Борис Юлин - Бородинская битва Страница 45

Солтык

Бородино, 8 сентября. Еще одна ужасная ночь! Проведя предыдущую в грязи, истребив, несмотря на всю нашу бережливость, весь провиант до последней крохи, мы остались без продовольствия: нечего есть, нечего пить. Колоча, куда многие кидались, чтобы избегнуть резни, запружена трупами, вода окрашена кровью. Нам пришлось расположиться среди мертвецов, стонущих раненых и умирающих. Усталые и изнуренные, мы не можем помочь им. Наконец погода, прекрасная в течение всего дня, с наступлением ночи стала сырой и холодной. Большинство полков осталось без огня, его разрешили зажечь только в полночь, когда усталым людям, умирающим от голода, не оставалось другого средства от страданий, как согреться!

Утром мы были изумлены; русская армия исчезла. Какое грустное зрелище представляло поле битвы! Никакое бедствие, никакое проигранное сражение не сравняется по ужасам с Бородинским полем, на котором мы остались победителями. Все потрясены и подавлены. Армия неподвижна, она теперь больше походит на авангард. Многие солдаты отправляются в окрестности искать пропитания или дров; другие стоят на часах, а некоторые наконец заняты подачей помощи и переноской раненых. Несчастных отправляют или в Колочский монастырь, в 4 верстах от поля битвы, или в соседние дома. Но места для всех не хватает.

Часть утра Наполеон употребил на осмотр вчерашних русских позиций.

Решительно ни на одном поле сражения я не видел до сих пор такого ужасного зрелища. Куда ни посмотришь, везде трупы людей и лошадей, умирающие, стонущие и плачущие раненые, лужи крови, кучи покинутого оружия; то здесь, то там сгоревшие или разрушенные дома.

Огромная площадь трех главных редутов взрыта ядрами; на ней виднеются тела, разбросанные члены, глубокие ямы, вырытые снарядами, с погребенными на дне их трупами. Ясно видны те места, где разорвавшимся снарядом разбиты лафеты пушек, а кругом убиты все — люди и лошади. В некоторых местах битва была такой ожесточенной, что трупы нагромождены там кучами. Солдаты роются не только в мешках, но и в карманах убитых товарищей, чтобы найти какую-нибудь пищу. Говорят, что Наполеон велел переворачивать трупы офицеров, чтобы определить, чем они убиты. Почти все изранены картечью. Трудно представить себе что-нибудь ужаснее внутренних частей главного редута. Кажется, что целые взводы были разом скошены на своей позиции и покрыты землей, взрытой бесчисленными ядрами. Тут же лежат канониры, изрубленные кирасирами около своих орудий; погибшая тут почти целиком дивизия Лихачева, кажется, и мертвая охраняет свой редут.

Иногда под кучами мертвецов завалены раненые, призывов и стонов которых никто не услыхал в течение ночи. С трудом извлекают некоторых из них. Одежда и оружие — все покрыто грязью и кровью; штыки согнулись от ударов по лошадям.

Пасмурное небо гармонирует с полем битвы. Идет мелкий дождь, дует резкий однообразный ветер, и тяжелые, черные тучи тянутся на горизонте. Всюду угрюмое уныние.

Не один император объезжает поле сражения: генералы, офицеры, солдаты, движимые любопытством, молча бродят везде, осматривая с изумлением каждый кусочек земли. Они смотрят друг на друга, как бы изумляясь, что еще живы. Незнакомые начинают разговаривать, каждому хочется рассказать, что с ним случилось за этот день. Вокруг рассказчиков образуются кружки слушателей; разговор оживляется, и картинные рассказы несколько оживляют это унылое место.

Ложье

Я возвращаюсь к главной квартире, где мы еще находились восьмого числа. В то время как мы отдыхали, около 12 часов дня поднялась тревога: многочисленный отряд казаков, отделившись от русской армии, по ошибке приблизился к нам. Достаточно было небольшой демонстрации, чтобы заставить их повернуть обратно и рассеяться; через час после этого Наполеон сел на лошадь, сопровождаемый своим штабом, и объехал поле битвы. Я следовал за ним, и мне приходили на ум самые горькие размышления об ужасных результатах недоразумений между земными царями. Целыми линиями русские полки лежали распростертые на окровавленной земле и этим свидетельствовали, что они предпочли умереть, чем отступить хоть на один шаг. В этих грустных местах Наполеон собирал все сведения и приказывал замечать даже номера на пуговицах мундиров, чтобы знать, какие части действовали со стороны неприятеля. Эти сведения нужны были ему для его бюллетеней. Но что его занимало больше всего, это забота о раненых. Он приказал перенести их в соседний обширный монастырь, который был обращен в госпиталь. Вслед за ним вошли мы в тот самый большой редут, взятие которою стоило крови стольких славных жертв. Двое из нас не последовали за Наполеоном, это Коленкур и Канвилль; проливая слезы, они отвернулись от этого печального места, в котором лежали славные останки их братьев. Скорбь их была вполне понятна.

Боссе

При наступлении утра 8 сентября я прошелся по полю битвы; я увидел, что во многих местах трупы были навалены один на другой, текли ручьи крови; поле было все осыпано ядрами и картечью, точно градом после сильной бури; в местах, которые больше подверглись огню, особенно против нашей батарей, ядер, осколков гранат и картечи было такое множество, что можно было подумать, что находишься в плохо убранном арсенале, где разбросали кучи ядер и рассыпали картечь. Я не мог постичь, каким образом хоть один человек мог уцелеть здесь. Я еще больше удивился, подойдя к рвам: здесь была такая масса гранат, что, не видевши, невозможно себе это представить!

Признаюсь, что первая моя мысль при виде всего этого хаоса была, что я нахожусь в каком-то складе; ничего подобного я раньше не видел и не мог уверить себя, что все это произошло! Я стоял как только что проснувшийся человек, который не верит своим собственным глазам; я оплакивал несчастных раненых, которые по какому-то инстинкту забрались в эти рвы, где они хоть немного были защищены от ветра. Эти несчастные, не получая помощи, молили как милости, чтобы их прикончили. Их было такое огромное количество, что походных госпиталей не хватало, кто не мог до них дотащиться, тот оставался на поле битвы, подвергаясь опасности быть раздавленным ногами лошадей и колесами фургонов. Почти все они погибли или от ран, или же от голода. Я видел французского солдата, ему оторвало ногу ядром, но она еще немного держалась на коже, и он сам отрезал ее своей саблей, чтобы она не мешала ему доползти до какого-нибудь места, где он мог бы умереть спокойно, не рискуя быть растоптанным ногами. Он дополз до маленького костра, который зажгли мне солдаты; я велел насколько только возможно удобнее поместить его; другие раненые увидели это и также поползли ко мне. Я видел русского сержанта с двумя оторванными ногами, он говорил немного по-французски: он был пленником во Франции и присутствовал при свидании в Тильзите. Вскоре мой бивак был настолько переполнен ранеными, что мне пришлось покинуть его и искать другого убежища. Мои слуги и вестовые сердились на мою доброту и унесли с собой то небольшое количество дров, которые они разыскали, и несчастные вновь остались без всякого утешения.

Я продолжал ходить по полю битвы и осматривать позиции. Я убедился, что атака нашим левым крылом была бы невозможна и что если бы мы попытались это сделать, то погибель наша была неизбежна. Пока я продолжал мой обход и делал свои наблюдения, мои повар отрезал кусок конины и приготовил мне жаркое к моему возвращению; он сварил мне еще кашу, которая должна была заменить мне хлеб. Все это я нашел очень вкусным и ел с большим аппетитом.

Вьоне де Маренгоне

Нам приказано было расположиться на этом самом месте, посреди умирающих и мертвых. У нас не было ни воды, ни дров, зато в патронницах у русских найдена была водка, каша и иная провизия. Из ружейных прикладов и обломков нескольких фургонов удалось развести огни, достаточные для того, чтобы поджарить конину — основное наше блюдо. Для варки супа приходилось снова спускаться за водой к речке Колоче. Но вот что было ужаснее всего: около каждого огня, как только блеск его начинал прорезывать мрак, собирались раненые, умирающие, и скоро их было больше, чем нас. Подобные призракам, они со всех сторон двигались в полумраке, тащились к нам, доползали до освещенных кострами кругов. Одни, страшно искалеченные, затратили на это крайнее усилие, последний остаток своих сил: они хрипели и умирали, устремив глаза на пламя, которое они, казалось, молили о помощи; другие, сохранившие дуновение жизни, казались тенями мертвых! Им оказана была всякая возможная помощь не только доблестными нашими докторами, но и офицерами и солдатами. Все наши биваки превратились в походные госпитали.

Брандт

Две трети всех раненых прошли через наш госпиталь, который вся армия знала и благодаря сделанному извещению, и потому еще, что он находился близ главной квартиры. Едва только я успел окончить необходимые приготовления, как раненые стали появляться массами.