Евгений Анисимов - Женщины на российском престоле Страница 42

Вообще же Анна Леопольдовна была существом безобидным и добрым. Правда, как не без юмора писал Манштейн, правительница «любила делать добро, но вместе с тем не умела делать его кстати». Таким, как Анна, – наивным, простодушным и доверчивым – нет места в волчьей стае политиков, и рано или поздно они гибнут. Так произошло и с Анной. Получив достоверные сведения о готовящемся перевороте в пользу Елизаветы, она не нашла ничего лучшего, как рассказать об этом самой цесаревне, по-родственному ее пожурив и пригрозив взять под арест ее главное доверенное лицо – врача Лестока. Елизавете ничего не оставалось, как отбросить все мучившие ее сомнения и страхи и свергнуть свою родственницу.

Но это было в ноябре 1741 года, а до этого в течение целого года Россией правил император Иван VI, известный по его указам как Иоанн III Антонович (здесь, по-видимому, считались только цари; следовательно, Иваном I считался Иван IV Грозный – первый русский царь, а Иваном II – брат Петра Великого Иван V Алексеевич). Пройдем вслед за матерью к колыбели младенца-императора в опочивальне Зимнего дворца.

«Успел, к несчастью, родиться»

Что можно рассказать о младенце, ставшем самодержцем в возрасте 2 месяцев и 5 дней и свергнутом с престола в 1 год, 3 месяца и 13 дней? Ни многословные указы, им «подписанные», ни военные победы, одержанные «его» армией, сказать о нем ничего не могут. Младенец: он и есть младенец – лежит в колыбельке, спит или плачет, сосет молоко и пачкает пеленки. Сохранилась гравюра, на которой мы видим колыбель, окруженную аллегорическими фигурами Правосудия, Процветания, Науки. Прикрытый пышным одеялом, на нас сурово смотрит пухлощекий малыш. Вокруг его шейки обвита тяжеленная, как вериги, цепь ордена Андрея Первозванного – едва родившись, наследник стал кавалером высшего российского ордена. Что же, таков был удел Ивана Антоновича: всю свою жизнь, от первого дыхания до последнего, он провел в цепях.

Но вот единственный документ, который дает представление о подлинной жизни маленького Ивана, – описание императорских покоев. Пройдя через кабинет императора, покои для советников и секретарей, министерскую комнату, покой «для адмиралтейства», галерею, еще семь покоев, «большую залу и другую залу», мы попадем в опочивальню. Здесь всем командовала старшая мамка царя Анна Федоровна Юшкова, не отходившая от младенца ни на шаг. Ночевала она в соседней комнате, рядом жила и тщательно выбранная из множества кандидаток кормилица Катерина Иоанновна со своим сыном.

У царя были две дубовые колыбели, оклеенные «с лица парчею, а внутри тафтою зеленою», а в них клали «матрацы, подушечки, одеяльца, пуховички». Колыбели строил столярный мастер Партикулярной верфи Иоганн Шмит и употребил на это леса 33 пуда ценою на 7 рублей, 18 и 2/3 копейки. На маленьких скамеечках лежали подушечки, покрытые алым сукном. Не менее красивы были и «креселки» – малиновый бархат, золотой позумент. Стояли в опочивальне и «маленькие, высокие на колесцах кресла» – первый трон государя. Мебель, убранство комнат – все это были произведения искусства выдающихся мастеров, за работой наблюдали архитектор Растрелли и живописец Каравак. Особенно великолепными были вышитые обои. На них шел такой материал: серебро в нитках и шнурках, шелк разнообразный, гродетур, фланель, тафта, узкий и широкий позумент, как золотой, так и серебряный. Оконные и дверные занавеси подбирались в тон обоям, они могли быть зелеными, желтыми, малиновыми, и все непременно с позументом. Пол обивали сукном, красным или зеленым, заглушавшим все шумы и скрипы. До райской опочиваленки царя мог долетать лишь нежный перезвон часов, стоявших в дальних комнатах, да легкое шуршание платьев служанок и мамок, которые сдували каждую пылинку с младенца – повелителя империи.

Император Иван VI с матерью

Дошло до нас и описание «путешествия» императора из Летнего в Зимний дворец в субботу поутру 21 октября 1740 года, составленное Э. Финчем: «По дороге я встретил юного государя. Его величество сопровождал отряд гвардии, впереди ехали обер-гофмаршал и другой высший чин двора, камергеры шли пешком. Сам государь в карете лежал на коленях кормилицы, его сопровождала мать, великая княгиня Анна Леопольдовна. За их первой каретой ехало еще несколько, образуя поезд. Я немедленно остановил свой экипаж и вышел из него, чтобы поклониться Его Величеству и Ея Величеству».

Со слоненком подружиться

Да, у мальчика-императора такая возможность была. 10 октября 1741 года петербуржцы высыпали на улицу, чтобы поглазеть на невиданное зрелище, по сравнению с которым меркли все календарные празднества. В русскую столицу вступало посольство персидского шаха Надира Афшара. К этому времени он достиг вершины славы – к его ногам пала империя Великих Моголов. Разграбив Дели, он захватил добычи на 700 миллионов рупий. И вот частью ее шах решил поделиться с великой северной страной, воевавшей с турками, врагами Надира. При встрече с Анной Леопольдовной персидский посол сказал именно так: «Повелитель мой захотел поделиться отнятою у Великого Могола добычей с таким добрым союзником, каков российский император».

Император Иван Антонович. 1741 г.

Огромный красочный караван прошел по Невской першпективе. Посол в расшитых золотом одеждах гарцевал на великолепном скакуне, следом величественно вышагивали четырнадцать слонов, которые предназначались в подарок императору Ивану. Бесконечная вереница мулов и верблюдов тащила подарки и припасы. Но это было далеко не все посольство. Вступление персидского каравана в пределы империи у Астрахани поначалу вызвало панику в Петербурге – гигантское шестнадцатитысячное посольство весьма напоминало армию под прикрытием пальмовой ветви мира. С трудом удалось уговорить персов сократить посольство в четыре раза, но и так оно осталось огромным.

Но еще невероятнее были подарки – нет, сказочные дары! – персидского шаха: бесценные восточные ткани, сосуды, оружие и конская сбруя, усыпанные драгоценными камнями, редкостные алмазы. Вероятно, Анна Леопольдовна и девица Менгден забросили Бироновы позументы и перебирали эти камушки, гадая, сколько же дивных богатств у Надир-шаха в его столице Мешхеде.

Посольство Надира прибыло в Петербург уже после свержения Бирона. Любопытно, что за год до этого французский посланник Шетарди, узнав о назначении Бирона регентом, поразился похожести судеб этих двух людей, почти одногодков. До какого-то момента их жизненные пути совпадали просто удивительно. Надир – чужестранец в Персии, тюрк из племени афшаров, беглый раб из Хорезма – сумел полностью подчинить своему влиянию шаха Тахмаспа II Сефевида. Затем хитростью, силой и коварством он добился низложения своего повелителя и провозглашения шахом восьмимесячного сына Тахмаспа – Аббаса III. Надир стал при мальчике регентом. Но спустя четыре года он решил покончить с династией Сефевидов.

В 1736 году Надир собрал в Муганской степи большой курултай (собрание – до 20 тысяч человек) и предложил избрать нового шахиншаха: Аббас III – ребенок, а он, Надир, утомился от дел и хочет покоя. Это было притворство, и когда убили главу шиитского духовенства, который ратовал за сохранение династии Сефевидов, всем стало ясно, кто должен сесть на персидский престол. И хотя Надир заставил долго себя упрашивать, в конце концов он согласился взвалить на свои плечи эту ношу. Низложенного мальчика Аббаса III и его отца Тахмаспа II по приказу Надир-шаха умертвили. Так перестала существовать династия Сефевидов…

Забавно, но вскоре выяснилось, что Надир-шах прислал посольство для сватовства. До далекого Мешхеда докатилась слава о голубоглазой красавице цесаревне Елизавете Петровне, и, покорив Индию, Надир решил ослепить блеском золота и бриллиантов дочь Петра Великого. Но посланнику не удалось лицезреть ее огромных очей – Остерман не допустил. Цесаревна была в гневе и велела передать Андрею Ивановичу такие слова: «Он забывает, кто я и кто он сам – писец, ставший министром благодаря милости моего отца. Я же никогда не забуду, какие права предоставлены мне Богом и моим происхождением. Он может быть уверен, что ему ничего не будет прощено». И как мы уже знаем, не простила! Дело было не в том, что Елизавета рвалась в гарем Надир-шаха. Она рвалась к власти! Ее час приближался, она уже почувствовала свою силу, и это ясно проявилось в ее гневе.

«Швед вопиет: Ох мне, ах! Ох, мне страх!»

Наверняка этот известный петровский кант был популярен в Петербурге осенью 1741 года. 23 августа войска императора Ивана, врученные правительницей фельдмаршалу П. П. Ласси, наголову разгромили шведов генерала Врангеля под крепостью с труднопроизносимым для русских солдат названием Вильманстранд. (Хотя, думаю, солдаты-победители быстро приспособились, ведь называли же они Ревель – Левером, Шлиссельбург – Шлюшиным, а Ораниенбаум – Рамбовом.)