Николай Гейнце - Господин Великий Новгород (сборник) Страница 41

Дружинники пошли на огонек, и скоро до них стали доноситься голоса людей.

При слабом освещении смоляного факела, который держал один из четырех находившихся в подземелье людей, наши храбрецы, приблизившись к ним, рассмотрели тяжелые своды стен и толстые столбы, подпиравшие закопченный потолок.

За последними скрылись они, чтобы быть незамеченными до времени и стали прислушиваться к разговору неизвестных. Одного из них, впрочем, они вскоре узнали по голосу.

Это был - Павел.

- Ну, Гримм, теперь все кончено! - говорил он. - Девица в наших руках... Что же медлит и не идет рыцарь?

- Ты молодец хоть куда, парень не промах, - отвечал Грамм. - Только доделывай начатое, тогда рыцарь наградит тебя...

- Удавкой, как бешеную собаку; знаю я вас... но вот, кажется шпоры... Это он...

На самом деле, другой факел еще более осветил присутствующих в подземелье.

Его нес оруженосец Доннершварца.

За ним шел и сам он, пошатываясь на каждом шагу.

- Ну, что... добыли ли? - рявкнул он, обращаясь к Павлу.

- Наше слово свято, - отвечал тот, указывая рукой на дверь, видневшуюся в глубине, и повел его к ней.

- Ну, Гримм, черт возьми, - ворчал, следуя за ним, Доннершварц, нашел же ты местечко, куда спрятать ее. Видно, ты заранее привыкаешь к аду...

- Привыкнешь! - лаконически и лукаво отвечал Гримм.

Пропалый подал знак своим, и дружинники погнались за ушедшими.

Павел с шумом отодвинул железный засов. Чугунная дверь, скрипя на ржавых петлях, отворилась.

В низкой, тоже со сводом комнате, отделенной от подземелья полуразрушенной стеной, висела лампада и тускло освещала убогую деревянную кровать, на которой, казалось, покоилась сладким сном прелестная, но бледная, как смерть, девушка.

Шелковый пух ее волос густыми локонами скатывался с бледно-лилейного лица на жесткую из грубого холста подушку, сквозь длинные ресницы полуоткрытых глаз проглядывали крупные слезинки...

Увы! Это был не сладкий сон, а глубокий обморок.

Доннершварц бросил на нее плотоядный взгляд, но приблизившись воскликнул:

- Черт возьми, да это не. Эмма! Это какой-то обглодыш. Жива ли она?

На самом деле Эмма - это была она - исхудала до неузнаваемости. Павел наклонился над лежащей.

- Еще дышит этот живой остов... Она не скоро умрет и здесь, а на свежем воздухе и подавно... Бабы живучи, а это только с их бабьего придурья...

- Но что с ней сделалось...

- Что?.. Испугал я, как, выманивши ее голосом Григория и схватив в охапку, потащил с собой... Сперва она завопила: - Гритлих, Гритлих, где ты?

- Подожди, с того света он придет за тобой, - сказал я ей. - С тех пор она и не двинулась.

Но Эмма шевельнулась, или, скорей, вздрогнула от холода и сырости воздуха, которым было пропитано подземелье.

Доннершварц, стоявший немного поодаль от кровати и пожиравший свою жертву жадными взглядами, сделал уже шаг вперед с распростертыми, как бы для объятий, руками.

- Не терпится более! - шепнул Пропалый и хотел уже кинуться на него, но у несчастной девушки нашелся другой невидимый хранитель.

С потолка оторвался тяжелый камень и упал между ней и Доннершварцем.

Негодяй испугался и отступил.

- Перестаньте, благородный рыцарь, - начал Гримм с чуть заметной иронией в слове "благородный", - разнеживаться теперь над полумертвой... Что тратить время по пустякам. Она от вас не уйдет. Идите-ка лучше собирать в поход своих товарищей и когда они все выберутся из замка, мы с Павлом перенесем ее отсюда к вам. Вы, проводив рыцарей, не захотите марать благородных рук своих в драке с русскими и вернетесь домой... Там вас будет ожидать Эмма и мы с нашими услугами.

- Да, да, пусть сам черт заступается за нее, но она будет моей, воскликнул Доннершварц. - А теперь я на самом деле пойду, - добавил он, уже дрожа от страха.

Предшествуемый оруженосцем с факелом, он ушел. Гримм с Павлом и двумя подкупленными злодеями остались одни.

- Ну, а мы что?.. Улепетнем тоже отсюда, - заговорил Гримм, когда звуки шпор умолкли вдали.

- Скоро утро... несподручно... Да еще вот что мне сомнительно: куда девались мои земляки? Я знаю Чурчилу, как самого себя: он не убежит, разве что в другом месте рыскает за добычей, - отвечал Павел.

- А нам что до них? Этого чугунного рыцаря Доннершварца заведем мы в глушь, а там...

Гримм сделал выразительный жест рукой.

- Нет, пусть они уберутся завтра, а мы разгромим кладовые и отправимся в надежное местечко... Ведь мы с тобой одной шерсти, небось, уживемся везде...

- А эту полуживую девчонку похороним здесь! Я не намерен делать угодное Доннершварцу.

- И теперь же! Неужели же дожидаться ее смерти? Может, она еще и за горами...

- А у вас за плечами! - крикнул Иван Пропалый, и бросился на них.

Дружинники последовали за ним.

Павел ускользнул, воспользовавшись суматохой.

Гримм пырнул ножом одного русского, но сам пал под узловатым кистенем Пропалого. Двое других тоже были убиты.

Побоище кончилось и все умыслы злодеев рассеялись прахом.

- Куда же девался этот искариотский Павел? - спросил один из дружинников, отирая свой окровавленный меч.

- Поищем и его, но прежде надобно сделать расправу с этой падалью! отвечал Пропалый, указывая на мертвых и шевелившегося посреди них Гримма.

- А, прикинулся! А, кажись, удар был верен, без промаха!.. Чу, отдыхает, силится сказать что-то! - промолвил другой дружинник, наблюдая за Гриммом.

- Возьмите вот тут... у меня за поясом все, что найдете, прерывистым голосом заговорил последний, - только не добивайте меня!

- Эк, что сморозил! Да мы и без того оберем тебя, - заметил Иван, обыскивая его, и, нащупав в указанном месте большую кису, вытащил ее и радостно воскликнул. - Правда, эта собака стоит того, чтобы задать ему светлую смерть!

В эту минуту Эмма очнулась, приподнялась и смотрела на всех мутными, но не испуганными глазами.

Иван Пропалый подошел к ней и помог ей встать.

Она продолжала обводить всех диким взглядом.

- Наконец, я умерла! - заговорила она слабым голосом. - Гритлих, ты взял меня к себе!.. Как я рада!.. Как мне хорошо теперь!.. Что жить без жизни!.. Да, где же ты... О, дай мне полюбоваться на тебя...

Она протягивала руки в пространство.

- Нет, ты не умерла, ты жива, красная девица... Мы вырвали тебя у смерти... Вот твои вороги, - сказал Пропалый.

Эмма взглянула бессмысленным взглядом на трупы.

- А они давно уже умерли? Вместе со мной?.. Это вы, батюшка?.. Теперь мы не расстанемся с Гритлихом!

- Да она полоумная, брось ее, что проку возиться с ней! - закричали Ивану товарищи.

- Нет, возьмем ее с собой из этой преисподней. Тут побыть, так и мы заблажим... Давайте-ка на ее место этого старого Кащея! - сказал Иван.

Гримма потащили на кровать.

Он всеми силами выбивался из рук несших его, но, видя, что усилия тщетны, закричал, что есть силы, зовя кого-нибудь на помощь.

- Захмелел, горлопятина! Погоди, скоро не так запоешь! - говорил Пропалый, укладывая его и связывая своим кушаком.

Дружинники натаскали обломки скамеек, древков от валявшихся в подземелье копий и, навалив их кучей под постель, зажгли факелом.

Гримм продолжал изрыгать ругательства, но скоро затих, охваченный дымом и пламенем.

- Собаке - собачья смерть! Но куда девался окаянный Павел! - заметил Иван.

- Черт в зубах унес! - отвечали ему товарищи, освещая впереди и около себя все места и неся на руках слабую, безмолвную Эмму.

Они обыскали все обширное подземелье и, бросив поиски, поднялись через другую лестницу в необитаемую часть замка.

XXIII. Пожар

В этой необитаемой части замка Гельмст стены обвивали полуувядшие плющи, высовывались наружу из полуразрушенных окон; совы и филины летали на просторе и, натыкаясь на огонь факела, который принесли с собой из подземелья русские дружинники, чуть не гасили его и в испуге шлепались на землю.

Эмму положили на пол. Воздух освежил ее. Она стала дышать ровнее и свободнее.

Иван Пропалый, невзирая на сильный холод, окутал ее своим зипуном и, сам не зная, что с ней делать, куда ее девать и куда самим деться, согласился с прочими, что пора действовать.

Они начали подставлять факел к рваным обоям; последние быстро вспыхивали, но вскоре гасли, шипя от сырости.

Видя, что это не действует, дружинники стали собирать горючий материал и, наконец, достигли того, что пламя охватило всю комнату.

- Пора! Чу! Петухи перекликаются. Чай, теперь давно за полночь? Наши продрогнут от холода и заждутся. Пожалуй, еще за упокой поминать начнут, подумав, что мы погрязли в этой западне по самые уши, - заметил Иван, подпаливая последнюю стену.

Все работали усердно, кто шапкой, кто чем попало, раздувая огонь, и скоро пламя широкими языками начало выбивать из окон.

- Авось, теперь не погаснет огонь. Он прожорлив: как разбежится, так не уймешь, начнет метаться во все стороны: любо-дорого смотреть, слышались замечания дружинников.