Юлий Анненков - Флаг миноносца Страница 47

- Что значит курджипс?

- Курджипс? Это - речушка, в которой мы недавно вымокли.

- А! Я думала - совсем другое.

- Что?

- Спи, Андрюша. Я покараулю.

Как было сказать, что она приняла название реки за ласковое слово, на каком-то чужом и милом языке.

Усилием воли Земсков отогнал сонливость, но она все же была где-то близко, готовая в любой момент снова его опутать. Он прислонился спиной к дереву:

- Попробуй поспать полчасика, Людмила.

- Не могу.

- Тогда пошли.

И снова они шагали по лесной дороге, все время в гору, минуя котловины, опушки и просеки.

Ночь медленно отступала. Небо над дорогой посветлело. В лесу проснулись птицы. Они высвистывали, пиликали, щелкали на разные голоса, радуясь наступлению дня. Чем светлее становилось, тем громче пели птицы. Людмила насчитала больше десяти различных птичьих голосов. Теперь впереди шел Косотруб, за ним Людмила, а Земсков - последним. Лесная дорога вывела на широкий проселочный тракт. Здесь уже были следы повозок и автомобильных шин.

- Хорошо бы попалась попутная машина, - сказал Косотруб.

- Навряд ли, - Земсков присмотрелся к следам протектора. - Прошла одна машина "ЗИС-5" часа два назад. Наверно, с того хутора.

- А откуда ты знаешь, что именно "зис" и два часа назад? - Людмила остановилась, обернувшись к Земскову. Только теперь он увидел, как она устала. Темные, глубокие полукруги охватывали ее глаза, губы запеклись, растрепанные волосы висели грязными космами, прилипая ко лбу и к вискам. Сейчас Людмила вовсе не выглядела красивой, но Земскову она показалась куда милее, чем в те дни, когда девушка производила переполох во всем дивизионе и покоряла всех своей жизнерадостной и броской красотой.

"Ее самоуверенный тон, вольные словечки, строптивость и резкость, нагловатая, излишне свободная манера поведения в мужском обществе - все это - внешнее, наносное, - думал Земсков, - а в действительности она сердечная, простая, надежная душа. Именно надежная!"

Он так и не ответил, каким образом определить по следу время прохождения машины и ее марку. Разъяснения пришлось давать Косотрубу. Земсков уже давно научил моряка элементарной азбуке дороги.

- Смотри здесь, Людмила!

- Сюда, а не здесь, - устало поправила девушка.

- Не все равно? Учительница нашлась! Надо знать ширину колеи каждой машины. Вот здесь - сто шестьдесят семь сантиметров, а ширина шины семнадцать сантиметров. Ясно? Значит, "зис". Теперь время. След протектора целый, на нем роса. Роса - мы видели - выпала часа полтора назад, когда пересекали овражек. Оттуда - полчаса хода. Всего - два.

- Ну, и что из этого?

- Как что? Если б машина прошла по росе, не было бы капелек. Так? А прошла бы много раньше, ветерком загладило бы рисунок по пыли. Дошло?

Попутные машины так и не догнали их, но скоро донеслось гудение моторов.

- Через десять минут - шоссе, - уверенно определил Косотруб.

Они сошли с дороги и осторожно продвигались лесом. Кто его знает, чьи машины идут сейчас по шоссе? Земсков пожалел о брошенной гражданской одежде. Но опасения оказались напрасными. На шоссе они увидели "газики" и "зисы". Гудронированная автострада лежала жирной маслянистой лентой под утренними лучами. День обещал быть жарким.

- Ну, вот и пришли! - весело сказал Земсков.

- Пришли! - кивнула головой Людмила. Она едва держалась на ногах от усталости, и все же ей было немножко жалко, что кончился этот трудный и опасный путь.

- А ты говорила - не дойдем!

Людмила прекрасно помнила, при каких обстоятельствах были сказаны эти слова. "Неужели ему жалко, что он поцеловал меня? - она покраснела от этой мысли. - Напоминает. Странный он человек. Гордый. Другой бы на его месте давно понял и, пожалуй, не пропустил бы то, что само идет в руки. А он? Может быть, именно за это я так его люблю".

Не прошло и пяти минут, как их подобрала попутная машина. В кузове четырехтонного "доджа" сидели солдаты-артиллеристы с эмблемами противотанкового истребительного полка на рукавах гимнастерок. К грузовику была прицеплена 76-миллиметровая пушка. Земсков первым делом спросил, на каком рубеже идут бои. Оказалось, что за ночь немцы продвинулись мало, но наши войска уже отошли к Апшеронской. До нее оставалось не более двадцати километров.

Косотруб немедленно завел новые знакомства. Поражая слушателей лихими морскими словечками, он шутил и смеялся, как всегда, будто не пришлось ему этой ночью пройти по лесам без малого сорок километров.

Земсков развернул карту и погрузился в ее изучение, а Людмила уснула на ворохе серых шинелей, сломленная тяжкой усталостью и волнениями последних суток.

В станице Апшеронской Косотруб сразу же заметил знакомые машины морского дивизиона. Он радостно застучал кулаком по кабине. Земсков спрыгнул с высокого кузова еще на ходу. Ему не терпелось скорее в часть. Валерка попрощался с новыми знакомыми, причем, конечно, было сказано неизменное: "гора с горой не сходится...", - и тоже соскочил на землю. Людмила сошла последней. Ее спасители тут же забыли о ней, как только миновала последняя тень опасности.

Первое, что узнал Земсков в дивизионе, было известие о ранении комиссара. Еще у Белой, по дороге на огневую позицию, "виллис", в котором ехали Арсеньев и Яновский, обстреляли автоматчики. Шофер и вестовой командира полка погибли. Арсеньев сам сел за руль и с трудом доехал на поврежденной машине до штаба дивизиона.

Комиссар лежал в задней комнате дома, где разместился штаб. Пуля пробила ему правое плечо навылет, чуть пониже ключицы. Утром сознание вернулось к нему. Преодолевая боль, Яновский давал последние указания комиссарам батарей. Он говорил тихо, но отчетливо, отдыхая после каждой фразы. Рядом стояли врач - майор из медсанбата и бледный Арсеньев. Только сейчас он почувствовал, насколько необходим ему Яновский. При всей своей гордости Арсеньев понимал, что, не будь Яновского, не было бы "корабля в степи", который шел вперед, когда большинство частей отступало, и выходил победителем из самых неравных схваток.

- Ты помолчи, Владимир Яковлевич, - просил Арсеньев, - все будет сделано. Не беспокойся.

В комнату вошел Рощин. Он тихо сказал командиру дивизиона:

- Генерал договорился. Санитарный самолет вылетел. Скоро будет здесь.

Юра Горич укладывал медикаменты в чемоданчик.

- Кого же пошлем с комиссаром? - спросил он. - Не очень-то я доверяю этим авиасестрам. Нужен свой человек. Была бы Людмила...

- Есть санинструктор Шубина! - сказала она, входя в комнату.

- Ты? Откуда ты взялась? А Земсков? - спросил комиссар, приподымаясь с подушки. Горич насильно уложил его.

Людмиле пришлось вкратце рассказать о том, как Земсков нашел ее и как они добирались до дивизиона. Тут же она узнала, что старший лейтенант медслужбы пробивался из окружения вместе с танкистами. Он прибыл в часть вечером. Земсков в это время разыскивал санитарный автобус на улицах Майкопа.

Горич весь просиял, когда вошла Людмила. Он даже не обратил внимания на ее вид. Главное - жива, а, во-вторых, есть кого послать с комиссаром.

- А может быть, все-таки не стоит самолетом? - опросил Арсеньев. "Мессершмиттов" полно. Не доберутся...

Горич энергично замотал головой:

- Нельзя иначе. Нужно срочно. В машине растрясет. Вот и майор медслужбы говорит...

Над домом прожужжал "кукурузник" - "У-2". Он опустился прямо на выгоне, в двух шагах от штаба. Комиссар опять впадал в бессознательное состояние. Он упорно боролся со своей слабостью, пытался говорить, но речь переходила в еле слышное бормотанье. Когда его поднесли на носилках к самолету, Яновский снова открыл глаза. Он увидел Земскова и попытался протянуть ему правую - свободную от бинтов руку, но рука безжизненно упала на одеяло.

- Молодец!.. - еле слышно сказал Яновский. - Так и действуйте. До свидания, Сергей Петрович, до свидания, друзья. Не позорьте наш Флаг миноносца.

Людмила - как была нечесаная, немытая - села в самолет. Гвардейцы-моряки стояли вокруг. Сомина било, как в лихорадке. Он пытался заглянуть в самолет, чтобы еще раз увидеть комиссара, но авиасестра захлопнула дверцу. Летчик взмахнул кожаной перчаткой и закричал:

- От винта!

Воздушная струя ударила в лица, взметнулась сухая пыль. Самолет побежал по выгону, подпрыгивая на кочках. Вот он уже оторвался от земли, прогудел низко над крышами, полез, рокоча от натуги, на воздушную горку, развернулся, кренясь на крыло, и лег на курс.

- Счастливого плавания, комиссар!

Г Л А В А  VIII

ПРЕДГОРЬЯ

1. КАШТАНОВАЯ РОЩА

Фронт остановился. Пришло, наконец, время, когда можно было осмотреться или, как говорили в больших штабах, "подвести итоги". После месяца непрерывных боев от Ростова до предгорий Кавказа дивизион моряков отвели на отдых, в долину, километров на двадцать севернее Туапсе. Местность эта называлась Каштановая роща. Здесь действительно было много каштанов. Они росли вперемежку с дубами, буками и дикими яблонями, покрывая склоны и дно долины, где разместились батареи морского дивизиона. Здесь ничто не напоминало привычных степных просторов. Узкие дороги, с которых не свернешь, бурные горные речки. Куда ни взглянешь - горы, поросшие лесом, - темно-зеленые вблизи и синеющие в отдалении. На севере подымалась причудливая гора Индюк. Она и впрямь напоминала нахохлившуюся большую птицу.