Руслан Скрынников - Три Лжедмитрия Страница 43

Записки Буссова позволяют установить происхождение ошибки в русских Разрядных записях. Окольничий Богдан Бельский в самом деле выходил к народу на Лобное место и, поцеловав крест, поклялся, что государь — прирожденный сын царя Ивана Васильевича, говоря, что «он сам укрывал его на своей груди до сего дня…». Однако эта сцена, описанная очевидцем, имела место не в момент появления в Москве Гаврилы Пушкина, а три недели спустя, когда в Кремль прибыл сам Лжедмитрий. Авторы Разрядов перепутали последовательность событий.

Подробные сведения о московском восстании заключает в себе опубликованное в 1605 г. английское сочинение, созданное на основе записей и рассказов членов английского посольства, только что вернувшегося из Москвы. Суть этих сведений сводится к следующему.

Народ, собравшийся на Красной площади, потребовал к ответу думных бояр, особенно же бояр Годуновых. Поначалу царевич Федор им отказал, но затем некоторые из бояр все же выехали из Кремля на площадь, так как простой народ грозил привести их насильно. На Лобное место взошел дьяк Афанасий Власьев — лучший в Москве оратор. Он спросил у москвичей о причине необычного сборища. Затем бояре просили толпу разойтись, указывали на то, что в государстве объявлен траур. Они обещали разобрать любые просьбы и ходатайства народа после коронации царевича Федора. Англичане отметили, что речи бояр были двуличными. Сановники говорили таким безразличным тоном, «что видно было, что при этом участвует один язык». На самом деле бояре, и так не отличавшиеся красноречием, лишились дара речи при виде разбушевавшегося народа.

Англичане подробно описали инцидент, послуживший толчком к восстанию. Гаврила Пушкин не успел прочесть грамоту Лжедмитрия и до половины, когда москвичи доставили на площадь двух прежних «воровских» гонцов, вызволенных ими из тюрьмы.

Свидетельство англичан позволяет объяснить один непонятный факт, сообщенный Буссовым. По его словам, в письме к москвичам «Дмитрий» требовал ответа на вопрос, куда они дели его предыдущих посланцев: убили ли их сами, или это сделали тайком господа Годуновы и пр. Парадокс состоит в том, что в подлинной грамоте самозванца не говорилось ни слова ни о каких гонцах. Очевидно, в памяти Буссова события сместились, и он стал приписывать освобождение заключенных воле Лжедмитрия.

Дополнительные сведения о роли тюремных сидельцев в восстании можно обнаружить в польских источниках. Иезуит А. Лавицкий, прибывший в Москву в свите самозванца, сообщает, что в день восстания народ открыл тюрьмы, благодаря чему «наши поляки, взятые в плен во время боя под Новгородом-Северским и заключенные в оковы Борисом, избавились от темничных оков и даже оказали содействие народу против изменников».

Приведенные факты имеют решающее значение для реконструкции событий, послуживших непосредственным толчком к выступлению народа в столице. Согласно английскому источнику, тюремных сидельцев освободили еще до того, как Пушкин дочитал грамоту Лжедмитрия и собравшийся на площади народ взялся за оружие. Отсюда следует, что восстание в Москве началось с разгрома тюрем. Кому принадлежал почин в этом деле? На этот вопрос источники не дают прямого ответа.

Можно предположить, что нападение на тюрьмы осуществили те же люди, которые опрокинули охрану в городских воротах и провели Пушкина на Красную площадь, т. е. атаман Корела с донскими казаками. В московских тюрьмах к лету 1605 г. собралось огромное число «воров» из простонародья, а также пленных поляков и других лиц, захваченных на поле боя. Освобожденные от оков, они немедленно присоединились к казакам. Их появление на площади произвело на толпу огромное впечатление. «Воры», подвергавшиеся избиению и пыткам в царских застенках, стали живым обличением годуновской тирании. Недаром англичане писали, что появление узников на площади явилось как бы искрой, брошенной в порох.

В московском восстании участвовали представители самых различных социальных слоев: «чернь вся, и дворяня, и дети боярские, и всякие люди москвичи». С военной точки зрения, участие хорошо вооруженных служилых людей оказало существенное влияние на исход выступления. Пушкин, Плещеев, другие дворяне, перешедшие на сторону самозванца, сыграли немалую роль в московских событиях. Но подлинными героями восстания были все же не они, а атаман вольных казаков Корела и его сподвижники.

Годуновы могли затвориться в Кремле. Крепость была заранее подготовлена к осаде. Но атаман Корела оказался расторопнее Годуновых.

Мятежный отряд, вступивший в столицу, был невелик в количественном отношении. Тем не менее его действия обеспечили успех восстанию.

Взявшись за оружие, восставшее население Москвы действовало с большой решимостью. Собравшаяся на площади толпа разделилась надвое: «одни учали Годуновых дворы грабить, а другие воры с миром (все вместе. — Р. С.) пошли в город (Кремль. — Р.С.), и от дворян с ними были, и государевы хоромы и царицыны пограбили».

Согласно летописям, восставшие захватили во дворце царевича Федора и его мать царицу Марию, отвели их на старый двор Бориса Годунова и приставили к ним стражу.

Однако более достоверным следует признать свидетельство англичан. По их словам, царица Мария воспользовалась суматохой и в самом начале мятежа покинула дворец, укрывшись в безопасном месте. По пути с нее сорвали жемчужное ожерелье. Этим и ограничились ее злоключения в день восстания. Федору Борисовичу, совещавшемуся с думой, помогли укрыться его рабы, т. е. дворцовые служители.

Низложенный царевич и его семья подверглись аресту, по-видимому, не в самый день восстания, а позже.

Дворцовая стража разбежалась, не оказав нападавшим сопротивления. Толпа ворвалась в опустевший дворец и принялась в ярости крушить «храмины» и уничтожать все, что попадалось под руку. В прощальной грамоте патриарх Иов с особым возмущением писал о том, что москвичи, в числе других вещей, захватили во дворце и разодрали в мелкие клочки златотканую материю, подготовленную на «господню плащаницу», и лоскуты, «на копья и на рогатины встыкая, по граду и по торжищу носяху». Народ разгромил не только дворец, но и старое подворье Бориса Годунова. Не обнаружив нигде царскую семью, восставшие бросились в вотчины Годуновых, находившиеся в окрестностях столицы. Там они «не токмо животы пограбили, но и хоромы разломаша и в селах их и в поместьях и в вотчинах также пограбиша».

Вслед за тем толпа напала на дворы, принадлежавшие боярам Годуновым. Тесно связанные с династией, бояре Годуновы олицетворяли в глазах народа власть и богатство. Труднее объяснить нападение на Сабуровых и Вельяминовых. К моменту восстания никто из них не входил в Боярскую думу и не принадлежал к высшему правительственному кругу. В грамоте к московскому населению Лжедмитрий обличал одних Годуновых и не называл имени ни Сабуровых, ни Вельяминовых. Вся их вина заключалась в отдаленном родстве с низложенной династией. Погрому подверглись не только подворья Годуновых, Сабуровых и Вельяминовых, но и многие другие богатые дворы, вовсе не принадлежавшие родне Годуновых. Как записали дьяки Разрядного приказа, люди «миром, всем народом грабили на Москве многие дворы боярские, и дворянские, и дьячьи, а Сабуровых и Вельяминовых всех грабили».

Сколь бы малочисленными ни были казачьи сотни Корелы, они не затерялись в массе восставшего московского населения. Участие «черного» посадского населения, «меньших людей», а также холопов, с одной стороны, и повстанческого казачьего отряда — с другой, привело к тому, что движение сразу же приобрело яркую социальную окраску. Как писали англичане в своем отчете, «весь город был объят бунтом: и дома, и погреба, и канцелярии думных бояр, начиная с Годуновых, были преданы разгрому»; «московская чернь, без сомнения, сделала все возможное»; «толпа сделала, что только могла и хотела; особенно досталось наиболее сильным мира, которые, правда, и были наиболее недостойными»; «более зажиточные подвергались истязанию, жалкая голь и нищета торжествовала»; с «богатых срывали даже одежду».

Во время других восстаний народ, доведенный до отчаяния притеснениями, требовал выдачи ненавистных ему чиновников и расправлялся с ними. Переворот 1605 г. имел свои отличительные черты. Несмотря на все обличения самозванца, у народа было собственное представление о правлении Годуновых. Как видно, столичное население не считало их ни жестокими угнетателями, ни кровопийцами. По этой причине в день восстания никого не убивали и не казнили. Правительство, со своей стороны, не сделало никаких попыток к вооруженному подавлению мятежа. И все же в день переворота не обошлось без жертв.

Добравшись до винных погребов, люди разбивали бочки и черпали вино кто шапкой, кто башмаком, кто ладонью.

«На дворах в погребах, — записал летописец, — вина опилися многие люди и померли…» Исаак Масса, любивший всякого рода подсчеты, сообщал, что после мятежа в подвалах и на улицах нашли около 50 человек, упившихся до смерти. Англичане утверждали, что после бунта в Москве было не менее 100 умерших и помешавшихся от пьянства людей. Внезапно вспыхнув, восстание так же внезапно улеглось после полудня того же дня. На улицах появились бояре, старавшиеся навести порядок.