Энтони Бивор - Сталинград Страница 42

За пределами города, на захваченной немцами территории, действовала советская военная разведка. Источники информации были самыми разными. Иногда ценные сведения могли сообщить даже заключенные, бежавшие из немецких лагерей. Деятельность разведки особенно активизировалась в октябре, когда советское командование начало готовить контрнаступление.

Допросы немецких военнопленных проводились сразу и строились по давно отработанной схеме. Прежде всего устанавливалась воинская часть, ее численность, боеспособность, ситуация со снабжением. Далее, как правило, следовали вопросы: состоял ли пленный в «Гитлерюгенде»; знает ли что-нибудь о планах применения химического оружия; как воспринимают немецкие солдаты советскую пропаганду; что офицеры рассказывают подчиненным о коммунистах; какой путь прошла данная дивизия с июня 1941 года (этот вопрос задавался с целью выяснить, не принимало ли это соединение участия в расправах над мирным населением)? Работников НКВД также интересовало, из какой семьи происходит пленный солдат. Если из крестьянской, то не было ли в их хозяйстве работников, вывезенных из России, как их звали.

В конце лета – начале осени 1942 года, несмотря на тяжелое положение, советская авиация несколько раз бомбила территорию рейха. Следователи хотели знать, какой эффект произвели эти бомбежки на мирное население Германии и на солдат.

Следуя инстинкту самосохранения, пленные, как правило, говорили то, что, как им казалось, от них хотели услышать. И их слова не всегда расходились с истинным положением дел. Один пленный капрал рассказывал: «Солдаты уже не верят геббельсовской пропаганде. Мы хорошо помним тяжелые уроки 1918 года». В сентябре пленные уже открыто говорили, что немецкая армия страшится приближения зимы.

Огромное количество пленных допросил переводчик 7-го отдела штаба Сталинградского фронта капитан Н. Д. Дятленко. Лично проводил допросы и подполковник Каплан, начальник разведки 62-й армии. Часто ему помогал переводчик Деркачев. Однажды Каплан допрашивал тяжелораненого немецкого солдата. Тот успел сообщить, что в 24-й танковой дивизии немцев, к которой он принадлежал, после тяжелых боев осталось всего 15 танков. «Допрос закончить не удалось, пленный скончался из-за тяжелого ранения», – завершил Каплан протокол допроса.

Зная о неприязни немцев к румынским солдатам и офицерам, Каплан выяснил, что и австрийцев немцы не очень-то жалуют. Один австрийский солдат, взятый в плен 28 сентября, даже выразил желание сражаться за Советский Союз. Главной задачей русской разведки в те дни было выяснить, насколько немцы могут рассчитывать на своих союзников.

Немецкие полковые командиры были крайне недовольны поступающим пополнением. Один из командиров 14-й танковой дивизии писал, что для поднятия боевого духа в частях необходимы весьма энергичные меры.

И все-таки самым слабым местом немцев были их союзники. Формально эти соединения считались полноценными боевыми частями, а фактически и итальянцы, и румыны, и венгры были деморализованы еще до прибытия на Сталинградский фронт. По пути к Сталинграду они постоянно подвергались нападениям партизан. На фронте их приводили в ужас налеты русской авиации, и даже незначительные потери повергали в состояние шока. Впервые попав под обстрел «катюш», многие задались вопросом: а зачем, собственно, они здесь оказались? Советские летчики непрерывно разбрасывали листовки на венгерском, итальянском и румынском языках. Солдаты союзных Германии армий постепенно приходили к выводу, что убивать ради интересов рейха бессмысленно. Особую склонность к дезертирству проявили сербы и словенцы, служившие в венгерских дивизиях. Да и сами венгры говорили: «Как можно доверять немцам?» Советская разведка сообщала в Москву, что еще по дороге на фронт солдаты сговариваются о побеге. Когда русские шли в атаку, многие венгры и румыны прятались в своих окопах и ждали, когда их возьмут в плен.

Один перебежчик, словенец по национальности, на допросе показал: «Сидя в окопах, мы денно и нощно молили Бога, чтобы он оставил нас в живых. Солдаты вообще не хотят воевать, но они слишком запуганы рассказами об ужасающих зверствах русских по отношению к военнопленным».

В войсках германских союзников царил жуткий беспорядок. Части нередко подвергались обстрелам и бомбежкам собственной артиллерии и авиации. «Господи, помоги нам, сделай так, чтобы этот бой оказался коротким, – писал капрал Балош. – Нас обстреливают и бомбят все, кому не лень». Несколько дней спустя он вновь записывает в дневнике: «Господи, останови эту ужасную войну. Если она будет продолжаться, наши нервы не выдержат... Неужели никогда больше не будет тихого спокойного воскресенья в родном доме? Взойду ли я когда-нибудь на его порог, постучусь ли в дверь?»

Боевой дух в венгерских частях настолько упал, что командование даже запретило солдатам писать домой, чтобы пораженческие настроения не распространялись в тылу. Перед боем командиры раздавали шоколад, консервы, сахар и сало, чтобы хоть как-то взбодрить солдат. Но это приводило только к многочисленным случаям расстройства желудка, поскольку бойцы уже давно отвыкли от подобной пищи.

15 сентября Балош записал в дневнике: «У русских замечательные стрелки. Не дай Бог попасть к ним на мушку. Перед нами лучшие советские дивизии – „сибирские стрелки Тимошенко“ (здесь Балош ошибся). Мы замерзаем, а ведь еще только осень. Что же будет зимой, если мы останемся здесь? Матерь Божья, помоги нам вернуться домой». Следующая запись в дневнике Балоша оказалась последней. Дневник, найденный на теле капрала, был переведен на русский язык и отправлен в Москву.

8-я итальянская армия, расположенная вдоль Дона между венгерскими и румынскими частями, также доставляла немцам много хлопот. Ставка фюрера вынуждена была усилить ее частями 39-й армии вермахта. Немецкие офицеры получили следующее указание: «Обращаться с союзниками вежливо. Необходимо политическое и человеческое взаимопонимание. Не стоит забывать, что итальянские солдаты сильно отличаются от немецких. Они более эмоциональны, быстро устают. Вы не должны быть слишком требовательны к нашим итальянским союзникам, не должны выказывать своего превосходства. Они прибыли сюда, чтобы помочь нам в трудный момент. Не оскорбляйте их, избегайте конфликтов». Но все попытки достичь взаимопонимания не могли изменить отношения итальянских солдат к войне. Один сержант-итальянец на вопрос советского переводчика, почему его батальон сдался без единого выстрела, ответил: «Мы не стреляли, так как решили, что сопротивление бесполезно».

Командование 6-й армии, стремясь добиться хотя бы видимости межнациональной солидарности, ввело в состав 100-й егерской дивизии 369-й хорватский полк. 24 сентября правитель Хорватии Анте Павелич прилетел в Сталинград для смотра своих частей и вручения медалей. Его встречал генерал Паулюс.

Со стратегической точки зрения наиболее важными для немцев были две румынские армии, прикрывавшие фланги 6-й армии Лаулюса. Эти армии были очень плохо экипированы. Румынский режим под давлением Гитлера пытался обеспечить формирование новых частей, ставя под ружье уголовников – насильников, грабителей и убийц. Таких «бойцов» в румынских войсках насчитывалось более двух тысяч. Был даже организован 991-й специальный штрафной батальон, но большинство состоящих в нем солдат дезертировало после первого же боя, и батальон был распущен. Его остатки влились в 5-ю пехотную дивизию.

Румынские офицеры страдали шпиономанией. Им всюду мерещились вражеские агенты. Вспышка дизентерии, например, объяснялась следующим образом: «Русские шпионы вызвали массовое отравление в тылу, которое привело к потерям и в наших войсках. Они использовали мышьяк, одного грамма которого достаточно, чтобы отравить 10 человек». Румыны всерьез полагали, что вражеские лазутчики под видом мирных жителей проникают в расположение их войск и добавляют яд в продукты питания.

Немцы, следящие за порядком в румынских частях, поражались отношениям между солдатами и офицерами. Это были отношения господ к рабов. Австрийский граф лейтенант Штольберг сообщал: «Помимо всего прочего, румынские офицеры совершенно безразличны к проблемам своих подчиненных». Румынские полевые кухни готовили, как правило, три вида блюд: для офицеров, для младшего командного состава и для рядовых, которым почти ничего не доставалось.

Между румынами и немцами часто вспыхивали ссоры. «Чтобы избежать в будущем повторения этих прискорбных случаев непонимания между румынскими и немецкими солдатами, чье боевое братство скреплено кровью на полях сражений, рекомендуется организовывать обмен визитами, совместные обеды, вечеринки и тому подобные мероприятия, что будет способствовать сплочению румынских и немецких частей», – указывал командующий 3-й румынской армией.