Г. Штоль - История Древнего Рима в биографиях Страница 43

Пирр был призван в Италию тарентинцами, Тарент, богатый торговый порт, могущественнейший греческий город в Италии, уже давно враждовал с римлянами. Он хорошо понимал, какая опасность угрожала ему от постоянно распространявшегося все дальше и дальше владычества Рима; но, находясь под господством необузданной демократии и бессовестных, легкомысленных демагогов, этот испорченный город оказался неспособным к энергической и последовательной политике и пропустил удобное время для удачной борьбы с Римом. Только после окончательного истощения самнитян, победы над луканами, основания Венузии и завоевания туриев Тарент схватился за оружие, чтобы отогнать римлян, уже подступивших к его воротам. И теперь они начали войну так же легкомысленно и неблагоразумно, как прежде пренебрегли возможностью повести ее в свою пользу. В начале 281 г. десять римских кораблей, по пути в Адриатическое море, зашли в Тарентинский залив и, не подозревая никакой опасности, бросили якорь в обширной Тарентской гавани. Правда, что за 20 лет до того римляне по договору с Тарентом обязались не переплывать за Лацинский мыс; но с тех пор обстоятельства так изменились, что прежнее договорное постановление, по-видимому, устарело и было забыто. В ту минуту как римские военные корабли бросали якорь, тарентинский народ находился в театре; демагоги возбудили вопрос о нарушении договора и привели толпу в такое озлобление, что она тотчас же бросилась в свои лодки и в бешенстве напала на римские корабли. После жестокой битвы, в которой пал римский предводитель, пять римских кораблей были взяты, а их экипаж отчасти казнен, отчасти продан в рабство. Вслед за этим тарентинцы подступили к римскому городу Турии и завоевали его. Римляне отнеслись к этому безрассудному поступку довольно снисходительно; они избегали пока открытой вражды с тарентинцами, так как желали утвердить свое господство с другой стороны. И вот Рим отправил в Тарент посольство под предводительством Л. Постумия и потребовал освобождения пленных, возвращения Туриев и выдачи виновников враждебных действий. Вместо удовлетворения римские послы встретили только насмешки и оскорбления. Грубая чернь стала издеваться над их костюмом, пурпурными тогами, подняла на смех в народном собрании Постумия за то, что он не очень бегло и неправильно говорил по-гречески, а один шут, для увеселения праздной толпы, простер свою дерзость до того, что выпачкал платье Постумия самым бесстыдным образом. Тогда Постумий сказал: «Это пятно вы смоете вашей кровью, ваш смех скоро превратится в плач» – и выехал из города. Вскоре после того римское войско двинулось к Таренту.

Насколько храбры и смелы были тарентинцы на словах, настолько же малодушными и трусливыми оказывались они в бою. Первая схватка их городского гарнизона с римскими солдатами ясно показала им, что без чужой помощи они никак не справятся с неприятелем. Поэтому было сделано предложение обратиться за содействием к Эпирскому царю Пирру, с которым Тарент и до этого времени находился в отношениях. Некоторые из старейших и более благоразумных граждан восстали против этого предложения и советовали принять благоприятные условия, которые все еще предлагались римлянами; они предвидели, что эпирский царь принесет Таренту не свободу, а рабство. Но партия войны осилила их криками и ругательствами и выгнала их из народного собрания. Тогда благонамеренный гражданин, по имени Метон, сделал еще одну, последнюю попытку. Притворившись пьяным, он пришел в народное собрание с венком из увядших цветов на голове, с факелом в руке, и предшествуемым девушкой, игравшей на флейте. Его встретили смехом и аплодисментами и потребовали, чтобы он вышел на середину и пропел что-нибудь с аккомпанементом флейты. Когда все смолкло, Метон произнес: «Вы хорошо делаете, о мужи тарентские, что не мешаете никому веселиться и развлекаться как угодно. Но торопитесь наслаждаться вашей свободой, потому что как только Пирр войдет в город, для вас начнется совсем иной образ жизни». Эти слова произвели впечатление, но коноводы другой партии прогнали Метона из собрания и настояли на отправлении посольства к Пирру.

Царь Пирр уже несколько раз в продолжение своей тревожной жизни выказал себя отличным воином. Он был сыном эпирского царя Аякида, который вел свой род от Ахиллеса и находился в родстве с Александром Великим. Родился Пирр лет через семь после смерти этого великого завоевателя. Ему не минуло еще двух лет, когда его отец, вследствие народного восстания, был свергнут с престола, а сам он увезен верными слугами в Иллирию к царю Глауку. Слуги застали этого последнего во дворце сидящим рядом со своей женой и, положив ребенка на пол, просили Глаука принять его под свою защиту и покровительство. Глаук затруднялся исполнить эту просьбу, потому что боялся гнева царя македонского, Кассандра, преследовавшего семейство Аякида, В то время как он сидел в задумчивой нерешительности, ребенок подполз к нему, схватился за его платье и, поднявшись на ноги, оперся о его колени. Тут царь сжалился и передал мальчика своей жене, поручив ей воспитать его вместе с их собственными детьми. Кассандр предлагал ему двести талантов за выдачу ребенка, другие враги тоже с угрозами требовали этого; но Глаук не уступил, и когда Пирру минуло двенадцать лет (в 307 г.), отвез его на родину.

Во время одной поездки Пирра в Иллирию молоссы, одно из четырнадцати эпирских племен, взбунтовались и возвели на престол одного из родственников Пирра, Неоптолема. Пирр, которому тогда было семнадцать лет, бежал к Димитрию Полиоркету, женатому на его сестре Дендамии. Этот смелый и храбрый воин, сын Антигона, одного из лучших полководцев Александра Великого, сражался вместе со своим отцом против остальных преемников Александра (Диадохов) за распавшуюся монархию этого последнего и находился в то время на высшей ступени своей славы и счастья. Молодой Пирр обнаружил в сообществе Димитрия и Антигона такой военачальнический талант, что когда Антигона спросили, кто, по его мнению, величайший полководец, он отвечал: «Пирр, когда он придет в зрелый возраст». В битве при Ипсе во Фригии (301), в которой Антигон лишился жизни, а Димитрий престола, Пирр показал чудеса храбрости; в следующие за тем годы он тоже не покидал несчастного Димитрия, потерявшего большую часть своих владений. Когда Димитрий заключил мир с Птоломеем, царем Египта, Пирр, в интересах своего друга, отправился заложником в Египет.

При дворе Птоломея он приобрел себе доверие и приязнь царя своим открытым и энергичным характером, его мужественная красота и рыцарственность снискали ему расположение царицы Вереники и ее дочери Антигоны, падчерицы Птоломея. Он женился на Антигоне и, получив от тестя деньги и войско, возвратился на родину (296 г.). Народ встретил его с большой радостью, так как Неоптолем, из-за своей жестокости, пользовался общей ненавистью. Он условился с Пирром управлять государством вместе, но скоро обнаружил замыслы отделаться от своего соправителя, вследствие чего этот последний умертвил его во время одного торжественного жертвоприношения.

С этих пор Пирр оставался неприкосновенным и не ограниченным владыкой своего наследственного государства. Грубые, воинственные эпирцы были в восторге от своего храброго, рыцарственного царя и прозвали его «орлом». Но такой пылкий и предприимчивый чело век, как Пирр, не мог удовлетвориться горами маленького Эпира; он не переставал мечтать о битвах и победах, о славе и обширном владычестве. Некоторое, очень короткое, время он был государем Македонии. Македоняне добровольно предложили ему вакантный престол, но он также добровольно, семь месяцев спустя, отказался от господства, которое не мог удерживать за собой собственными силами. И вот через несколько лет после того явились к нему тарентские послы с просьбой об избавлении их родины от бедственного положения, о защите эллинской культуры в Италии от посягательства на нее варваров-римлян. Они предложили ему верховное начальство над войсками тарентинцев и их союзников – луканцев, самнитян, бретийцев, итальянских греков, что составляло в сложности 350 тыс. человек пехоты и 20 тыс. конницы. Город Тарент обещал уплатить все военные издержки и поместить в своих стенах гарнизон ЭПИРСКОГО царя. Это предложение открыло Пирру новую блестящую перспективу; он надеялся, опираясь на силу итальянских и сицилийских греков, завоевать себе обширное государство на западе, подобно тому, как его родственник Александр Великий сделал это на востоке. Поэтому предложение тарентинцев было принято им очень охотно.

При дворе Пирра жил фессалиец Кинеас, очень даровитый человек и искусный оратор, который был учеником Демосфена и которого современники сравнивали с этим последним. Пирр глубоко уважал его, так как Кинеас, независимо от своих дарований, оказал ему много важных услуг в качестве посланника, и обыкновенно говорил, что этот человек завоевал для него больше городов словами, чем он сам – оружием. Рассказывают, что после принятия Пирром тарентинского предложения Кинеас шел с царем следующий разговор: «Римляне, – сказал он, – народ очень воинственный, и под их властью находится много боевых людей; если боги пошлют нам победу над ними, каким образом воспользуемся мы ею?» Пирр отвечал: «Если мы одолеем римлян, то скоро вся Италия будет принадлежать нам». После некоторого молчания Кинеас продолжал: «Ну а когда Италия сделается нашей, что мы станем делать после этого?» Царь отвечал: «В самом близком соседстве с ней лежит Сицилия, плодородный и густонаселенный остров, который завоевать очень не трудно, потому что со смерти тирана сиракузского, Агафокла, там не прекращаются народные волнения: города не имеют правителя и брошены на произвол необузданных демагогов». – «Это хорошо, – заметил Кинеас, – по завоевание Сицилии сделается ли пределом нашего господства?» Пирр возразил: «Да ниспошлют нам боги победу и счастливое выполнение наших планов! Все это будет для нас только прологом к более обширным предприятиям, потому что из Сицилии легко добраться до Африки и Карфагена и завладеть ими». – «Конечно, – сказал Кинеас, – а с такими средствами мы без труда снова завоюем себе Македонию, да и Грецию вдобавок. Но скажи мне, когда уже это все очутится в наших руках, что станем мы делать тогда?» – «Тогда, – отвечал Пирр смеясь, – тогда мы заживем в мире и спокойствии; круговая чаша будет ходить у нас каждый день, с утра до вечера будем мы собираться в дружеской компании, и веселью не будет конца». – «В таком случае, – заключил Кинеас эту беседу, – что же мешает нам теперь жить весело и спокойно, за круговой чашей, когда мы уже теперь без труда владеем всем тем, что ты хочешь еще приобрести ценой стольких опасностей и кровопролитий?»