Михаил Елисеев - Русь меж двух огней – против Батыя и «псов-рыцарей» Страница 48

Но дело в том, что история обороны Москвы от монгольской орды — это не просто сидение за стенами, а именно активная оборона, когда защитники делали вылазки против неприятеля. В «Скифской истории» А. Лызлова об этом сказано достаточно ясно: «Сущие же во граде христиане много противишася им, биющеся изходя из града, обаче не могоша отбитися им до конца». Там же указывается на размах и ярость пятидневной битвы за будущую столицу Руси: «Окаянный же Батый прииде со многим воинством под Москву, и облеже ю: начат крепко ратовати». Еще раз отмечу — столь ожесточенное сопротивление могло быть только при условии, что в распоряжении руководителей обороны были достаточные силы, а взяться они могли только в одном случае — после отступления в Москву русских полков из-под Коломны. Но есть еще одно письменное свидетельство, и, на мой взгляд, достаточно серьезное, которое подтверждает версию о том, что защитники Москвы не отсиживались в обороне. Речь идет о листах, которые были позднее вклеены в текст Никаноровской летописи, на которых, как отметил академик А. А. Шахматов, «имеются выписки, сделанные по-русски, частью по-латыни, из других летописных сводов рукою едва ли не одного из академиков XVIII в.».

Шахматов охарактеризовал эти записи как выписки из летописей, которые сделал Иоганн-Вернер Паус, немецкий ученый и магистр философии Иенского университета, который приехал в Россию в 1701 г. при Петре I. Вполне возможно, что ученому немцу удалось разыскать старинную русскую летопись, выписки из которой он и вставил в текст Никаноровской, в которой ничего не сообщалось о нашествии Батыя. У Татищева эти сведения отсутствуют, скорее всего, по причине того, что сама летопись к этому времени могла быть утрачена, но подозревать Пауса в фальсификации у нас нет оснований. По меткому замечанию профессора А. Д. Горского: «Допустить же, что Паус, которому было не чуждо свойственное части немецких ученых, находившихся на службе в Петербургской академии, пренебрежительное отношение к русским, «сочинил» известие, столь ярко показывающее героизм защитников Москвы, невозможно». Ну а теперь сам текст: «Татарове приидоша оттуды под град Москву и нача в него бити непрестанно. Воевода же Филипъ Нянскинъ всяде на конь свои и все воинство его с нимъ, и тако прекрепи лице свое знаменьем крестным, оттвориша у града Москвы врата и воскрича вси единогласно на Татаръ. Татарове же, мняще велику силу, убояшася, нача бежати и много у них побито. Царь же Батый паче того с великою силою наступи на воеводу и жива его взяша, разсече его по частемъ и расбросаша по полю, град же Москву созже и весь до конца разорил, людей же всехъ и до младенецъ посекоша». Все понятно и логично — желая уничтожить вражеские метательные машины, которые крушили стены, воевода делает вылазку и погибает. В том, что именно Филипп Нянька возглавил атаку, нет ничего удивительного — не молодому же князю вести в бой войска на решающее столкновение с монголами, от которого зависит дальнейшая судьба города! И именно поражение этого отряда и гибель воеводы привели к тому, что город пал в этот же день, поскольку потери оказались невосполнимы. Ну а в том, что хан зверски расправился с попавшим в плен командиром гарнизона, сомнений быть не может, поскольку эта была давняя монгольская традиция — достаточно вспомнить судьбу Иналчик Каир-хана, который руководил обороной Отрара в 1219–1220 гг. от полчищ Чингисхана. Доблестного кипчака по личному приказу Чингиса схватили живым и доставили к монгольскому владыке, а потом казнили зверским способом — залили в горло расплавленный свинец. И еще одно подтверждение того, что москвичи встали насмерть перед ордой, мы находим у персидского историка Джувейни, когда он рассказывает о штурме города М. к. с., который историки считают Москвой. Из этого сообщения мы видим, что осада действительно затянулась и в итоге монголы были вынуждены применить метательные машины: «Царевичи сообща окружили город с разных сторон… а потом, против стен его выставили метательные орудия. Через несколько дней они оставили от этого города только имя его».

Битва под Коломной и сражение за Москву — ключевые моменты похода Батыя на Северо-Восточную Русь, и поражение русских войск в этих боях в значительной степени предопределило дальнейшее развитие событий. Героизм русских воинов, защищавших свою столицу на стенах Москвы, сомнений не вызывает — лишь с их гибелью путь врагу на стольный город Владимиро-Суздальской земли был открыт.

Мстислав. Владимир-Суздальский

1–7 февраля 1238 г.

А татарове в то время приидоша к Володимерю месяца февраля в 3 день, во вторник преже мясопускныя недели, на память святаго Симеона богоприимца; володимерци же со князи своими и с воеводою-Петром Ослядюковичем затворишася во граде.

Когда князь Георгий покидал свою столицу, то вместо себя он оставил среднего сына Мстислава, а поскольку тот был еще молод и не очень искушен в ратном деле, то приглядывать за ним должен был опытный воевода Петр Ослядюкович. Именно на воеводу и легли основные заботы по подготовке стольного города к возможной обороне, хотя когда Великий князь уехал в Ростов собирать полки, то Владимиру-Суздальскому еще ничего не угрожало. Мстислав понимал, что воевода Петр худого не присоветует, а потому одобрял все его распоряжения, на которые тот почтительно спрашивал у князя разрешения — ведь именно средний сын князя Георгия олицетворял теперь высшую власть в столице. Но князь Мстислав тоже не сидел сложа руки, попивая меды да вина заморские, а занимался делами, которых было невпроворот и которые требовали немедленного решения, — воевода тоже был не вездесущ и не мог поспевать всюду. День и ночь стучали топоры на земляных валах города Владимира — плотники подновляли стены и башни, в кузницах, где ковалось оружие, гремели молоты о наковальни, а в городские ворота тянулись санные обозы с припасами на случай осады. С одной стороны, город жил своей повседневной жизнью, а с другой, настроения в нем были тревожные, поскольку всех горожан, способных носить оружие, переписали и распределили по десяткам и сотням, за которыми закрепили определенные участки стены. Ремесленников отрывали от повседневных дел и заставляли под руководством княжеских гридней постигать азы военного дела, но в целом обстановка пока была достаточно спокойной.

Все рухнуло, когда из-под Коломны примчался с остатками своей дружины Всеволод и сообщил о неудачном сражении с монголами и гибели большей части суздальской рати. А затем в город потянулись толпы беженцев из приграничных земель княжества, а вскоре, узнав о поражении, и крестьяне из окрестных сел и деревень. Мстислав и воевода Петр сразу же приняли все необходимые меры — были отправлены конные дозоры как в сторону Москвы, так и по льду реки Клязьмы к тому месту, где в нее впадает река Сеньга, от которой до истоков речки Нерской, впадающей в Москву-реку, по которой идет монгольская орда, рукой подать. Были посланы гонцы в Ростов к князю Георгию, на стенах выставили удвоенные караулы, а обозы с беженцами стали заворачивать на Суздаль и Юрьев-Польский, в город Владимир пуская лишь тех, кто мог держать в руках оружие. И воевода Петр, и князь Мстислав не хотели в столице скопления бесполезных для обороны людей, а потому действовали жестко. Удастся ли остановить Батыя под Москвой, а если удастся, то на какой срок, сказать никто не мог, а потому стали готовиться к худшему — появлению монгольской орды под стенами столицы. И дождались: «В ту же зиму пришли татары к Владимиру, месяца февраля в третий день, на память святого Симеона, во вторник, за неделю до мясопуста». Примчавшиеся дозорные донесли о том, что со стороны Москвы замечены передовые монгольские разъезды — княжеские гридни были подняты по тревоге, над городом гремел набат, призывая жителей к оружию, тысячи вооруженных людей, спешивших к городским валам, заполнили улицы.

Монгольские отряды подходили к городу с запада, через огромное Раменское поле, постепенно заполняя все его пространство, а толпившимся на стенах и башнях горожанам казалось, что им не будет конца. Монголы шли весь день, обтекая Владимир-Суздальский с севера и юга, — с колокольни Успенского собора были видны темнеющие на белом снегу длинные вереницы всадников, которые передвигались за Клязьмой. Беда, которая, как все надеялись, их минует, пришла, и теперь вся надежда была на городские стены и валы, на мужество русских ратников да на скорую подмогу от князя Георгия. Осада Владимира-Суздальского началась.

Стольный Владимир был самым крупным и в то же время неприступным городом Северо-Восточной Руси — с юга, востока и севера его защищали обрывистые и крутые берега рек Клязьмы и Лыбеди, а с запада, где находилось Раменское поле, мощнейшая крепостная стена. От Клязьмы до Лыбеди был прокопан глубокий ров и насыпан огромный земляной вал, на гребне которого стояли рубленые дубовые городницы, бревенчатые клети которых были набиты землей и камнями, а боевые площадки сверху были покрыты двускатной тесовой кровлей, защищающей защитников от вражеских стрел. Сама столица была разделена на несколько укрепленных секторов — на западе это был Новый город, построенный Андреем Боголюбским, где находились главные въездные ворота — Золотые, дорога из которых вела прямо на Москву. Построенные из белого камня, эти ворота были первоклассным оборонительным сооружением, символизирующим мощь Суздальской земли, а над огороженной зубцами боевой площадкой возвышалась надвратная церковь Положения Риз Богородицы. Помимо Золотых в Новый город можно было попасть через Иринины ворота, из которых дорога вела на северо — запад, в Юрьев-Польский, а также через Медные, выходившие на север, к берегу Лыбеди. Волжские ворота выходили прямо к Клязьме, где был деревянный мост и пристани, а также начиналась дорога на Муром.