

В этот миг заговорил вдруг вещий:«Боги — в небе, в мире — человеки,В темном аде — яростная Гелла;Надо всем — Судьба, лица которойНе видал никто во всей вселенной.Как слепцы, мы бродим в этом мире;Жребий всем дается при рожденьи,И его не только люди — богиИзменить не властны».ГоловоюПокачал, не отвечая, Конунг.

Уж огонь на очаге слабеет,И горой лежит горячий уголь,Словно дышит золото живое.И еще длиннее и темнееОт сидящих протянулись тени.

«Сын был у Одина Бальдур, — сноваМолвил вещий старец. — Тщетно боги,Тщетно вся вселенная стенала:Жертву смерть не отдала; и богиСами ждут судьбы своей покорно».

Поднял Конунг против воли очи.«Я тебе о Бальдуре, о Конунг,Расскажу». И — словно мирозданьяГлубина пред ним открылась — вещийУстремил в пространство взор и начал:

«Мрак был в мире. Вдруг орлы вскричали,С гор небесных пролилися воды,Грянул гром, и свет в пространство брызнул:Народился Бальдур златокудрый!Народился и помчался в небе,Сыпля стрелы в недругов бегущих,Юный, светлый, в панцире и шлеме,В колеснице с белыми конями.Клик и пенье в воздухе раздались,Восклицали все народы: слава!Восклицали боги в небе: слава!Слава свету родшемуся, слава!Слава родшим — Фригге и Одину!

Так потом — на Бальдуровой свадьбе —Вдохновитель песен, светлый Брагги,Пел ему с заздравным кубком славу.Да! тогда божественный не думал,Что придется скоро песнь инуюСпеть ему на Бальдуровой тризне…Уж в тот миг, как он родился, ФриггаСлышит — ворон ворону прокаркал:«Чую, чую, народился Бальдур,Радость в небе, да и пир у Геллы».У подножья мирового дуба 62,У ключа медвяного, так норныВ то же время предрекли Одину:Век недолгий Бальдуру назначен;Он умрет — всё в мире пошатнется,И настанет общее крушенье.Вдруг струя медвяная иссякнет,От которой с каждою зареюБоги пьют и почерпают силу,Блеск и юность вечную, и крепость,И они внезапно поседеют,А на древе жизни свянут листья.Все враги, которых лишь сковавши,Боги мир создать могли, восстанут.Лютый змей, на дно морское имиВкруг земли поверженный в оковах,Встрепенется, пламенем и смрадомНебеса наполнит, потрясаяИ земли и неба твердь, а водыОт его ударов расплеснутсяИ с земли, окроме гор, всё смоют.Волк Фенрир, которому насилуУвязали боги пасть, — он путыРазорвет и челюсти раскроет,А когда раскроет, то коснетсяДо земли одной, другой до неба, —А уж он одним льдяным дыханьемУбивает всё, что встретит. СолнцеИ луну проглотит он, и боги —Кто пойдет с ним в бой, окаменеет;Светлый Азград рушится, и смертныйМрак и хлад вселенную постигнет.

Вот что норны мрачные сказалиПри рожденьи Бальдура Одину,Отчего у миродержца разомНа челе тогда ж запечатлелисьДве бразды, да так уж и остались.Все с тех пор творения и богиУстремили к Бальдуру лишь очи,Некогда задумчивый он выйдетИль совсем не явится на небо —По вселенной трепет и смятенье.

Но о смерти и не думал Бальдур;Не давал мечу в ножнах заржаветь,Сыпал щедро золотые стрелы,Избавляя страны и народыОт чудовищ, населявших землю.Неудачу только раз он встретил;Выезжал он мир смотреть, и видит —Чудные на севере чертоги.К золотым вратам подходит дева,Подымает руку, чтоб щеколдуОтодвинуть, а от рук внезапноВоздух, воды и весь мир чудеснымОзарились светом, а на землюВдруг цветы посыпались и жемчуг.Удержал коней невольно Бальдур.На него через плечо взглянувши,Дева словно замерла. Вдруг слышенТочно зверя рев: бежит косматыйВеликан — и закричал, затопал,Стал грозить на Бальдура, а девуВмиг жезлом серебряным ударил,И она, как мертвая, упала.На плечо ее косматый вскинулИ ушел с ней в горы, там и скрылся;Бальдур отыскать не мог и следу,Как ни бился. Наконец ударилПо коням и прискакал в Валгаллу.Пышет гневом, шлем и панцирь сбросил,Заперся в свой терем, повторяя,Что ему лишь умереть осталось.

Всполошились боги и послалиСобирать со всей вселенной вести.И вернулись вестники, сказали:Великан тот — чародей великий,Побежден был некогда ОдиномИ ушел на север; там построилИзо льдов дворец себе чудесныйИ сидит там, дожидаясь часа.Дева — дочь его. Ей имя Нанна.И, жезлом ее ударив, старыйНе убил, а в сон поверг глубокий,И в горах на самую крутуюПоложил, ту гору вплоть до небаОкружив живым огнем, как тыном.Друг за другом полетели богиИ пытались проскочить сквозь пламя —Но напрасно! Пламя так и воет!То сробеет конь, а то и всадник.Слышит Бальдур: вдруг поднялся с ложа,Панцирь, шлем, и — на коня! И толькоБоги в страхе видели, как пламяВзволновалось и за ним закрылось.Он прорвался.А прорвавшись, БальдурВидит — терем; входит — ряд покоев.Тишина глубокая. Из оконПолосами падая, играетНа столбах хрустальных красный отблеск.Вот в последнем наконец покоеВидит он: в тяжелой броне, в шлеме,Спит его красавица. ТихонькоСнял он шлем — рассыпалися кудри;Распорол мечом ремни на броне —И открылась грудь девичья; вскрикнул —Тихо очи спящая открыла…И чрез миг уж с нею мчался Бальдур,И встречали радостно их боги.Пир венчальный закипел на славу:Из Валгаллы раздавались громы,Дождь златой блистая падал с неба,Молодая сыпала на землюПолной горстью и цветы, и жемчуг.

Вот с тех пор и началось то время,Что потом все золотым назвали, —Всюду жертвы Бальдуру дымились,Всюду песни в честь его гремели.Боги стали даже прорицаньеЗабывать — как вдруг оно воссталоВ полноте ужасной перед ними.

Утром — раз сошлись они на завтрак —Вдруг вбегает Нанна и, в колениБросясь к Фригге, вся в слезах, вскричала:«Скоро Бальдур наш умрет». ВскочилиБоги с мест, едва не расплеснувшиМед из чаш своих. «Ему приснилось, —Говорила Нанна, — что в глубокойОн сидит темнице; рвется, рветсяИ никак уж вырваться не может.Хочет крикнуть — крику нет… и началЗадыхаться… и еще рванулся—И глаза открыл. Вскочил. На ложеВесь в поту сидит… Всё это — к смерти!»Побежать хотела Фригга к сыну,Но Один ей повелел остаться,На богов кругом сурово глянул,Сделал знак невестке и с ней вместеВышел в спальню к Бальдуру. ШептатьсяСтали боги, знаками являя,Что недобрый это сон. ВернулсяЦарь Один и сел на троне, молчаИ чело нахмуря. Фригга, Герда,На него взглянувши, испустилиВопль, такой пронзительный и сильный,Что на полках зазвенели чаши.Вслед за ними — кто вопить и плакать,Кто кричать, чтобы унять тревогу,Кто молить — но уж никто не слушал, —Спор и крик, каких и не бывало,Поднялся в обители блаженных.

Но между богами только ЛоккиНе упал один, казалось, духом.Брат Одину, красотой с ним сходный,Гордо он держал себя с богами,Помнил все их промахи и рад былИногда в их мед влить каплю яду.Вечно с новой выдумкой, он частоИ вводил их в тяжкие напасти,И спасал порой от бед великих.Между тем как вкруг его кричали,Он, глазами упершися в землюИ поднявши плечи, начал — точноСам с собою — говорить; лишь после,Увидав, что начинают слушатьИ смолкать, к нему тесняся, боги,Постепенно возвышал свой голосИ с обычным говорил искусством.Он сказал, что, может быть, напрасныВсе тревоги. Не всегда правдивыСны бывают. Иногда напротив:Страшный сон провозвещает радость.Прорицаньям тоже он не оченьДоверяет: «Вещие те женыУж давно покоятся в могилах,А из слов их не сбылось доселеНичего. Да и откуда может,В самом деле, быть для нас опасность?Те враги, которых мы когда-тоЗаковали в цепи, — те не могутДвинуться, пока жив будет Бальдур;Стало быть, беда придет от твариИль от нас, богов. Но боги — кто жеНа себя подымет руку? Твари —А от тварей взять бы можно клятву,Чтоб хранили, как зеницу ока,Дорогого Бальдура, не смели бПовредить ему никак, ни ранить,Ни язвить, ни напускать болезни.От огня, воды, от руд и камней,От ехидн и змеев, зелий, ядов,От дерев и трав, от всех взять клятву,И дадут все, рады будут. БальдурВсем им мил. Тогда чего ж бояться?»Осторожны были боги с Локки,Но при этой речи, видя ясно,Что коварства нет в ней никакого,Стали духом веселеть. И вправду,Рассудить нельзя б, казалось, лучше!Локки сам доволен был, высокоТотчас поднял голову; а богиПовторяли дружно: «Ай да Локки!»И решили тотчас же исполнить,Что сказал он, и самой же ФриггеВ мир пуститься за всеобщей клятвой.

Фригга, вздев пернатую сорочку,Обернулась лебедью и тотчасВ мир стрелой помчалась из Валгаллы.

Но Один, отец и мироздатель,Из собранья, с золотого трона,Поднялся, не просветлевши ликом.Оседлал коня он и поехалВ темный ад. Там, близ чертогов Геллы,Был курган из диких камней сложен;Под курганом тем была могила,А в могиле этой схоронилиВалу, ту из вещих жен, что многоМудростью и даром прорицаньяПомогла Одину в оно время.С ней теперь он пожелал беседыИ из тьмы ее решился вызвать.

Загремело и загрохоталоВдруг по темным адским подземельям,Как влетел в него огнедышащийИ скакал по камням конь Одинов.Адский пес с разинутою пастью,Грудь и шея облитые кровью,Ринулся схватить его за горло —Но тотчас же, сшибленный копытом,С громким визгом покатился наземь.У могилы бог остановилсяИ, с коня спрыгнув, немедля началВызывать покойницу из гроба:Спел сперва, какую надо, песнюИ сказал слова; потом ударилПо земле жезлом, на север глядя,И, трикраты громко крикнув: «Вала!» —Повелел восстать ей из могилы.

Из могилы поднялася Вала.

И о том, что ими говорилось,Так в старинных сказывают песнях.

                     ВалаКто дерзнул мой вечный сон нарушить?Много лет в земле сырой лежу я.Надо мною бушевали вьюги,Дождь мочил, роса меня кропила.Я мертва была. Кто ты? Что надо?Кто он — скрыть хотелося Одину,Он назвался смертным человеком.

                     ОдинСмертный я — и странствую по свету.Я — свет белый, ты — мир темный знаешь.Для кого ж, о вещая из вещих,Расскажи, у вас в подземном царствеИ скамью, и ложе золотое,Кольцами украшенные, ставят?

                     ВалаВ чаше мед кипит, щитом покрытый, —Бальдур будет пить. Скамья и ложеДля него ж. Но прекрати расспросы,Страшные ты спрашиваешь тайны.Поневоле говорю я. Будет!

                     ОдинПогоди, скажи еще мне, Вала!Знать еще хочу я: кто из смертных,Кто лишит наследника Одина?От кого погибнет светлый Бальдур?

                     ВалаГодр слепой — не смертный. Он откроетК адской Гелле светлому дорогу.Страшные ты спрашиваешь тайны.Поневоле говорю я. Будет!

                     ОдинПогоди, скажи еще мне, Вала,Я желаю знать: неотомщеннымБальдур быть не может. Мстить кто будет?

                     ВалаУ Одина будет сын от Ринды.Он волос чесать, мыть рук не будет,Не ответив виновному. Довольно.Поневоле говорю я. Будет!

                     ОдинПогоди, еще скажи мне, Вала!Я еще желаю знать: как имяТой жены, что не захочет плакать,Как по Бальдуру все плакать будут,И покрова с головы не снимет?Прежде чем заснуть опять — скажи мне.

                     ВалаТы всё знаешь сам, давно я вижу,Но желал бы лучше ошибиться,Чем всё знать. Один, отец вселенной!Удались, — и можешь похвалиться,Что меня не вызовет из мракаС сей поры уже никто — до часа,Как придет всемирное крушенье.

И в могилу опустилась Вала.Ускакал Один еще мрачнее.

Так в старинных говорится песнях.

Фригга, взяв от всех творений клятву,Чтоб не ранить Бальдура ни в сердце,Ни в сырую кость, ни в ясны очи,Ни во всё живое бело тело,Чтоб хранить его от всякой боли,Всякой скорби, всяческой напасти,Воротилась в Азград, и все богиБыли рады, высыпали на луг —С Бальдуром играть и забавляться.Все кругом красавца обступилиИ давай метать в него — кто стрелы,Кто каменья, с копьями, с мечамиНападали на него с разбегу;Но каменья, стрелы мчались мимо,Копья и мечи по нем скользили,И стоял в кругу неуязвимыйИ еще светлей, чем прежде, Бальдур;Боги шумно радовались, глядя;У богинь вокруг счастливой Фригги,Издали следившей за игрою,Был и смех, и говор; только НаннаНе могла смеяться и сидела,Точно лань пугливая, тревожноПровожая взором каждый каменьИ стрелу, что в Бальдура летели.Отовсюду восхваленья ЛоккиРаздавались у богов; но Локки,Одержим какой-то новой мыслью,Устремил орлиный взгляд на Фриггу;Улучив минуту, вдруг он принялОбраз старой Фриггиной служанкиИ подсел к ней, меж богинь пробравшись.«Отчего, владычица, — спросил он, —Отчего так разыгрались боги?»Улыбаясь отвечала Фригга:«Тешит их, что наш красавец БальдурСтал теперь неуязвим ни стрелам,Ни каменьям, ничему на свете.Я взяла со всех творений клятву,Что вредить ему никто не будет».— «Да от всех ли отбрала ты клятву,И кого, смотри, не позабыла ль?»— «Все клялися! — отвечала Фригга. —Разве только у ворот ВалгаллыМелкий есть кустарник — можжевельник 63,Ну, да он так мал и так незначащ, —Чем, кому он может быть опасен?Что с него, я думала, брать клятву!А то все — и дуб, и кедр клялися!»Локки тотчас из ворот Валгаллы;Можжевельник срезал, сделал стрелкуИ — назад. Стоял вдали от прочихГодр и не играл с богами: слеп был.— «Что ж ты, — крикнул Локки, —                                       не стреляешь?»— «Я, увы! и Бальдура не вижу, —Отвечал слепой со вздохом, — где мне!»Локки ж: «Эх, на радости попробуй,Только так, хоть для одной потехи!Вот стрела и лук, и вон где Бальдур,Становись, а я стрелу направлю».Боги, видя Годра тоже с луком,Вкруг него столпилися, смеяся.Бальдур сам слепому улыбалсяИ к нему оборотился грудью.Локки Годру помогал прицелить;И взвилась стрела, и полетела —Прямо в сердце Бальдуру: шатнулсяИ на землю пал он мертвый. НаннаВ то ж мгновенье бросилася к мужуИ со страшным, но коротким крикомЗамертво упала на супруга.Прибежали боги, смотрят, кличут,Трогают то Бальдура, то Нанну —Оба мертвы!.. Сами словно в камниОбратились и стоят, не в силахМолвить слова, бледными зрачкамиУпершись друг другу очи в очи.Годр — убийца — он за слепотоюНе видал, не понимал, что сделал,И стоял вдали от всех. Как толькоПервый ужас отошел, рыданьемНеудержным разразились боги.Сам отец Один, хоть знал, что будет,Но, когда свершилось, омрачилсяПущей скорбью, лучше всех провидя,Сколько зла от Бальдуровой смертиИ богам, и людям приключится.Фригга — та не верила, что БальдурНавсегда от них сокрылся: ГеллаВозвратит его, не сомневалась,В новом виде и еще прекрасней, —И к богам немедля обратилась:«Кто-нибудь скорей ступайте к ГеллеИ какой угодно будет выкупЯ, скажите, дам ей — только б тотчасОтпустила Бальдура на небо».Сын Одинов, Гермод быстроногий,Побежал на вызов и в минутуНа коне отцовском в ад уж мчался.

Боги ж тело Бальдурово взялиИ снесли на берег синя моря.Срублен был корабль и в море сдвинут,И на нем костер устроен. ТелоНа костер возложено. И НаннуТоже подле мужа положили.Привели коня покойникова, тожеНа костер возвесть, и все при этомЗалилися новыми слезами.Сто рабов и сто рабынь убитыхНа костер уложено; оружьеИ монеты, кольца, всё как должно;Домочадцы, слуги и служанкиПели песни жалостные, слезноПричитали. Наконец, когда ужВсё готово было, громовержецТор свой молот всеразящий бросил —Грянул гром, и молния сверкнула,И костер мгновенно объял пламень,И корабль, пылая, поплыл в море.Вслед за ним по воздуху громадныйПотянулся похоронный поезд.Похорон таких уж не бывалоНи потом, ни прежде, и не будет!Все на них присутствовали боги.Был Один на колеснице с Фриггой:Впереди — орел, простерши крылья;За орлом неслися с воем волки;Над главою вороны кружились,А вокруг блестящей колесницы,На воздушных конях, в светлых латах,Девы битв, Валкирии; за ними,Тоже все в блистающих доспехах,Бесконечным полчищем герои,С поля битв восшедшие на небо.В колеснице тоже, запряженнойКабаном, красавец Фрейр и Герда;На козлах золоторогих дальшеЕхал Тор, на плечи вскинув молот;Там — другие боги и богини,На оленях, лебедях и рысях;А за ними карлы, великаны,Духи в виде чудищ и драконов, —Без конца тянулся пышный поезд!

Из богов там не был только Локки.Он, когда свалился Бальдур мертвый,Испугался больше всех: рукамиУхватившись за голову, мигомУбежал из Азграда. По правде,И не думал он, что всё так выйдет,И, когда его хватились боги,Он, дрожа, сидел уж в самых темных,В самых страшных пропастях подземных.

Гермод в ад спускался девять сутокПо глубоким рытвинам, во мраке.И достиг до адской он решетки.Там увидел: бледный свет, палата,Длинный стол, и на почетном местеМежду теней Бальдур восседает.Обратился Гермод с просьбой к Гелле:«Отпусти ты брата снова в небо;Все о нем жестоко плачут богиИ какой угодно предлагаютЗа него тебе богатый выкуп».Отвечала адская богиня:«Отпущу, пожалуй, но с условьем:Если все, что только есть на свете,Существа по Бальдуру заплачут,Бальдур в небо снова возвратится.Если ж нет, и хоть один найдется,Кто о нем не будет плакать, БальдурНикогда на свет уже не выйдет».

Воротился Гермод снова в АзградИ привез ответ свирепой Геллы.Как ответ тот услыхала Фригга,Призывает тотчас буйных Ветров,Говорит им: «Полетите, Ветры,Вы во все концы по белу свету,И скажите всякой божьей твари,Синю морю, месяцу и звездам,Темну лесу, всякой мелкой пташке,И большим зверям, и человекам,Что скончался Бальдур, мол, пресветлый,Чтоб молили, да отпустит ГеллаВсем опять его на радость в небо».Понеслись по белу свету ВетрыС лютой вестью каждой божьей твари, —И поднялся стон со всей вселенной:Взвыли Ветры, море заревело,И леса завыли, заскрипели,Люди, звери, у кого есть голос,Возопили; у безгласной твари ж,У металлов и у гор и камней,Слезы вдруг безмолвные, такие,Как весной лиют они, встречаяПосле хлада и мороза солнце(Но тогда на радость, тут от скорби),Потекли обильными струями…Но была в горе одна пещера.Там, покров свой белый не скидаяНикогда, сидела великанша(Некогда она царила в мире,Но была побеждена ОдиномИ в пещере темной укрывалась).Та на слово вестников небесныхИз скалы угрюмо отвечала:«Я с сухими разве лишь глазамиО красавце Бальдуре заплачу:Будь он жив иль мертв — он мне не нужен!Пусть его сидит себе у Геллы!»Так у Геллы и остался Бальдур».

Кончил вещий старец. Слушал КонунгИ еще поник главою ниже.Сквозь золу едва мерцали угли.В забытьи склонился вещий старец.Поутру открыл он очи: КонунгТак же всё сидит на том же месте;Чуть свалилась с плеч медвежья шуба,Бледный луч скользил кой-где по складкам.Золотой истершейся одежды,Освещая грозный облик, с длиннойБородой, с нависшей бровью. КонунгБыл уж мертв. Судьбы его свершились.

Николай Гумилев