Александр Ржешевский - Вторжение. Судьба генерала Павлова Страница 42

Корпусной комиссар прошелся по кабинету и глянул в окно. Места и значение каждого человека в эти мгновения переменились. Всевластный командующий уменьшился до микроскопических размеров. А он, Фоминых, возрос, потому как ни за что конкретно не отвечал и меньше других оказался виноватым. Было ясно, что Павлов ответит… а может быть, отыграются на Болдине. Все-таки заместитель командующего. Крупная фигура. Понимает. Пришел розовенький, а сейчас белее полотна. Скорее его и подставят. А героя Испании защитят.

После таких рассуждений командующий в глазах корпусного комиссара опять возрос. А Болдин превратился в маленькую точку.

Под ударом, по мнению Фоминых, оказался и начальник штаба Владимир Ефимович. Климовских или Болдин? С кого первого спросит Кремль? Вот в чем главный вопрос.

Корпусной комиссар попытался разгадать судьбу маленького полковника, принесшего оглушительную весть про войну и перебросившего их одним махом в совершенно другую историю. У самого Фоминых, как и у каждого в кабинете, включая командующего, первой мыслью было не то, как организовать сопротивление немцам, а как точнее представить, узнать, кого сделают виноватым в этой начавшейся катастрофе. Если уж в победных делах подминали ногтем не самых расторопных, то здесь навалят горы трупов между собой, прежде чем немецкая пуля доберется до них. С этой точки зрения корпусной комиссар сильнее был защищен. Но… говорится недаром, что Москва бьет с носка. И сколько людей сомнет широкая подошва репрессий, оставалось только догадываться. Генералы думали про западную границу и со страхом оглядывались на Москву.

То, что фронт валится, становилось яснее с каждым часом. Уж коли немецкие самолеты гоняются за мирным населением, значит, на передовой учинен полный разгром. Похоже, что ни один самолет не удалось поднять в воздух. А ведь были отважные летчики…

Павлов вспомнил молодых парней на аэродроме. Где они сейчас? Сняв трубку московского телефона, Павлов почувствовал, как среди генералов воцарилось гробовое молчание. Москва ответила. У провода оказался Тимошенко. Павлов доложил обстановку. Лицо его сделалось пунцовым. Казалось, командующего хватит удар. Голос, однако, звучал твердо:

— Да, товарищ маршал. Слушаюсь, товарищ маршал.

Когда положил трубку, кровь отхлынула и лицо стало белым. Тоном приказа Дмитрий Григорьевич передал слова наркома обороны:

— Никаких действий против немцев велено не предпринимать. Наладить связь с армиями. Тебе, Иван Васильевич…

Павлов повернулся к Болдину, и тот замер, понимая, что решается его судьба. Павлов нервно закурил и глубоко затянулся.

— …тебе, Иван Васильевич, поручаю еще раз найти Кузнецова и уточнить обстановку. Командарм-2 выходит на связь. А вот Голубев пропал. Один раз позвонил, и больше никаких сведений из 10-й армии нету. Сейчас полечу туда, а ты оставайся здесь.

Вот и настала минута, решившая судьбу обоих генералов. Болдин побледнел еще больше. Даже ниточка под глазом начала подергиваться. Он вскочил и вытянулся: «…меня хочешь оставить на растерзание?» — кричали глаза.

И Фоминых отлично понял его состояние. Штаб становился самым опасным местом, которое через считанные минуты начнет терзать звонками Москва. И отвечающий за эту сумятицу будет наверняка обречен. Понимает ли это Павлов? Безусловно. Оттого он и рвется из Минска поближе к огню, в Белосток. И Болдин тут обречен. Ему ли, опытному штабисту, не знать этого? Обречен… Обречен… И Климовских это понимает. Хотя молчит. Ему из штаба никуда не деться. А для Павлова это единственный шанс уцелеть при первых разгромных окриках Кремля. Павлов, конечно, не должен упустить…

На глазах у изумленного комиссара полноватый коротконогий Болдин твердо шагнул навстречу командующему.

— Считаю ваше решение неверным! — хрипло произнес он, справившись с волнением. — Командующему нельзя бросать управление войсками.

Вот оно! Найдено!

Напряжение отпустило или, может быть, передалось Павлову. Глаза его загорелись гневом.

— Вы, товарищ Болдин, заместитель командующего. Предлагаю остаться вместо меня в штабе. Иного решения в создавшейся ситуации не вижу.

Вот когда он, кругленький обкатанный боровичок, показал свой характер. Молчаливый поединок взглядов одолел стоически. В другую пору сверкание глаз командующего вынесло бы его из кабинета, а тут обнаружились несгибаемая воля и упрямство. «Стреляй, а я не подчинюсь. А ты не выстрелишь», — казалось, говорил его опущенный взгляд.

— Вернее будет, если в Белосток полечу я, — произнес Болдин упрямо.

И Павлов, к удивлению Фоминых, отмолчался. Закурил. Вышел из кабинета. Потом вернулся.

Пронзительный звонок московского телефона снял воцарившееся оцепенение. Павлов и на этот раз удивил Фоминых своей медлительностью, неуверенностью. Трубку успел взять Болдин.

— Слушаю, товарищ маршал. Так точно! Не совсем. Павлов рвется в Белосток. Считаю, что командующему нельзя оставлять управление войсками. Прошу разрешить мне вылететь в 10-ю армию.

Неотрывно глядя на своего заместителя, Павлов опустился в кресло и с мрачным видом застыл.

«Все! — подумал Фоминых о нем. — Упустил свой шанс». Да и был ли он? Теперь уже казалось, что не был.

Звучный голос Тимошенко слышался из трубки, будто из соседней комнаты. Не разрешая вылет Павлову и Болдину, Тимошенко приказал немедленно наладить связь с армиями.

После разговора Болдин ушел в свой кабинет, который был втрое меньше, чем кабинет командующего, окна выходили во двор, на теневую сторону, и в помещении в летнее время, когда не топили, чувствовалась промозглость и стылость. Но теперь эта стылость принесла разгоряченному лицу Болдина облегчение и успокоение.

Некоторое время он сидел неподвижно, собираясь с мыслями и размышляя, пока поступившие сведения вновь не накалили воздух: немцы бомбили Белосток, Лиду, Гродно, Волковыск и другие города. Парашютные десанты блокировали во многих местах дороги и железнодорожные пути. Приграничные аэродромы разгромлены. Узнав о потерях, начальник ВВС округа генерал Копец застрелился. Это было грозным предзнаменованием. Болдин подумал и о себе.

Звонок из Москвы дал новое направление его мыслям.

— Почему Павлов не отвечает? — обрушился зычный голос Тимошенко.

Болдин среагировал моментально. Благополучие штаба теперь неразрывно связывалось с его собственным благополучием.

— Командующий связывается с 4-й армией! — четко отрапортовал он.

— Учтите, товарищ Болдин! — гремел в трубке голос наркома. — Никаких действий против немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам.

В трубке захрипело. Болдин сорвался на крик:

— Как же так? Ведь наши войска вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди!

Хрипение в трубке прекратилось, и голос Тимошенко обрел прежнюю разрушительную мощь:

— Разведку самолетами вести не далее шестидесяти километров.

— Какими самолетами? — Болдин перешел на шепот. — На аэродромах первой линии немцы вывели из строя почти всю нашу авиацию.

Пропасть разверзлась под ним. И все же он, чувствуя как отнимаются руки и ноги, договорил фразу, заранее обдуманную. И эта фраза, в конечном счете, спасла ему жизнь.

— Немец хочет овладеть Белостоком, — четко произнес он. — Прошу разрешения вылететь туда немедленно.

Нарком некоторое время раздумывал.

— Давайте, только недолго. Не надо подменять командарма, стеснять его инициативу. Голубев сам по себе неплохой вояка, — сказал Тимошенко.

— Слушаюсь.

— Никаких механизированных частей, артиллерии, особенно зенитной, не применять. Как поняли?

— С-у-шюсь, товарищ Маршал Советского Союза!

— Никаких иных мер, кроме разведки в глубь территории противника на шестьдесят километров.

— С-у-шюсь… Так точно.

Положив трубку, Болдин позволил себе расслабиться. Его личная судьба на несколько часов вперед прояснилась. Разрешение вылететь в Белосток получено. Что бы там ни стряслось, сейчас главное — прочь из штаба. Не зря Павлов мечется. Понимает. С минуты на минуту Москва узреет, что случилось на границе. И ее гнев будет пострашнее немецких бомб. Итак — быстрее на аэродром! В наркомате обороны ясности нет. Зато маршал уже назвал немцев «противником». Это уже кое-что. Но разве такие меры сейчас нужны? Разве к такому ответу все готовились?

Главная задача — немедленно сообщить командующему о разрешении насчет Белостока. И об указании товарища Сталина применять авиацию только в целях разведки.

Абсурдность этих указаний была очевидной для Болдина.

Однако Москва разобралась быстрее, чем он предполагал. Переступив порог павловского кабинета, он услышал слова «немедленно» и «красный пакет» и понял, что долгожданный приказ получен. Это была задача для штаба.