Сергей Нефедов - История Нового времени. Эпоха Возрождения Страница 45

В 1472 году Иван III поручил двум русским мастерам построить в Москве большой каменный храм – такой же, как Успенский собор во Владимире. Десятки рабочих возводили храм два года – но на третий год здание рухнуло: строители не умели делать крепкий известковый раствор. По совету своей жены Софьи Иван III послал за мастерами в Италию, и его люди уговорили ехать в далекую и неведомую Московию архитектора Аристотеля Фиоравенти из Болоньи: они обещали итальянцу огромные по тем временам деньги – десять рублей, то есть два фунта серебра в месяц. Аристотель приехал в Москву, а потом посетил Владимир, осмотрел Успенский собор, восхитился и сказал, что это, должно быть, работа каких-то итальянских мастеров. В 1475 году он приступил к стройке, научил подмастерьев делать раствор и поднимать камни с помощью ворота; через четыре года московский Успенский собор был построен – он стал украшением Кремля и символом возрождения Руси. Иван III еще не раз посылал в Италию за мастерами – и нанял многих архитекторов, литейщиков и чеканщиков; архитектор Марк Фрязин построил для князя Грановитую палату, а Алевиз Новый и Петр Фрязин возвели новые стены Кремля – взамен обветшавших стен, построенных еще при Дмитрии Донском. На холме над Москвой-рекой вырос новый каменный Кремль с могучими башнями, прекрасными дворцами и соборами, золоченые купола которых сверкали на солнце.

Итальянские мастера научили русских новой технике чеканки монет и литья пушек. При Иване III был построен Пушечный двор, где в многочисленных литейных мастерских работали сотни подмастерьев – так что небо над Пушечным двором было всегда застлано клубами дыма. В 1485 году отлитые на Пушечном дворе бомбарды впервые подали свой голос в пользу объединения Руси; мастер Аристотель Фиоравенти лично сопровождал "пушечный наряд" в походе на Тверь; тверской князь Михаил не осмелился оказать сопротивление, и Тверь была присоединена к Москве. Москва объединила вокруг себя почти все русские земли, некогда подвластные ордынскому хану; лишь Псков и Рязань на словах еще сохраняли самостоятельность – но на деле там правили ставленники московского князя. Иван III превратился в могущественного правителя, который требовал, чтобы его называли "Государем всея Руси", – и появление нового государства было сразу же замечено европейцами. В 1486 году немецкий рыцарь и путешественник Николай Поппель, отправившись на восток, неожиданно обнаружил, что за Литовской Русью, в землях, которые немцы называли Татарией, есть еще одна страна – Русь Московская, и ее государь "сильнее польского короля". Поппель рассказал об увиденном императору Максимилиану, и Максимилиан, уверенный в своем праве раздавать короны, послал Поппеля в Москву предложить королевскую корону великому князю Московии. Однако любезное предложение неожиданно для всех вызвало гнев великого князя:

– Мы божьей милостью государи на своей земле изначала, – сказал Иван III, – а постановление имеем от бога, как наши прародители, так и мы…

– Переведите послу, чтобы ясно понял, – обратился князь к толмачам. – Мы божьей милостью государи на своей земле изначала… Мы государи на своей земле теперь, а постановления, как прежде мы не хотели ни от кого, так и теперь не хотим.

ВРЕМЯ СРАЖЕНИЙ

Я думаю, что нет под солнцем людей, столь

привычных к суровой жизни, как русские.

Иван III называл себя Государем всея Руси – хотя хорошо знал, что западными русскими землями правит великий князь литовский и король польский Казимир IV. Именовать себя Государем всея Руси означало объявить войну Литве и Польше – и в 1492 году эта война началась; она продолжалась с перерывами тридцать лет и слилась с восстанием православных русских в Литве. После битвы под Вилькомиром Литва стала католическим государством и православные подвергались притеснениям; они с надеждой смотрели в сторону Москвы, и в 1500 году около десятка русских князей, отказавшись от присяги Казимиру, присоединили свои полки к войскам Ивана III. Литовцы были разбиты в битве при Ведроши, и четверть Литовской Руси воссоединилась с Москвой – это была самая большая победа Государя всея Руси.

Иностранцы, посещавшие Русь в XVI веке, с удивлением описывали воинов московского князя. "Лошади у них маленькие, не подкованы, седла приспособлены так, что всадники могут без труда поворачиваться во все стороны и натягивать лук… Обыкновенное оружие у них составляет лук, стрелы, топор и кистень… Саблю употребляют более знатные… некоторые из знатных носят латы, кольчугу, сделанную искусно, в виде чешуи… другие носят платья, подбитые ватой… Все, что они делают, нападают ли на врага, или преследуют его, или бегут от него, они совершают внезапно и быстро". "Я думаю, что нет под солнцем людей, столь привычных к суровой жизни, как русские, – писал англичанин Ченслер. – Никакой холод их не смущает, хотя им приходится проводить в поле по два месяца, когда стоят морозы и снега выпадает более, чем на ярд… Простой солдат не имеет ни палатки, ни чего-либо иного, чтобы защитить свою голову; наибольшая их защита от непогоды – это войлок, который они выставляют против ветра, а если пойдет снег, то воин отгребает его, разводит огонь и ложится около него… Он живет овсяной мукой, смешанной с холодной водой и пьет воду… Много ли нашлось бы среди наших хвастливых воинов таких, которые могли бы побыть с ними в поле хотя бы месяц?"

Русских воинов, обязанных постоянной службой, звали "отроками" или "детьми боярскими": в составе своего десятка и сотни они всегда находились при боярине-воеводе и были его "дворовыми людьми" – "дворянами". Среди них были вольные слуги и боярские холопы; все они получали "корм" с волости или уезда, который имел их боярин в кормлении: так было заведено со времен татарского владычества. Иван III стал менять эти порядки; присоединив Новгород, он отнял у бояр их кормления и вотчины, и из этих земель роздал "боярским детям" небольшие поместья в 10-20 дворов – с тех пор дворян стали называть помещиками. Помещик не имел никаких прав над крестьянами: ему выплачивалась лишь часть причитающихся с крестьян податей – а взамен он должен был нести службу и по первому требованию являться на смотр с конем и в доспехе. За неявку на смотр в мирное время наказывали отнятием поместья, а во время войны наказанием была смерть. Все поместья и причитающиеся с них доходы были переписаны в "разрядных книгах", хранившихся в "разрядном приказе" – тогдашнем военном ведомстве; если поместье превышало 150 десятин земли (десяток дворов), то помещик должен был приводить с собой "боевых холопов" – по одному с каждых 150 десятин. Эта система была заимствована у сильнейшей военной державы тех времен, Османской Империи; у турок поместья назывались "тимарами", дворяне – "сипахами", а "боевые холопы" – "гулямами".

Тактика русской конницы была унаследована с тех времен, когда русские полки сражались вместе с татарами; она была основана на быстроте и маневре. Атаковав противника, передовые всадники часто оборачивались назад и делали вид, что бегут, – а в действительности заманивали врагов под удар засадного полка. В битве при Ведроши удар из засады привел к окружению литовских рыцарей, которые почти все полегли на поле боя; в плен попали литовский гетман и несколько воевод. После нескольких поражений Литва запросила перемирия и король Сигизмунд (1506-48) стал спешно перестраивать свое войско по русско-турецкому образцу; он провел перепись и обязал панов выставлять воина с каждых восьми дворов. В 1512 году сын Ивана III, великий князь Василий III, возобновил войну и несколько раз подступал к Смоленску; летом 1514 года московские войска пришли к знаменитой крепости с "большими пушками" и Смоленск сдался, не дождавшись подхода спешившей к городу королевской армии. 8 сентября 1514 года русские и литовские войска встретились в бою под Оршей; освоившим турецкую тактику литовцам удалось заманить русскую конницу на укрепления, где стояли пушки; московское войско потерпело поражение, и русское наступление было остановлено. Однако Сигизмунду не удалось вернуть Смоленск, и война продолжалась еще восемь лет – до тех пор, пока под Москву не пришли татары.

После распада Золотой Орды причерноморские степи от Днестра до Кубани достались хану Менгли-Гирею, который называл себя "царем" и построил в Крыму новую столицу – Бахчисарай, "Дворец посреди сада". Менгли-Гирей не долго оставался независимым ханом: в 1475 году к побережью Крыма подошел турецкий флот, высадивший на берег тысячи янычар с пушками и аркебузами; янычары заняли Кафу и заставили Менгли-Гирея признать себя вассалом султана. Впрочем, турецкая власть была необременительна для татар: и те, и другие были тюрки и мусульмане, люди одной веры, говорившие на одном языке. Крымское ханство стало частью огромной Османской Империи, и порт Кафы наполнился кораблями, приходившими из разных уголков мусульманского мира. Купцы предлагали воинственным и всегда голодным кочевникам оружие, хлеб и всю роскошь Востока, а кочевники могли предложить в обмен на это лишь рабов, которых они приводили из набегов на Литву и Русь. Половцы и татары и раньше совершали набеги на Русь, приводили полон и продавали его в Кафе – но масштабы были не те: ведь теперь появился Мировой Рынок, появились большие корабли и Кафа стала огромным городом, центром мировой работорговли. Крымское ханство превратилось в жуткое государственное образование – сообщество работорговцев и охотников за рабами. Дважды в год Орда отправлялась на охоту за людьми: "Они выступали в числе до 100 тысяч, – рассказывал префект Кафы Дортелли, – и направлялись либо в Польшу, либо в Московию… Идя на войну, каждый всадник берет с собой по крайней мере двух коней, одного ведет для поклажи и пленных, на другом едет сам". В поход шли все, даже мальчики 13-14 лет, в татарских аилах не оставалось никого, кроме малых детей и женщин; из оружия брали лишь лук и сабли: орда не собиралась вступать в бой, нужно было внезапно нагрянуть, бросить пленных поперек седел и быстро ускакать. Полоны, приводимые в Кафу, исчислялись десятками тысяч невольников; толпы полуживых, иссеченных плетьми страдальцев иногда по несколько дней втекали в городские ворота, и стоявший у ворот еврей-таможенник однажды спросил литовского посла, остались ли еще в его стране люди. "Это не город, а поглотитель крови нашей, – писал посол. – Когда происходит торг, этих несчастных ведут на рыночную площадь, связанных за шеи, и продают десятками сразу с аукциона, причем торговец, чтобы повысить цену, кричит, что это новые невольники, простые, бесхитростные, только что пойманные… Красивых мальчиков и девушек не сразу выводят на продажу, но сначала хорошенько откармливают, одевают в шелк, белят и румянят, чтобы продать подороже. Иной раз самые красивые и целомудренные девушки нашей крови оцениваются здесь на вес золота…"