Валерий Ярхо - Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы… Страница 41

У турок было явное превосходство в артиллерии — против их 280 орудий, из которых 31 было большого калибра, русские смогли выставить полсотни пушек, в числе которых было 5 мортир и 14 тяжелых орудий. С учетом того, что замковые пушки находились в укреплении, соотношение было не катастрофичным, но в крепости отчаянно не хватало обученных пушкарей, и для обслуживания крепостной артиллерии пришлось приспособлять солдат и стрельцов, наскоро обучив их тому, как заряжать пушки и наводить на цель. Немудрено, что артиллерийские дуэли, вспыхнувшие немедленно после того, как только войско Кара-Мустафы стало лагерем у Чигирина, складывались не в пользу осажденных. В среднем на четыре турецких выстрела русские отвечали одним, большей частью неточным.

Учтя ошибки предыдущей осады, Кара-Мустафа теперь окружил Чигирин полностью, так что проскочить сквозь кольцо удавалось только отдельным, небольшим по численности группам воинов, что никак не могло усилить гарнизон крепости. И все-таки до поры до времени подчиненные Гордона с успехом отражали яростные турецкие атаки.

В начале августа генерал остался единственным командующим в замке — третьего числа погиб Ржевский; осколок гранаты угодил ему прямо в лицо. Но роковым образом на судьбе гарнизона сказалась гибель в первом же сражении греческого инженера, специалиста по минной войне; заменить его оказалось некем. К тому времени турки вели в направлении укреплений русских 25 минных галерей, а ответить им тем же у осажденных не хватало знаний. Не обученные такому сложному с технической точки зрения делу, не привычные к работе на большой глубине под землей, русские солдаты отказывались копать встречные ходы, чтобы подвести мину под турецких саперов. За месяц осады подземные галереи противника достигли линии обороны города, к 11 августа в них были заложены заряды.

Чигиринские посады обороняли казаки, которые были совсем не тверды в дисциплине, — турецкий командующий хорошо знал своего противника и совсем не случайно назначил штурм на воскресный вечер: когда в ночи под бастионами грянули взрывы и тут же последовала атака янычар, казаки большей частью были пьяны и в панике побежали. Но замок устоял, Гордон повел на вылазку солдат и сумел отстоять городские ворота. В ночной схватке полегли 1200 стрельцов, солдат и казаков. Гарнизон потерял 25 офицеров; среди погибших был полковник Корнелиус ван Бокховен, к этому времени отставший от Гордона в чинах и служивший у него в подчинении.

Несмотря на столь сильные потери, понесенные гарнизоном, Гордон считал, что дело еще далеко не проиграно — ведь совсем рядом находилась армия князя Ромодановского, у которого под началом состояло 70 тысяч ратников да 40 тысяч казаков. Достаточно было поддержать гарнизон подкреплением тысяч в пять сабель и попробовать атаковать турецкий лагерь извне… Он даже приказал слугам в тот вечер сервировать стол серебряным сервизом, однако отужинать ему не удалось — вместо подкрепления из лагеря Ромодановского пришел приказ отступать. Тем временем турки усилили натиск, и генералу Гордону пришлось бросить и сервиз, и доспехи, и коней, и вообще все имущество — прихватив только дорожную сумку и личное оружие, генерал вместе с подчиненными пробивался к своим через гущу противника с палашом и пистолетом в руках.

Напоследок шотландец приготовил противнику неприятный сюрприз: уходя последним из замка, генерал Гордон подпалил фитиль бомбы в пороховом погребе и за спинами отступавших русских грянул взрыв колоссальной силы. Подрыв пороховых складов причинил турецкой армии едва ли не самый большой урон в той кампании — называется неправдоподобная цифра: якобы разлетевшиеся обломки убили около 4 тысяч турецких и татарских воинов. Несмотря на героическую оборону и этот последний удар, нанесенный по туркам, с потерей Чигирина кампанию можно было считать проигранной, но война продолжалась, и Гордон принял в ней самое активное участие.

В апреле 1681 года лондонская газета, ссылаясь на полученные из Москвы известия, сообщала, что в феврале в русскую столицу прибыл сэр Патрик Гордон, «чьи долговременные и выдающиеся заслуги во многих случаях стяжали ему милость царя, который даровал ему чин генерал-майора и доверил ему управление воинскими делами в Киеве». Далее сообщалось, что сэр Патрик немедленно по получении этого назначения отбыл из Москвы в Киев, чтобы принять должность.

К тому времени война уже закончилась подписанием в январе 1681 года мирного договора: в столице крымского ханства Бахчисарае представители Турции, Крымского ханства и России заключили договор на 20 лет.

Граница устанавливалась по Днепру; Левобережная Украина с Киевом и округой, а также Запорожье переходили под власть русской державы. Территория между Днепром и Бугом объявлялась нейтральной — там ни одна из сторон не имела права строить укрепления. Кроме того, Москва обязывалась платить Крыму ежегодную дань. С Чигирином и влиянием на правом берегу Днепра русским пришлось надолго попрощаться.

Немудрено, что за сочинение записки об обороне Чигирина Гордон засел, исполненный далеко не самых радостных воспоминаний. В своем сочинении он без особенных прикрас обрисовал стратегическую ситуацию и обвинил в неудаче нерешительного князя Григория Ромодановского. Впрочем, Ромодановский ответить ему уже не мог: во время мятежа стрельцы зверски растерзали его, сначала подняв на копья, а потом изрубив саблями.

Записка Гордона очень не понравилась князю Василию Васильевичу, который в его обвинениях усмотрел и намек на свою персону. Разгневавшись, князь распорядился лишить дерзкого шотландца генеральского чина и разжаловать его в прапорщики. И хотя опала с Гордона вскоре была снята и генеральское звание ему возвратили, осадок недовольства остался. Не таков был Стальное Запястье, чтобы прощать подобные обиды. Возможно, именно это потом так дорого обошлось фавориту и его патронессе царевне Софье, но в 1683 году о таких последствиях, понятное дело, никто и думать не мог.

В начале 1687 года Гордон получил под свою команду Бутырский полк, расквартированный в Москве, и 3 февраля вывел его на смотр пред очи юного царя Петра. Бывалый командир бутырцев совершенно очаровал юношу, живо интересовавшегося военным делом. Заочно царь Гордона уже, конечно, знал; у них были общие знакомые — еще при жизни Алексея Михайловича Петру в воспитатели среди других учителей был дан старый приятель Патрика Гордона — Павел Менезий. При регентстве Софьи Менезия от воспитания царевича отставили, услав служить в Смоленск, но юноша не забыл генерала; знакомство с его боевым товарищем только укрепило симпатии молодого человека по отношению к офицерам-иноземцам, столь ревностно служившим еще его отцу как на бранном поле, так и по дипломатической части.

Со дня того памятного смотра Бутырского полка Гордон и молодой царь часто встречались — Петр расспрашивал генерала о всякой военной премудрости, рассказывал о своих потешных полках, а опытный воин наставлял его, советовал, рассказывал о виденном, слышанном, пережитом — словом, сумел стать юноше настоящим старшим другом. Именно его советы позволили превратить потешные полки из полудетской забавы в хорошо обученную, прекрасно вооруженную, надежную придворную гвардию, подчинявшуюся только Петру, и никому более.

Вне всякого сомнения, авторство изящной политической интриги, увенчавшейся отстранением царевны Софьи от правления и заточением ее в монастырь, принадлежит ближайшему окружению молодого царя Петра. Матушка Наталья Кирилловна, дядюшка Лев Кириллович, ближний боярин Борис Алексеевич Голицын да его святейшество Иоаким разыграли комбинацию, словно в шахматной игре, начав ее с нескольких, на первый взгляд незначительных ходов. Но эти ходы, незначительные в отдельности, постепенно так изменяли ситуацию, что в один момент достаточно стало одной подвижки главной фигуры, чтобы позиция политических соперников оказалась раздавленной, а сами они, прижатые угрозой неизбежного мата, объявили себя проигравшими.

Но авторы политической комбинации, принесшей реальную власть Петру Алексеевичу, не могли даже предположить, как странно станет развиваться ситуация в стране после того, как их партия восторжествует победу. Этого вообще никто не мог предположить, да и заметны перемены стали далеко не сразу — первые несколько лет после победы Нарышкиных над Милославскими никаких грандиозных изменений не происходило.

Но менялся сам государь Петр Алексеевич, а вокруг него происходила постепенная смена фигур друзей и советчиков. Первым молодого царя покинул патриарх Иоаким, умерший 17 марта 1690 года, а уже 30 апреля того же года произошло небывалое прежде событие: московский царь посетил Немецкую слободу! Не менее шокирующей подробностью того самого первого визита стало то, что русский государь прибыл с частным визитом в дом генерала Патрика Гордона. Ничего такого, даже близко подобного, прежде не случалось — статус царя не позволял ему ездить по домам иноземцев, они должны были являться к нему на поклон, и очень немногие допускались до личной беседы. Визит Петра в дом Гордона был знаком великого благоволения к сэру Патрику, личная дружба с которым прошла испытание, когда укрывшийся в Свято-Троицкой Сергиевой лавре, боящийся покушения на свою жизнь Петр Алексеевич отправил в Немецкую слободу приказ, призывая всех иноземных офицеров с их частями явиться к нему. Этот приказ 4 сентября 1689 года на собрании офицеров-иноземцев огласил именно Патрик Гордон, самый старший из них по званию. Зачитав приказ, Гордон немедля поднял по тревоге свой Бутырский полк и ускоренным маршем повел к лавре, а вслед за ним пошли другие солдатские полки.