Инна Соболева - Утраченный Петербург Страница 41

В 1939 году церковь закрыли, предварительно разграбив. Во время войны бомба пробила купол, врезалась в мраморный пол и. не взорвалась. Саперы извлекли ее уже после победы. Погрузили в машину, отъехали метров на двести — и прогремел взрыв. Казалось. Нет, судьба не хранила и эту церковь. В 1961 году, во время хрущевских гонений, ее не пощадили. Будущий нобелевский лауреат Иосиф Александрович Бродский видел.

Прекрасно помню, как ее ломали.В церковный садик въехал экскаваторс подвешенной к стреле чугунной гирей.И стены стали тихо поддаваться.Смешно не поддаваться, если тыстена, а пред тобою — разрушитель.

Так вот, когда экскаватор добрался до фундамента, обнаружили под основанием церкви склеп, а в нем металлический гроб. Открыли. Увидели забальзамированное тело мужчины. Останки несколько дней лежали на земле под дождем. Потом куда-то исчезли. Только несколько лет назад предположили, что это было тело Дмитрия Егоровича Бенардаки. Правда, считали, что сердце-то упокоено в греческой земле. Будто бы сам Бенардаки распорядился тело предать земле в России, а сердце — в Греции. Так что искали только тело. Поиски были долгими, временами казалось — безнадежными. И все-таки нашли. Фрагменты останков хранились в запаснике музея Бюро судебно-медицинской экспертизы. И сердце покоилось не в греческой земле, а в запаянной колбе на полке музея кафедры судебной медицины академии имени Мечникова. Красивая легенда оказалась всего лишь легендой. Шестнадцатого декабря 2010 года раба Божия Дмитрия отпели второй раз. Через сто сорок лет…

Теперь так мало греков в Ленинграде,что мы сломали Греческую церковь,дабы построить на свободном местеконцертный зал. В такой архитектуреесть что-то безнадежное. А впрочем,концертный зал на тыщу с лишним местне так уж безнадежен: это — храм,и храм искусства. Кто же виноват,что мастерство вокальное даетсбор больший, чем знамена веры?Жаль только, что теперь издалекамы будем видеть не нормальный купол,а безобразно плоскую черту.Но что до безобразия пропорций,то человек зависит не от них,а чаще от пропорций безобразья.

Пропорции безобразья… Их жертвой стала и Греческая церковь, и русский грек Иоаннис Каподистрия, чей памятник сегодня стоит рядом с действительно не блещущим красотой, но приносящим неплохой доход концертным залом.

Памятник поставили к трехсотлетию Петербурга. Памятник человеку, предательски убитому через сто двадцать восемь лет после того, как был заложен город, который он так любил. Человеку, чье имя, как и имена многих, верно служивших России, на долгие годы было вычеркнуто из ее истории.

Отступление о русском статс-секретаре и греческом кормчем

Граф Иоаннис (Иван Антонович) Каподистрия — выдающийся дипломат, тринадцать лет состоял на русской службе, семь из них — статс-секретарь Коллегии по иностранным делам Российской империи (должности министра иностранных дел в России начала ХХ века не было, его функции делили два статс-секретаря); почетный член Российской Академии наук. Но главное не в должностях и званиях, главное в другом: он был одним из немногих, кто опроверг расхожее представление о том, что политика — дело грязное.

«Ум блистательный и высокий, благородство помыслов и поступков… он был одной из самых симпатичнейших личностей в новейшей истории». Так писал о Каподистрии князь Петр Владимирович Долгоруков, самый, пожалуй, язвительный мемуарист Александровской и Николаевской эпох, не склонный к положительным оценкам своих современников.

Будущий российский дипломат родился в Греции, колыбели европейской культуры. С XV века эта прекрасная страна, откуда пришла на Русь православная вера, была под властью Османской империи. Каждая война России против Турции (а таких войн, напомню, было одиннадцать) вселяла в греков надежду: братья по вере принесут, наконец, свободу исстрадавшемуся народу.

Когда русский флот в 1799 году сражался под Корфу с флотом турецким, греки (тайно — иначе в оккупированной стране невозможно!) взывали к Господу о помощи своим отважным единоверцам. Истово молился о победе российского флота и юный граф Иоаннис Каподистрия. Эта славная победа навсегда завоевала его сердце, наполнила восхищением и благодарностью к русским людям (Об этой победе генералиссимус Суворов писал: «Зачем я не был под Корфу пусть мичманом!»).

И. А. Каподистрия

Именно эти чувства и привели Каподистрию на русскую службу. По поручению канцлера Николая Петровича Румянцева молодой дипломат выполнял ответственные поручения, касающиеся, в основном, восточной политики, потом был направлен в Вену, где в то время решались вопросы войны и мира в Европе. В годы войны с Наполеоном Каподистрия разделял с русскими солдатами все опасности походной жизни. Александр I убедился: новый сотрудник скромен и трудолюбив. А как талантлив! Рядом с ним другие дипломаты — невыразительны и бесцветны. Этому можно доверить самое сложное дело. И доверял. Когда в конце 1813 года войска союзной коалиции приблизились к границам Франции, было необходимо обеспечить нейтралитет или содействие Швейцарии. Император вызывает Каподистрию: «Вы любите республики. Я также их люблю. Теперь надобно спасти одну республику». И Каподистрия нелегально отправляется через швейцарскую границу. Результаты этой тайной миссии впечатляют: для России Каподистрия обеспечил нейтралитет Швейцарии, а значит — возможность сосредоточить все силы только на борьбе с Наполеоном без опасения получить удар в спину; для Швейцарии сделал, пожалуй, еще больше: помог сохранить единство вопреки решению Австрии это единство разрушить — разделить страну на самостоятельные кантоны. Ну, а для себя… получил врага, могущественного и коварного, министра иностранных дел Австрийской империи Клеменса Венцеля Лотара Меттерниха.

Зато заслужил безграничное доверие подозрительного, не доверявшего до конца никому, кроме Аракчеева, императора. В ответ — преданность Каподистрии, но без малейшего подобострастия и искательства, столь принятых среди царедворцев.

Когда государь взял его с собой на Венский конгресс, где делегация России была и без того весьма представительной, Каподистрия так объяснял решение монарха: «Государь желает иметь меня при своей особе. Зачем? Затем, чтобы пользоваться мною как орудием в деле великих реформ в своей империи».

На международном конгрессе Александру пришлось использовать своего дипломата как орудие в борьбе против иноземных недоброжелателей. Александр считал, что при том поклонении, которым встречала его, вождя союзной коалиции, освобожденная Европа, ему легко удастся «порешить все со своими союзниками в интересах России, чтобы вознаградить ее за великие жертвы». Каподистрия постоянно предостерегал российского императора от опасных заблуждений, сомневался: так ли оно искренне, это поклонение? Был уверен: у России и ее государя есть, по меньшей мере, два очень опасных врага. И наблюдал за каждым их шагом.

А они не бездействовали. Меттерних вел себя нагло и дерзко. Настолько, что Александр готов был вызвать его на дуэль. Злой гений Франции, Шарль Морис де Талейран, человек, который за свою жизнь предал всех, кого только мог (в том числе и Наполеона), был до приторности любезен, обещал Александру Павловичу дружбу и преданность до гробовой доски. Но он ведь жил по собственному принципу: «Обещание хорошо тем, что от него всегда можно отказаться». Так вот, два этих смертельно опасных интригана во время затянувшегося конгресса (он длился почти девять месяцев) успели за спиной у русских составить наступательный союз из пяти стран, подготовить планы и даже назначить срок выступления полумиллионной союзной армии против России. Каподистрии предстояло убедить государя в наличии заговора. Но… планы заговорщиков сорвал Наполеон.

На конгресс пришла страшная (во всяком случае, для его участников) весть: Наполеон бежал с острова Эльба и ведет свои войска на Париж. Талейран и Меттерних бросились к русским — только те могли спасти от мести Бонапарта. И спасли… «Сто дней» Наполеона закончились разгромом при Ватерлоо. В Париже был подписан заключительный акт о создании Священного Союза, в котором, среди прочего, говорилось, что все христианские государи «…во всяком случае и во всяком месте станут подавать друг другу пособие, подкрепление и помощь». Под «всяким случаем» подразумевалось прежде всего неповиновение подданных. Через семь лет именно этот пункт договора станет причиной разлада между российским монархом и его статс-секретарем.