Михаил Вострышев - Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы Страница 45

Факт нанесения взаимных побоев был подтвержден всеми свидетелями. Но Ермолаев не признал себя виновным.

— Подрались мы, — сказал он, — это точно. А вот насчет фантазии, что вы скажете, господин судья? Испортил он мне ее или нет? По-моему, за это ему и Сибири мало, а не то, чтобы избить. Я был в песенном расположении, и вдруг…

— Ну чего вдруг? — перебил Кот. — По зубам дал — не ори, как зарезанный. А то какая-то там фантазия.

Мир между сторонами не состоялся. Мировой судья приговорил каждого из обоих соседей к пяти дням ареста.

Прыщ на носу

Никифору Грешечкину 65 лет, а супруге его Марии — 60. Жили муж с женой в мире и согласии, вырастили четырнадцать детей, а в нынешнем году разругались. Причина — прыщ, выскочивший на носу супруга.

— Что это такое у вас, Никифор Васильевич? — спросила супруга.

— Веред.

— Ага, понимаю. Не хочу больше с тобою жить!

— Да ты что, жена?

— Сказала: не могу! Деньги на прожительство изволь мне платить.

Как Грешечкин ни уговаривал свою жену, она осталась непреклонной и переехала на другую квартиру. Помимо того, она обратилась в начале июля 1892 года к мировому судье Сущевского участка Москвы с просьбой обязать мужа выдавать ей вспомоществование.

— За что же? — обратился с вопросом судья к истице.

— Помилуйте, я живу на отдельной квартире от мужа, и он, значит, по закону обязан платить мне деньги.

— Почему же вы не живете с мужем?

— Не могу! Как, значит, вскочил на его носу прыщ — больше не могу! Веред, он говорит. А что это значит? Неверность!

— Вы давно замужем?

— Да лет сорок.

— И вы ревнуете?

— А как же! Недаром у него на носу был прыщ.

— И только?

— Чего больше. Как появился этот прыщ, у меня сразу вышло сомнение: отчего он? Думаю, дело неладно обстоит. А ведь я — жена.

— Я сорок лет был верен своим супружеским обязанностям, — заговорил муж, — четырнадцать человек детей вырастил вместе с ней. И вдруг такая глупость…

— А? Хороша глупость: прыщ-с. Ты не говори лучше!

— Вот баба, так баба. Одной ногой в гробу стоит, а глазами все ищет любви да верности. Не смешно ли, ваше благородие?

— Верно.

Грешечкина возмутилась:

— Я вижу, вы все, мужчины, женских чувств и скорбей не понимаете. У-у, ироды!

Публика хохочет.

Дело кончается миром. Грешечкин взял на себя обязанность выдавать жене вспомоществование, сколько она пожелает.

— А меня не возьмешь к себе? — вдруг спросила она.

— Зачем же, когда ты мною недовольна.

— Ну так и есть! Значит, не зря на твоем носу прыщ был.

Синяя холера

Полюбил Григорий Семенович Марью Никитичну, а она его нет. Страдания и ухаживания довели Григория Семеновича до мирового судьи. Так, по крайней мере, он сам о себе говорил на суде 13 июля 1892 года.

Дело в том, что года три тому назад Григорий Семенович встретил случайно Марью Никитичну и сразу воспылал к ней непобедимой страстью.

Обнял…

— Нахал, что вы делаете! — было ему ответом со стороны возмущенной девушки.

— Люблю вас, и больше ничего.

Звонкая оплеуха.

— Что вы?

— Ничего. Получайте, что следует.

С этого началось. Дальнейшее только обострило отношения. Оскорбления были со стороны возлюбленной постоянными и жестокими. Ни нежные взгляды, ни сладкие слова не действовали на неумолимую Марью Никитичну. Тогда Григорий Семенович оскорбился и изругал жестокую.

Марья Никитична несказанно обиделась и принесла жалобу мировому судье Мещанского участка Москвы. Во время разбирательства она очень жаловалась на своего обидчика.

— Чем же он вас оскорбил? — спрашивает судья.

— Помилуйте, обнимает и целует меня без всякого повода. А главное, в последний раз назвал меня «синей холерой». А разве я синяя?.. Накажите его за срам и клевету.

Мировой судья, принимая во внимание систематичность оскорблений со стороны Семенова, признал его виновным и приговорил к 10 дням ареста.

Холерные бациллы

В июле 1892 года до Рогожской слободы дошел слух о появившейся в Москве холере. Местный обыватель Матвей Ефимович Беляев этими слухами ужасно встревожился и по-своему начал принимать предохранительные меры. Первое, что он сделал, это учредил в своем доме строгую диету: ни сырой воды, ни ягод иметь не дозволялось.

И сам Матвей Ефимович держался тех же правил. Если и позволял себе ходить иногда в трактир, то исключительно с целью поразвлечься и попить чайку.

Однажды он сидел в трактире Копытина.

— Да-с! — неожиданно громко проговорил Матвей Ефимович. — Тщета во всем человеческая!

— Что это с вами, Матвей Ефимович? — обратились к нему знакомые с соседнего стола.

— Ничего-с. Я думаю все об этой самой холере. Сидишь, к примеру сказать, хотя бы в этом самом трактире, думаешь разные житейские думы. А тут вдруг тебя холера хватит — и шабаш всему!

— Ишь как сразу захолерился. А ты лучше меньше думай да побольше пей водки. Вот ничего и не будет! В особенности, говорят, перцовая помогает.

— Почему же перцовая?

— Видишь ли, перец почитается самым сильнейшим средством против этих самых холерных бацилл. В особенности в соединении с очищенной.

— Ну?..

— Право слово!

— Так не заняться ли нам, братцы, избиением этих зловредных животных?

— Пожалуй, да, если вы соблаговолите принять нас в свою компанию.

— Прошу. Только скажите: много ли выпить нужно для их убийства?

— По рюмке на каждую.

Такой рецепт пришелся Матвею Ефимовичу по душе. Компания принялась убивать бациллу за бациллой. Под конец их и совсем не осталось. Так, по крайней мере, думало большинство.

Беляев после этого отправился домой, размышляя о рецепте против бацилл. На пути ему повстречалась Прасковья Григорьевна Волконская. В глазах у Матвея Ефимовича пошли зеленые круги.

— Вот так история… Значит, бациллы-то не все сдохли… Молчать! Расшибу! Прочь!

Он размахнулся и ударил. Только не по воображаемой бацилле, а по лицу Волконской. Ни в чем не повинная жертва упала, обливаясь кровью. На ее крик явился городовой Борисов и задержал безобразника.

При осмотре у Волконской оказались вышибленными многие зубы.

Преданный суду Беляев не признал себя виновным.

— Кто ж, по-вашему, виноват? — обратился к нему судья.

— Холера.

Мировой судья Рогожского участка признал Беляева виновным и приговорил его к пяти дням ареста.

Торговый обычай

Госпожа Чурилина 20 июля 1892 года купила у торгующего с лотка ягодами крестьянина Ивана Зотова фунт вишен за 8 копеек. Но в то самое время, когда Зотов принялся высыпать вишни в бумагу, подошел муж Чурилиной, которому показалось, что вишен в бумаге маловато.

Произошло объяснение, которое закончилось скандалом. По требованию собравшейся публики были произведены осмотр весов и проверка гирь. Фунтовик, при посредстве которого взвешивались вишни, оказался всего только полфунтовиком, хотя по форме имел вид фунтовой гири.

Зотов был привлечен к ответственности за обвес. На суде он сослался на обычай:

— Мы все так действуем, а иначе барышей у нас не будет.

Мировой судья Мещанского участка признал Зотова виновным и приговорил его к одному месяцу тюремного заключения.

Не родись мужчиной!

В середине августа 1892 года Акулина Прокофьевна вышла замуж за Федора Ивановича Глазунова. Супруги жили счастливо и мирно только три дня. На четвертый день Акулина Прокофьевна возмутилась.

— Помилуйте-с, — жаловалась она своим бывшим подругам, — мой муж позволяет себе обращаться со мною, словно с рабыней: Акуля, пойди туда, сделай это… По какому, скажите, праву?

— Ведь муж!

— Чем же муж лучше жены?

— Все-таки муж..

— Это мой-то муж лучше меня?.. Докажу же я ему!

И Акулина Прокофьевна принялась «доказывать».

Федор Иванович три месяца терпел издевательства жены, но наконец не вытерпел и пожаловался на нее мировому судье Серпуховского участка. В своем прошении он просил судью «наказать жену за нанесение ему ежедневных побоев», от которых ему стала жизнь не в жизнь.

— За что вы бьете вашего мужа? — спросил судья обвиняемую.

— Не родись мужчиной! — ответила та не задумываясь.

— Только за это?

— Чего же еще?

Мировой судья признал Акулину Глазунову виновной и приговорил ее к трехнедельному аресту.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

РЕВТРИБУНАЛ ПОСТАНОВИЛ…

Верховный революционный трибунал при ВЦИКе, образованный 29 мая 1918 года, (многие губернские ревтрибуналы были образованы раньше), рассматривал «особо важные контрреволюционные дела», как, например, мятеж левых эсеров или деятельность организации «Тактический центр». Его приговоры, согласно декрету от 11 июня 1918 года, «обжалованию и кассации не подлежат». Но еще до утверждения этого главного государственного судилища во всех губернских и во многих уездных городах были созданы местные ревтрибуналы, разбиравшие не столь громкие дела.