Павел Милюков - История второй русской революции Страница 46

При разработке в ведомствах в ближайшие дни намеченная программа обогатилась новыми чертами — в направлении чего-то среднего между государственным и военным социализмом. Для урегулирования рабочего вопроса намечалось распределение труда по отдельным местностям и отдельным отраслям промышленности, затем организация широкой сети примирительных камер, обращение к которым должно было быть обязательно для обеих сторон, окончательное же решение по вопросам о заработной плате должно было выполняться особыми органами, учрежденными правительством во всех крупных промышленных центрах. Упорядочение производства и распределения продуктов также предполагалось достигнуть мерами широкого правительственного вмешательства. Для правильного распределения угля и нефти проектировалось введение товарной монополии на минеральное топливо. Производство других нужных для народного хозяйства и для обороны предметов должно было обеспечиваться синдицированием частных предприятий в важнейших отраслях промышленности под контролем государства по примеру Германии. В качестве регулирующих органов предполагалось создание в центре и на местах различных профессиональных комитетов по типу существующих (кожевенного и др.), подлежащих демократическому переустройству. В перспективе рисовалось учреждение центрального комитета по урегулированию народного хозяйства и введение всеобщей трудовой повинности. Намеченный план должен был быть официально объявлен правительством в особой декларации, два проекта которой (Скобелева и Степанова) были представлены Министерством труда и Министерством торговли и промышленности. Оба проекта исходили из подтверждения твердой решимости правительства «теперь же властно вмешаться в хозяйственную жизнь страны и подчинить его государственному контролю и регулированию». Но в средствах достигнуть этой цели они существенно расходились.

Отставка А. И. Коновалова. Раньше, чем работа по составлению декларации была доведена до конца, она послужила поводом к частичному министерскому кризису. Вечером 18 мая А. И. Коновалов, один из трех совещавшихся министров, отправил министру-председателю заявление, что «при создавшихся условиях он пришел к мысли о полной невозможности лично для себя продолжать руководить Министерством торговли». Несмотря на все убеждения товарищей, что уход его будет истолкован «как несогласие либеральной буржуазии с взглядами Временного правительства», А. И. Коновалов не взял назад своей отставки. Но, очевидно, для избежания только что указанной опасности он изложил мотивы своего ухода очень уклончиво. «Принципиально» он не расходился с министром труда, хотя «не отрицал, что положение его как министра торговли не могло упрочиться после недавних выступлений М. И. Скобелева» (разумеется, по-видимому, заявление министра труда перед Советом рабочих и солдатских депутатов 13 мая о необходимости «забрать прибыль из касс предприятий и банков» «беспощадным обложением (до 100 %) имущего класса», «заставить акционеров подчиниться государству» в форме «трудовой повинности» и т. д. М. И. Скобелев объявлял выдумкой акционеров заявление, что «рабочие предъявляют чрезмерные экономические требования»), А. И. Коновалов «стоял всецело за повсеместные организации примирительных камер, за выработку коллективных тарифов, за создание в больших промышленных центрах арбитражных комиссий», но он скептически относился к той форме общественного контроля и к тому способу регулирования промышленного производства, которое намечало в своей декларации правительство». По мнению А. И. Коновалова, «насаждение демократических органов при нынешних условиях русской действительности сведется к тому, что в большинстве промышленных предприятий окажутся люди экономически неопытные, и вместо улучшения получится дезорганизация». Эту частную причину, побудившую А. И. Коновалова сложить с себя ответственность за катастрофу, которой он не мог предупредить, он сводил к более общей причине — той же самой, которая побудила уйти А. И. Гучкова, когда разрушалось военное дело, и П. Н. Милюкова, когда разрушалась наша внешняя политика. «Надежда на предупреждение кризиса, — говорил А. И. Коновалов, — могла бы быть лишь тогда, если бы правительство, наконец, проявило действительную полноту власти: если бы после трехмесячного опыта оно стало на путь нарушенной и попранной дисциплины». Но он «не видел даже и признаков проявления правительством этой полноты власти». Гораздо откровеннее высказался А. И. Коновалов о связи между предстоящей экономической катастрофой и кризисами в других областях государственной жизни в своей речи на съезде военно-промышленных комитетов в Москве накануне своей отставки 17 мая. «Россию ведет к катастрофе антигосударственная тенденция, прикрывающая свою истинную сущность демагогическими лозунгами, — говорил он здесь, — тенденция к бесцеремонному попранию прав одних и созданию привилегий для других». Указав на катастрофическое положение на фронте, на торжество врагов, на тревогу союзников, А. И. Коновалов затем подробнее останавливался на причинах «этой катастрофы, которая готова потрясти до основания и разрушить весь строй нашей экономической жизни». «Бросаемые в рабочую среду лозунги, возбуждая темные инстинкты толпы, несут за собой разрушение, анархию и разгром общественной и государственной жизни. Под влиянием этой агитации безответственных лиц рабочая масса выдвигает требования, осуществление которых связано с полным крушением предприятий. Сознательное разжигание страстей ведется планомерно и настойчиво; одни требования беспрерывно сменяются другими. Формы предъявления этих требований принимают все более нетерпимый и недопустимый характер. И если в ближайшее время не произойдет отрезвления отуманенных голов, если люди не поймут, что они рубят тот сук, на котором сидят, если руководящим элементам Совета рабочих и солдатских депутатов не удастся овладеть движением и направлять его в русло закономерной классовой борьбы, то мы будем свидетелями приостановки десятков и сотен предприятий. Государство не может взять на себя обязательства предоставить рабочему классу исключительно привилегированное положение за счет всего населения». Вот для чего, следовательно, была нужна, по мнению А. И. Коновалова, та полнота правительственной власти, на проявление которой он не рассчитывал, и вот почему он скептически относился к «насаждению» одностороннего «демократизма» в русской промышленности. Надо думать, что невозможность того и другого, правильного правительственного метода и правильного содержания правительственной программы, стала ему понятна давно. Но именно его личные связи с демократией и опасение перетолкования его мотивов классовыми и «буржуазными» побуждениями заставили его терпеть до тех пор, пока не наступил момент поставить свою подпись под заведомо для него неосуществимой и опасной правительственной декларацией.

Роль Гендерсона. В самый момент отставки А. И. Коновалова, ночью 18 мая, в Петроград приехал великобританский министр труда Артур Гендерсон. Повлиять на отставку русского министра торговли и промышленности он уже не мог. Но по отношению к программе нового курса в рабочем вопросе он сыграл у нас роль, отчасти напоминающую роль Альбера Тома в утверждении нового курса нашей внешней политики. «Я приехал, — заявил Гендерсон, — чтобы помочь правительству своим опытом в разрешении очередных промышленных и экономических вопросов». И, принимая очередной лозунг «государственного контроля» за то, что понималось под этим лозунгом в Англии, он всецело положил вес своего мнения на сторону «бросаемых в рабочую среду лозунгов, возбуждающих темные инстинкты толпы». Он объяснял правительству, объяснял Совету рабочих и солдатских депутатов, объяснял в Петрограде, объяснял в Москве все огромные преимущества «вмешательства государства в дело регулирования промышленности, во взаимоотношения труда и капитала». «Вы должны знать, — говорил Гендерсон московскому биржевому комитету 14 июня, — что вся промышленность, вся работа по снабжению армии взята английским правительством под строгий контроль. И у нас в Англии при контроле над промышленниками почти нет конфликтов с рабочими. Все требования рабочих у нас рассматриваются государством, и оно, если находит возможным удовлетворить их, удовлетворяет. Когда началась война, мы предложили рабочим временно отказаться от борьбы за свои права, и они во имя интересов государства отказались. Было время, когда рабочие работали семь дней в неделю, не зная ни праздников, ни отдыха. Интересы государства должны быть на первом месте. Не думайте, что это социализм. Я понимаю социализм как альтруистическое применение коллективного труда в жизни государства. Это есть временная необходимость, ибо государство ведет сейчас войну за собственную целость». И русский министр труда, уже опираясь на английского, говорил московским журналистам (16 июня): «Когда мы говорим о решительном вмешательстве государства в промышленность в целях урегулирования ее и введения контроля, то речь идет здесь, конечно, не о социалистическом производстве и не о государственном социализме, а о том минимуме предприятий, в котором нуждается народнохозяйственная жизнь страны и которые уже проведены в Англии». Он прибавлял к этому: «Французский, бельгийский и английский капитал, занятый в русских предприятиях, уже учел неизбежность подчинения себя контролю, и официальные представители этого союзного капитала заявляли Временному правительству, что они идут навстречу желаниям правительства ввести регулирование и контроль на их предприятиях и установить минимум доходности».