Олег Ивик - Хазары Страница 44

Первое упоминание о росах (русах) встречается в так называемых «Вертинских анналах» — хронике государства франков, охватывающей период с 830 по 882 год. Летописец сообщает, что в 839 году в Ингельгейм, ко двору императора Людовика Благочестивого, прибыло посольство от византийского императора Феофила. Вместе с послами Феофил отправил к Людовику «неких [людей], которые говорили, что их, то есть их народ, называют рос». Выяснилось, что росы были послами, которых «их король, по имени хакан» направил к Феофилу «дружбы ради». Послы эти добрались до Константинополя с большими трудностями, свой путь «они проделали среди варварских племен, ужаснейших, отличавшихся безмерной дикостью» (возможно, росов напугали венгры, которые как раз в те времена обосновались в Юго-восточной Европе), и Феофил, опасаясь за жизнь своих гостей, не хотел отпускать их обратно той же дорогой. Он просил Людовика, чтобы тот разрешил росам «безопасно возвратиться через его империю».

Недоверчивый Людовик, однако, не спешил пропускать незнакомцев через свои границы. Летописец сообщает: «Расследуя более тщательно причину их прибытия, император узнал, что они из народа свеонов, и решил, что они являются скорее разведчиками в той стране и в нашей, чем просителями дружбы; он счел нужным задержать их у себя до тех пор, пока не сможет истинно узнать, пришли ли они честно туда или нет. Он сразу же сообщил об этом Феофилу через его упомянутых послов и в письме, и что их [росов] он охотно из любви к нему принял, а также, если окажется, что они заслуживают доверия, им будет предоставлена возможность вернуться безопасно на родину; они будут отправлены, причем им будет оказано содействие; в противном случае они будут направлены к лицу его вместе с нашими посланцами, чтобы он сам решил, что с такими должно сделать»{499}.

Дальнейшая судьба послов осталась неизвестной. Но нас она, пожалуй, не слишком интересует. Интересно другое: в 839 году Франкская империя охватывала огромную территорию — всю современную Францию (кроме Бретани), Бельгию и Голландию, запад Германии, Австрию, Швейцарию, север Италии и восток Испании; Людовик Благочестивый был величайшим правителем Европы. И тем не менее он ничего не знал ни о каком государстве росов. А вот о викингах, которые постоянно грабили северные области его империи, Людовик был осведомлен прекрасно. Поэтому, заподозрив, и не без оснований, что росы принадлежат к «народу свеонов» (то есть шведов), он отнесся к ним с естественным недоверием.

Интересно и то, что «росы» титуловали своего правителя «хаканом». Слово это было сугубо тюркским; ни скандинавы, ни славяне своих исконных властителей так не называли. А вот молодое политическое образование на границах Хазарского каганата могло использовать титул могущественного соседа для того, чтобы придать новоявленному властителю какой-то вес.

О происхождении слова «Русь» и о том, кто же такие сами русы (росы), существует множество гипотез. Если предельно упростить их (а если не упрощать, то придется писать отдельную книгу), основных версий — две{500}.

Согласно одной, Русью называлось политическое объединение среднеднепровских славян — этой версии придерживался М.И. Артамонов, ее развивал крупнейший отечественный археолог, академик В.В. Седов{501}.

Согласно второй гипотезе, Русью, или русами (росами), в IX и по крайней мере до начала X века называли выходцев из Скандинавии, дружины которых все чаще появлялись в Юго-восточной Европе, — так считал, например, член-корреспондент РАН, директор Института российской истории А.П. Новосельцев{502}. Этой же теории придерживается доктор исторических наук, ведущий сотрудник Института славяноведения РАН В.В. Петрухин{503}. По их мнению, русы не были каким-то конкретным народом — так называли отряды пришлых скандинавских воинов (а точнее — грабителей) или купцов. Впрочем, часто русы сочетали оба эти занятия. Недаром и прозорливый император Людовик заподозрил в росах свеонов-викингов.

Во всех германских языках слова «гребля», «весло», «плаванье на гребных судах» имеют общие корни со словом «Русь». Русью, или русами, скандинавы называли участников водных походов независимо от их национальной принадлежности{504}. «Русы состоят из многочисленных племен разного рода, — писал Масуди. — Среди них находятся урманы (норманны), которые наиболее многочисленны…» (справедливости ради отметим, что арабское слово, которое в данном случае переведено как «норманны», некоторые исследователи читают иначе){505}. По пути на юг их дружины могли пополняться воинами всех племен и народов, прежде всего славянами, через земли которых шли русы, но основу любого отряда, конечно же, составляли сформировавшие его скандинавы.

Авторы настоящей книги разделяют «скандинавскую» точку зрения (ее давно уже можно назвать общепризнанной), что же касается «славянской» теории, то сегодня она не без оснований считается сложившейся под давлением официозной советской историографии{506}.

Вообще говоря, не вполне понятно, почему советской науке так «хотелось», чтобы русы IX века были славянами. И арабские, и византийские авторы описывают их не в самых лицеприятных выражениях. Ибн Фадлан называет русов «грязнейшим из творений Аллаха», сравнивает с «блуждающими ослами» и сообщает: «…Они не очищаются ни от экскрементов, ни от урины, не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды…»

Ибн Фадлан рассказывает, о том, как русы, привезшие на Волгу девушек-рабынь для продажи, прилюдно совокупляются с ними: «И вот один [из них] сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. И иногда собирается [целая] группа из них в таком положении один против другого, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и наталкивается на него, сочетающегося с ней. Он же не оставляет ее, пока не удовлетворит своей потребности». Про «царя» русов арабский дипломат говорит, что он «не имеет никакого другого дела, кроме как сочетаться [с девушками], пить и предаваться развлечениям»{507}.

Но неопрятность, неразборчивость в половых связях и отсутствие стыдливости — далеко не самое худшее, что сообщают о русах средневековые авторы. Ибн Руста пишет о них: «Все постоянно носят при себе мечи, потому что мало доверяют они друг другу, и что коварство между ними дело обыкновенное: если кому удастся приобресть хотя малое имущество, то уж родной брат или товарищ тотчас же начинает завидовать и домогаться, как бы убить его или ограбить»{508}.

Патриарх Фотий, которому довелось пережить набег русов на Константинополь в 860 году, в одном из своих писем называет этот народ «всех оставляющим позади в жестокости и кровожадности»{509}. В дни осады и сразу после нее Фотий произнес перед жителями города две проповеди, тексты которых сохранились. Он рассказывает, как русы обрушились на окрестности Константинополя, «не щадя ни человека, ни скота, не стесняясь немощи женского пола, не смущаясь нежностью младенцев, не стыдясь седин стариков, не смягчаясь ничем из того, что обычно смущает людей, даже дошедших до озверения, но дерзая пронзать мечом всякий возраст и всякую природу».

Русы отличались особой бесчеловечностью даже для тех, не самых гуманных, времен. Фотий говорит: «Можно было видеть младенцев, отторгаемых ими от сосцов и молока, а заодно и от жизни, и их бесхитростный гроб — о горе! — скалы, о которые они разбивались; матерей, рыдающих от горя и закалываемых рядом с новорожденными, судорожно испускающими последний вздох… Не только человеческую природу настигло их зверство, но и всех бессловесных животных, быков, лошадей, птиц и прочих, попавшихся на пути, пронзала свирепость их; бык лежал рядом с человеком, и дитя и лошадь имели могилу под одной крышей, и женщины и птицы обагрялись кровью друг друга. Все наполнилось мертвыми телами: в реках течение превратилось в кровь; фонтаны и водоемы — одни нельзя было различить, так как скважины их были выровнены трупами, другие являли лишь смутные следы прежнего устройства, а находившееся вокруг них заполняло оставшееся; трупы разлагались на полях, завалили дороги, рощи сделались от них более одичавшими и заброшенными, чем чащобы и пустыри, пещеры были завалены ими, а горы и холмы, ущелья и пропасти ничуть не отличались от переполненных городских кладбищ»{510}.

Отметим, что, несмотря на все старания некоторых отечественных историков, ужасы эти не имеют к славянам особого отношения. Те средневековые хронисты, которые прямо говорят о происхождении варваров, громивших окраины Константинополя, называют их норманнами. Так, венецианский историк X–XI веков Иоанн Диакон, описывая события начала 860-х годов, пишет: