Руслан Скрынников - Россия накануне смутного времени Страница 47

Противоречивая версия Уложения уступает место простой схеме в Вельской летописи: царь Иван запретил выход, а Борис нарушил его «заклятье». Схема проста, но слишком тенденциозна по своему характеру. Поэтому приходится взять под сомнение позднюю летописную заметку и признать достоверность справки Поместного приказа 1607 г., утверждавшей, что при жизни Ивана IV крестьяне «выход имели вольный». Таким образом, и поздние источники о закрепощении опровергают гипотезу, согласно которой Юрьев день был отменен специальным указом Грозного в начале 80-х годов.

Первые точные и неопровержимые сведения о заповедных годах относятся не к началу, а ко второй половине 80-х годов, когда были составлены одна «отдельная» и восемь обыскных поместных грамот Едровского стана Деревской пятины. Чтобы уяснить значение и ценность этих видов документации, надо четко представить себе порядок новгородского делопроизводства. Исходным моментом любого дела о землях и крестьянах служила указная грамота московского Поместного приказа, составленная на основании иска помещика. Руководствуясь указной грамотой, дьяки Новгородской съезжей избы составляли наказ в пятину для проведения обыска, отписки или «отдела» поместья и т. д. После доставки обыскных, «отдельных» и прочих книг в Новгород дьяки принимали окончательное решение и выдавали новым владельцам послушные и ввозные грамоты.

Если указные, ввозные и послушные грамоты имели значение основной документации, заверенной компетентными властями, то обыски, «отделы» и прочие грамоты рассматривались как промежуточная делопроизводственная документация. Обыскные книги относились к разряду документов осведомительного характера. Они фиксировали затребованные судом свидетельские показания. Составляли их местные власти с участием духовенства. «Отдельные» книги оформлялись тем же способом, что и обыскные. «Отдел» поместий фактически (а часто и формально) был связан с проведением обыска наличного состава поместья и его населения. Этим объясняется, во-первых, присутствие при «отделе» тех же свидетелей (местных попов, старост, добрых волостных людей), которые участвовали в обыске, и, во-вторых, включение в «отдельные» книги ряда сведений обыскного характера. «Отдельные» книги не были актами удостоверительного характера в строгом смысле слова. «Отделы» служили новгородским дьякам документом, на основании которого они выписывали (при согласии истца) послушную и ввозную грамоту, закреплявшую права помещика на землю и крестьян[566].

Термин «заповедные годы» упоминается в «делах» четырех новгородских помещиков: Сомова, Непейцына, Кропоткина и Пестрикова. Вся основная документация этих «дел», включая исковые челобитные, решения и указные грамоты, утрачена. Сохранились лишь наименее ценные фрагменты в виде одного «отдела» и восьми обысков. Все эти документы носят осведомительный характер, чем и объясняется видимое отсутствие в них нормативного содержания. Сказанное объясняет, почему анализируемые документы не могут служить надежным основанием для решения проблемы закрепощения крестьян.

Тем не менее попытаемся проанализировать едровские грамоты с точки зрения теории заповедных лет. Самый ранний документ — «отдельная» книга помещика Б. Сомова. Содержание ее сводится к следующему. 12 июля 1585 г. едровские губные старосты отделили Сомову в поместье деревню Мошню. В ней числилось 13 крестьянских дворов, причем два двора и два полудвора пустовали. Губные старосты не только зафиксировали факт запустения тяглых дворов, но и записали в «отдельные» книги, что «с тих дворов, которые в деревни на Мошни пустые, [крестьяне. — Р. С.] разошлись в заповидныя лита: в 90-м году, и в 91-м году, и в 92-м году, и в 93-м году…»[567].

При описании деревни Мошни в 1582–1583 (7090–7091) гг. писцы пометили бы пустые дворы или, самое большее, записали бы имена их старых владельцев. В 1585 (7093) г. отдельщики не ограничились этим. Они записали имена семи тяглых крестьян и вдовы с двумя сыновьями и зафиксировали тот факт, что все они покинули Мошню в заповедные годы. Тем самым новый помещик как бы получал право «искать» ушедших из его владения крестьян. Но это лишь предположение, поскольку не известно, обращался ли Сомов в суд по поводу ушедших крестьян и чем кончилось дело.

Обыскные грамоты дают больше сведений для суждения о заповедных годах. Все они относятся к более позднему времени. Поместья И. Непейцына и Б. Кропоткина обыскивали с 30 марта по 16 апреля 1588 г., поместье Т. Пестрикова — с 25 по 30 ноября 1589 г. При обыске первых двух поместий едровские губные старосты руководствовались наказом Новгородской съезжей избы («по государеве грамоти… отто государева дияка от Семени Омельянова», «по грамоте за приписью дияков Семейки Емельянова»). Поместье Пестрикова обыскивалось по наказу новгородских воевод и дьяков А. Арцыбашева и С. Емельянова. Поэтому, вероятно, и в этом случае автором наказа фактически был младший из дьяков[568].

Наказ новгородских дьяков в пятину обычно состоял из изложения царской указной грамоты (по иску помещика) и вопросов, руководствуясь которыми губные старосты должны были произвести обыск. В действительности губные старосты не придерживались трафарета: в одних случаях они подробно списывали с наказа исковую челобитную помещика, подлежавшую проверке, в других — кратко излагали иск в вопроснике, а иногда и вовсе опускали вопросник. Сошлемся на три последовательных обыска по иску помещика Т. Г. Пестрикова от 25, 27 и 30 ноября 1589 г. Первый подробно пересказывает помещичий иск и не упоминает о вопроснике. В двух других иск отдельно не излагается, а воспроизводится только вопросник.

«И тих-де крестьян в прошлом 91-м году в мясное заговенье вывез ис того его поместия… сильно».

Вопросник дьяка:

«В прошлом в 91-м году… крестьян насильством… в заповедные годы вывез ли? И будет вывез, и сколь давно, и в каком году…?»[569]

Отметим, что термин «заповедные годы» полностью отсутствует в изложении челобитной помещика Пестрикова, зато фигурирует в упомянутом вопроснике новгородского дьяка Семена Емельянова.

Наиболее точно вопросник из наказа Емельянова воспроизводится в книгах обыска поместья князя Б. И. Кропоткина. Его полный текст гласит: «Из-за княже Богдана княж Иванова сына Кропоткина крестьяне его в заповедные годы за детей боярских вышли ли, и будет вышли, и в котором году, и (хто) именем вышол, и с которые деревни, и за кого который крестьянин (вышол)?»[570]

Приведенный текст не оставляет сомнений в том, что именно наказ дьяка Емельянова, точно формулировавший вопросы и программу обыска, послужил тем источником, из которого термин «заповедные годы» попал в едровские грамоты 1588–1589 гг.

Вопросник Емельянова конца 80-х годов существенным образом отличался от обыскных вопросников начала 70-х годов по поводу своза и выхода крестьян.

«Хто имены дети боярские ис того Юрьевского поместья из деревень крестьян за себя в свои поместные деревни вывез, и о кою пору, о сроци ли о Урьеви дни, с отказом ли или без отказу после сроку сильно…»

«Крестьяне его в заповедные годы за детей боярских вышли ли, и будет вышли, и в котором году, и хто именем вышел, и с которые деревни, и за кого который крестьянин вышел»[571].

Различие приведенных текстов имеет кардинальное значение. Если вопросник 70-х годов уделяет основное внимание выяснению таких обстоятельств, как соблюдение (или нарушение) норм выхода в Юрьев день, то вопросник конца 80-х годов полностью игнорирует эти нормы. Изменение вопросника было вызвано, очевидно, тем, что едровские помещики получили право возвращать крестьян, вышедших в заповедные годы, независимо от того, ушли ли они «по сроку» и с «отказом» или нарушили нормы Юрьева дня.

Определенно известно, что трое деревских помещиков: Непейцын, Кропоткин и Пестриков — добивались возвращения крестьян, но, чем закончились их тяжбы, неизвестно.

Однако имеется вполне аналогичное дело о возврате крестьян деревского помещика Д. И. Языкова. Языков затеял тяжбу в то же самое время, что и трое названных выше помещиков. После долгих проволочек Новгородская приказная изба 31 марта 1591 г. постановила беглых крестьян «вывести з женами и з детми и со всеми их животы за Дружину за Языкова… в деревню Язиху в старыи их дворы, где хто жил наперед того»[572]. Дело Языкова позволяет установить, что деревские помещики обладали реальной возможностью вернуть крестьян, ушедших от них в предыдущие годы. Подобное правило действовало не только в Деревской пятине, но и в других землях, например в Шелонской пятине.