Михаил Погодин - Древняя русская история до монгольского ига. Том 1 Страница 43

«В лето 1125 преставился благоверный князь, христолюбивый и великий князь всея Руси, Владимир Мономах, иже просвети Русскую землю, как солнце пуская лучи, его же слух произыде по всем странам, — особенно же был он страшен поганым; братолюбец, и нищелюбец, и добрый страдалец за Русскую землю. Преставление его было мая 19. Тело его положено у святой Софии, у отца Всеволода, с песнями и молитвами обычными. Святители горестные плакали о святом и добром князе; народ и люди плакали о нем, как дети плачут по отце или по матери; вот как все о нем плакали. С плачем великим разошлись люди и дети его по тем волостям, что роздал им».

В Суздальской летописи встречаются при этом еще следующие замечания:

«Сей чудный князь Владимир старался сохранять Божии заповеди, и, нося страх Божий в сердце, всегда поминал слова Господни: о сем познают вы вси человеци, яко мои ученици есте, аще любите друг друга, и любите врагы ваши, и добротворите ненавидящим вас. Он не возносился, ни величался, а предоставлял все Богу, и Бог предал всех зломыслов под руки его, и он отпускал их одареных. Милостив был паче меры, не щадил имения своего, оделяя требующих, и церкви зижа и украшая».

Митрополит Никифор в вышеупомянутом послании свидетельствует то же самое:

«Руки твои простираются ко всем, говорит он князю. Ты не держишь у себя серебра и золота, но раздаешь все неимущим, а скотница (казна) твоя по благодати Божией всегда полна, неоскудна и неистощимая. Великую веру, продолжает та же летопись, имел он к Богу и к сродникам своим, к святым мученикам, Борису и Глебу, тем же и церковь прекрасную создал на том месте, на Альте, где была пролита неповинная кровь. Был очень жалостлив, и приял тот дар от Бога, что, входя в церковь и слыша пение, всегда проливал слезы, и молился всегда со слезами. За то Бог и совершал все его прошения, и исполнил лета его в доброденстве».

Такие отзывы продолжаются в летописях при всяком случае, например:

Продолжатель Несторов под 1139 г., описывая милостивый поступок Ярополка, говорит в похвалу ему: «Ярополк был милостив, добр, имел страх Божий в сердце, как и отец его имел страх Божий в сердце».

Летописец Василий прибавляет, рассказывая об осаде Мономахом Киева: «Он преклонился на мольбу княгини, ибо почитал ее как мать свою, ради отца своего, которого он любил и не ослушался никогда, ни при жизни, ни по смерти, потому и послушал ее, как мать; он любил и духовенство, особенно чернеческий чин, приходящих к нему напитывал и напоял, как мать детей; видел ли кого шумна или в зазоре, не осуждал, но все перекладывал на любовь».

Это любезное и необыкновенное в его время качество, снисходительность, видно и из следующих слов Поучения, примечательных и в авторском отношении:

«Кто прочтет сию грамоту из детей моих, из чужих людей, и не понравится ему она, не смейся и не сердись, скажи: на далеком пути, на санях сидя, безлепицу молвил».

В последнем отношении всего примечательнее начало Поучения, исполненное истинного красноречия:

«Я, худой, от деда своего Ярослава, благословенного, славного, названный в крещении Василием, а по-русски Володимером, от отца своего возлюбленного и матери Мономахини… пишу сию грамоту для детей моих и всех христианских людей. Имейте страх Божий в сердце и творите милостыню неоскудную — вот начаток всякому добру.

Велий еси Господи, и чудна дела Твоя! Никакой разум человеческий не может не поведати чудес Твоих: как небо устроено, солнце… как луна и звезды, и тьма и свет, и земля на водах положена, Господи, Твоим промыслом!.. И сему чуду дивимся, как человек созданный от персти бывает разноличен; если весь мир совокупить, то всякий явится с своим образом? И птицы небесные умудрены Тобой, Господи? Егда повелишь, воспоют и возвеселят… Благословен еси Господи и хвален зело… Иже не хвалит Тебя Господи, и не верует всем сердцем и всею душою во имя Отца и Сына и Святого Духа, да будет проклят.

Научися верный человече, быть благочестивым делателем, по Евангельскому слову, помысл чист имети, понуждайся на добрые дела, Господа ради: очам управленье, языку удержанье, уму смиренье, телу порабощенье, гневу погубленье. Лишаем — не мсти; ненавидим и гоним — терпи; хулим — моли; умертвим грех. Господь указал нам побеждать врага тремя добрыми делами: покаяньем, слезами, милостынею. Помните, что ими улучить можно милость Божию, не тяжкая это заповедь, — не одиночество, не чернечество, не голод, что творят иные добрые».

Современные свидетельства, а еще более самые действия Мономаха, переданные нами согласно со всеми летописями, подтверждают искренность и правдивость его слов. И народ любил Мономаха за его княжеские доблести, за его человеческие добродетели. Во всей Русской земле чтилась память его долго после его кончины.

Новгородцы в 1142 году говорят Всеволоду Ольговичу: «Не хотим ни сына твоего, ни брата, ни племянника вашего, хотим племени Владимира».

Киевляне в 1147 г. отвечают Изяславу Мстиславичу, звавшему их на Олеговичей, среди которых находился сын Мономаха: «Княже, не гневайся на нас, на Владимира племя руки поднять не можем; на Олеговичей, так пожалуй, хоть с детьми».

В то же время куряне отказались перед сыном этого Изяслава, Мстиславом, идти на его противников, между которыми находился внук Мономаха: «За тебя князю, биться рады, а на Владимира племя, говорили они, не можем идти, на Юрьевича руки поднять не можем».

(И позднейшее потомство сохранило то же почтение, ту же любовь к Мономаховой памяти. Когда в XVI веке возникла мысль о царском титуле для великих князей московских, имя Мономаха тотчас представилось правительству. Так и теперь — венец, которым венчается русский царь в великую минуту вступления на престол первой державы в мире, именуется Мономаховым, как бы в знамение той любви, той взаимной преданности, того высокого, чистого духовного союза, который долженствует быть между русским царем и русским царством.)

Стол киевский был занят старшим сыном Мстиславом. Заблаговременно призванный отцом из Новгорода и живший подле в Вышгороде, он имел силу в своих руках, и никто из старших по праву, не многих, впрочем, князей — не мог с ним спорить, как прежде никто не мог спорить с его отцом.

Владение Мономаха хотя и разделилось между пятью его сыновьями, но они все находились в полном послушании у старшего, благодаря его доблестям.

Княжение его, впрочем, очень кратковременное, 1125–1132, было совершенным продолжением Мономахова, грозное как для внешних, так и для внутренних врагов. Половцы, пытавшиеся напасть на Переяславское княжество, были отражены братом великого князя Ярополком, но Мстислав тем не удовольствовался: он послал своих воевод на дикое кочевое племя, прогнать их как можно далее от русских пределов:

«Се бо Мстислав великий наследи отца своего пот Владимира Мономаха великого. Владимир сам собою постоя на Дону, и много пота утер за землю Русскую, а Мстислав мужи своя посла, загна Половцы за Дон, и за Волгу, и за Яик, и тако избави Бог Русскую землю от поганых».

Дома прежде всего он должен был принять участие в делах Черниговского княжества, которое, по кончине славного своею кротостью Давыда Святославича, было отнято у дяди, Ярослава, племянником Всеволодом Ольговичем. Мстислав обещался помочь обиженному, но не исполнил своего обещания. Особенно подействовал на него Григорий, игумен Св. Андрея, любимый еще отцом Мономахом и самим Мстиславом. Он не допустил Мстислава идти войною на Всеволода, сказав: «Лучше преступить крестное целование и не начинать войны, нежели проливать христианскую кровь». Собрав собор архиерейский, он объявил Мстиславу торжественно: «Мы берем грех на себя». Мстислав послушал их, и всю жизнь, прибавляет летописец, раскаивался в этом преступлении клятвы. Может быть, просьбы дочери, жены Всеволода, вместе с уступкой Курска также имели здесь участие в решении Мстислава. Несчастный Святославич вынужден был оставить добычу у похитителя и удалиться в свой Муром, где он стал родоначальником князей муромских и рязанских.

Гораздо строже был Мстислав в отношении к полоцким князьям, «зане не бяхуть его воли, и не слушахуть его, коли зовяшеть в Русскую землю в помощь, но паче молвяху Бонякови шелудивому во здоровье, и про се ся Мстислав разгневася на не, и хотяше на не ити».

Половцы на некоторое время задержали Мстислава.

В 1127 году, то есть на второй год после своего вступления на великокняжеский стол, он снарядил общий поход против полоцких князей: брату Вячеславу он велел идти на кривичей из Турова, брату Андрею из Владимира, зятю Всеволоду из Городна, Вячеславу Ярославичу из Клеческа. Сборное место их назначено под Изяславлем. Всеволод Ольгович должен был идти на Стрежев к Борисову, Иван Войтишич с торками, сын Изяслав из Курска, сын Ростислав из Смоленска, к Дрютеску, сын Всеволод с новгородцами к Неклочу.