Япония эпохи Мэйдзи - Лафкадио Хирн Страница 41

Жильцов рода человеческого здесь, похоже, не боится ни одно живое существо. Маленькие лягушки, отдыхающие на листьях лотоса, почти никак не реагируют на мое прикосновение; ящерицы загорают на солнце на расстоянии вытянутой руки от меня; водяные змеи бесстрашно скользят через мою тень; целая филармония сэми настраивает свой оглушающий оркестр на ветке сливы над самой моей головой; богомол бесцеремонно устроился прямо у меня на колене. Ласточки и воробьи не только строят свои гнезда на моей крыше, но даже залетают в мои комнаты безо всякой опаски — одна ласточка даже слепила гнездо под потолком ванной комнаты, а ласка таскает рыбу прямо у меня на глазах, без какого-либо зазрения совести. Дикая угуису сидит на ветке кедра возле окна и в порыве вольного вдохновения вызывает моего солиста в клетке на певческое состязание. И всегда сквозь золотистый воздух, из зеленого полусумрака горных сосен, подобно журчанию ручья, доносится до меня печальный, ласковый и очаровательный покрик ямабато:

Тэтэ

поппо,

Кака

поппо,

Тэтэ

поппо,

Кака

поппо,

Тэтэ…

Ни у одного европейского голубя нет такого покрика. Тот, кто, впервые услышав голос ямабато, не испытает ранее ему неизвестного сердечного трепета, едва ли заслуживает возможности проживать в этом счастливом мире.

Однако же всё это — старинный каттю-ясики и его сады — несомненно исчезнет навсегда, прежде чем минует не так уж много лет. Уже сейчас многие сады, площадью и красотой превосходящие мой, превращены в рисовые поля или бамбуковые рощи. Притягательный своей старомодностью город Идзумо, когда до него, наконец, дотянется давно задуманная железнодорожная ветка — быть может, даже до конца текущего десятилетия, — разрастется, изменится, станет обычным промышленным городом и востребует эти земли для строительства своих заводов и фабрик. Не только отсюда, но и из всей страны в целом, навсегда, похоже, обречены уйти старинная умиротворенность и старинное очарование. Непостоянство — суть природы вещей, и это особенно заметно в Японии; перемены и их поборники также претерпят изменения, пока для них совершенно не останется места, — и сожалеть о чем-либо будет тщетно. Умирающее искусство, создавшее красоту этого места, — это также искусство той веры, в которой родился всеутешительный текст: «Воистину даже растения и деревья, скалы и камни — все достигнут нирваны».

ИЗ СБОРНИКА

«ИЗ ГЛУБИН ВОСТОКА:

РАЗМЫШЛЕНИЯ И ПОСТИЖЕНИЯ

В НОВОЙ ЯПОНИИ»

Дзюдзюцу

Человек при рождении нежен и слаб, а при наступлении смерти тверд и крепок. Все существа и растения при своем рождении нежные и слабые, а при гибели сухие и гнилые. Твердое и крепкое — это то, что погибает, а нежное и слабое — это то, что начинает жить. Поэтому могущественное войско не побеждает и крепкое дерево гибнет. Сильное и могущественное не имеет того преимущества, какое имеет нежное и слабое.

«Дао дэ цзин»[121]

I

На территории колледжа есть одно здание, по своей архитектуре совершенно отличное от всех других строений. За исключением лишь того, что у него стеклянные раздвижные окна вместо бумажных, его можно назвать чисто японской постройкой. Оно длинное, широкое и одноэтажное, и в нем всего лишь одно огромное помещение, приподнятый пол которого сплошь устлан циновками, уложенными в несколько слоев. У него есть японское название — Дзуйхо-кан, что значит «Зал нашей священной страны»; китайские иероглифы, составляющие это название, были начертаны рукой принца императорской крови на небольшой табличке над его входом. Внутри него нет никакой обстановки — ничего, кроме еще одной таблички и двух висящих на стене картин. На одной из картин изображен знаменитый «Отряд «белых тигров» из семнадцати отважных юношей, которые во время гражданской войны по собственной воле искали смерти во имя преданности своему даймё[122]. Другая — это портрет маслом всеми любимого профессора китайского языка Акицуки из клана Айдзу, прославленного воина в молодости, когда для того, чтобы быть воином и джентльменом, требовалось намного больше, чем в наше время. На табличке рукой графа Кацу начертаны китайские иероглифы, которые означают: «Глубокие знания — это лучшее, чем можно обладать».

Но какие же знания преподают в этом огромном зале, лишенном всякой обстановки. Это нечто, называемое дзюдзюцу. А что же такое дзюдзюцу?

Здесь я должен предупредить, что практически ничего не знаю о дзюдзюцу. Начинать занятия необходимо в ранней молодости и требуется продолжать такое учение очень долгое время, чтобы освоить это искусство сколько-либо хорошо. Чтобы стать мастером, понадобится семь лет постоянных тренировок, даже при условии обладания незаурядными врожденными способностями. Я не могу предложить здесь сколько-либо исчерпывающее описание и лишь попытаюсь изложить в общих чертах основные принципы дзюдзюцу.

Дзюдзюцу — это древнее самурайское искусство рукопашного боя без оружия. Для непосвященного оно выглядит как борьба. Случись вам войти в Дзуйхо-кан во время занятий дзюдзюцу, вы увидите толпу студентов, наблюдающих, как десяток или дюжина их гибких молодых товарищей, голоногих и голоруких, бросают друг друга на устилающие пол циновки. Царящая при этом мертвая тишина может вас удивить. Не произносится ни одного слова, не выказывается ни единого знака одобрения или удивления, нет даже ни одной улыбки ни на одном лице. Абсолютная невозмутимость строго предписывается правилами школы дзюдзюцу. Возможно, именно эта всеобщая невозмутимость