Дмитрий Волкогонов - Троцкий. «Демон революции» Страница 48

«Пусть Кюльман поедет в Германию, покажет своим рабочим свой мир и объяснит им, почему там нет нашей подписи. Я считаю в высшей степени невероятным наступление германских войск против нас, и если возможность наступления перевести на проценты, то 90 процентов против, а 10 процентов за… Сейчас послать немецких солдат против России, которая громогласно заявила, что вышла из состояния войны, – значит безусловно вызвать могущественный революционный протест со стороны германских рабочих… И этот наш шаг по отношению к охране нашей страны является в данный момент наилучшим»{125}.

Глубокое разочарование, равносильное жестокому поражению, наступило быстро. 18 февраля, через два дня после этой эйфорической речи Троцкого, австро-германские войска, не встречая сопротивления, начали наступление по всему фронту.

Потрясенный Троцкий шлет экстренный запрос:

«Берлин. Правительству Германской империи.

Сегодня, 17 февраля, нами получено сообщение… от генерала Самойло… что с 18 февраля в 12 часов дня между Германией и Россией возобновляется состояние войны. Правительство Российской Республики предполагает, что полученная нами телеграмма не исходит от тех лиц, которыми подписана, а имеет провокационный характер… Просим разъяснения недоразумения по радио.

Народный Комиссар по иностранным делам Л. Троцкий»{126}.

Но недоразумения не было. Германские войска начали наступление по всему фронту. Вскоре немецкие сапоги топтали землю в Двинске, Вендеме, Минске, Пскове, десятках других городов и сел России. Вот как обернулись «90 процентов» за то, что «этого не случится». Так были сурово наказаны самонадеянность, авантюризм и революционная открытость дипломатии Троцкого. Вечером 18 февраля после ожесточенной борьбы с «левыми коммунистами» (7 – за, 5 – против, 1 – воздержался) ЦК партии по настоянию Ленина решил подписать «позорный и грабительский мир». На другой день, 19 февраля 1918 года, Троцкий подготовил текст радиограммы правительству Германской империи, которую подписали Председатель СНК и нарком по иностранным делам. В ней говорилось: «Совет Народных Комиссаров видит себя вынужденным, при создавшемся положении, заявить о своем согласии подписать мир на тех условиях, которые были предложены делегациями Четверного союза в Брест-Литовске. Совет Народных Комиссаров заявляет, что ответ на точные условия мира, предлагаемые германским правительством, будет дан безотлагательно»{127}. Одновременно Троцкий по поручению Ленина написал воззвание СНК «Социалистическое Отечество в опасности», опубликованное 22 февраля 1918 года в «Известиях» за подписью Председателя Совнаркома.

Троцкий вспоминал позже, что «проект воззвания обсуждался вместе с левыми эсерами. Их смутил заголовок. Ленин же, наоборот, очень одобрил:

– Сразу показывает перемену нашего отношения к защите отечества на 180 градусов. Так именно и надо.

В одном из заключительных пунктов проекта говорилось об уничтожении на месте всякого, кто будет оказывать помощь врагам. Левый эсер Штейнберг, которого каким-то странным ветром занесло в революцию и даже взметнуло до Совнаркома, восстал против этой угрозы как нарушающей «пафос восстания».

– Наоборот! – воскликнул Ленин. – Именно в этом настоящий революционный пафос (он иронически передвинул ударение) и заключается. Неужели же вы думаете, что мы выйдем победителями без жесточайшего революционного террора?»{128}

Несколько позже Совет Народных Комиссаров действительно принял постановление «О красном терроре» (5 сентября 1918 г.), на основании которого классовых врагов следовало заключать в места лишения свободы, а уличенных или заподозренных в контрреволюционной деятельности расстреливать{129}. Не все постановления Совнаркома исполнялись. Но это исполнялось безусловно.

ЦК партии большевиков, Совнарком, ВЦИК действовали тогда по двум направлениям: быстрейшее заключение крайне несправедливого мира и формирование частей Красной Армии, организация партизанских отрядов для отпора интервентам. Вся панорама этих событий известна читателю. Позволю лишь коснуться позиции Троцкого, его шагов по спасению своей репутации.

21 февраля, когда был получен германский ответ-ультиматум, стало ясно, что условия будут еще более тяжелые. Берлин отводил для ответа на ультиматум 48 часов. 23 февраля состоялось заседание ЦК РСДРП(б). За поддержку предложения Ленина – немедленно подписать «грабительский мир» – голосовало 7 человек, против – 4, воздержалось – 4. Думаю, здесь сыграло большую роль заявление В.И. Ленина о том, что в случае непринятия его предложения он уйдет с поста Председателя Совнаркома. Ленин получил большинство только потому, что Троцкий и его сторонники воздержались от голосования.

В этот же день состоялось заседание ВЦИК, которое продолжалось до утра. Ленину удалось победить и здесь при 126 голосах «за», 85 – против и 26 воздержавшихся. Ленин и Троцкий немедленно телеграфировали в Берлин о согласии Советского правительства принять условия мира и о направлении в Брест-Литовск новой делегации. В ее состав для подписания мира с большим трудом были назначены: глава делегации Г. Сокольников, члены – Г. Петровский, Г. Чичерин, Л. Карахан, консультанты – А. Иоффе, В. Альтфатер, В. Липский. Трудность заключалась в том, что никто не хотел удостоиться «чести» подписывать этот договор, убийственный и в то же время спасительный. Советская делегация выехала утром 24 февраля. Дорожное сообщение было уже нарушено, и часть пути делегации пришлось преодолеть на дрезине и даже пешком. По сравнению с ультиматумом 21 февраля условия мира были еще более ужесточены (Турция претендовала на ряд областей в Закавказье). Сокольников отказался от какого-либо обсуждения договора и сразу подписал его 3 марта, заявив, что пусть весь мир видит в этом документе акт империалистического насилия.

Думаю, как бы ни говорил Троцкий позже, его позиция по сравнению с ленинской в те дни была явно ущербной. Однако случилось так, что ближайшее будущее подтвердило историческую правоту и Ленина, и Троцкого: еще до конца 1918 года династии Гогенцоллернов и Габсбургов рухнули, что привело к аннулированию Брестского мира. Ленин как бы предвидел, что этот договор долго жить не будет. И оказался прав. Троцкий позже в общих чертах признавал прозорливость Ленина в этом вопросе, но считал, что и его точка зрения была не совсем ошибочной.

Чтобы лучше понять позицию Троцкого по Брестскому миру, следует напомнить о его речи на VII экстренном «секретном» съезде РКП(б), состоявшемся 6–8 марта 1918 года, на котором было всего около 40 делегатов с правом решающего голоса. Ленину в общей сложности пришлось выступать на съезде 18 раз, но в конечном счете партийный форум поддержал его позицию по Брестскому миру.

В своей почти часовой речи 7 марта Л.Д. Троцкий (8 марта он брал еще раз слово для заявления) был весьма откровенен и последователен в своих ошибках и пристрастиях, намерениях и оценках. Приведу некоторые положения его большой речи.

Характеризуя общую ситуацию в России, оратор заявил, что, «сколько бы мы ни мудрили, какую бы тактику ни изобретали, спасти нас в полном смысле слова может только европейская революция». Взгляд, основывающийся на постулатах перманентной революции, остался у Троцкого неизменным.

Говоря о том, почему он воздержался при голосовании в ЦК 23 февраля, Троцкий откровенно заявил, что «по вопросу о том, где больше шансов: там или здесь, – я думаю, что больше шансов не на той стороне (курсив мой. – Д.В.), на которой стоит тов. Ленин». Затем Троцкий, по существу, попытался сказать, что он выполнял директивы партии. «Все, в том числе и тов. Ленин, говорили: «Идите и требуйте от немцев ясности в их формулировках, уличайте их, при первой возможности оборвите переговоры и возвращайтесь назад». Все мы видели в этом существо мирных переговоров… И только один голос в Центральном Комитете раздавался за то, чтобы немедленно подписать мир: это голос Зиновьева… он говорил, что оттягиванием мы будем ухудшать условия мира, подписывать его нужно сейчас». И Троцкий настаивает, что его формула «ни мира, ни войны» верна. «Если бы меня заставили повторить переговоры с немцами, я 10 февраля повторил бы то же, что я сделал».

Далее он констатирует: «Мы отступаем и обороняемся, поскольку это в наших силах. Мы выполним ту перспективу, которую предсказывает тов. Ленин: мы отступим к Орлу, эвакуируем Петроград, Москву. Я должен сказать, что тов. Ленин говорил о том, что немцы хотят подписать мир в Петрограде, – несколько дней тому назад мы вместе с ним думали так… Взятие Петрограда – угрожающий факт, для нас это – страшный удар… Все зависит от скорости пробуждения и развития европейской революции».

В этой речи Троцкий касается одного вопроса, который может быть рассмотрен в гипотетическом плане («пророчество, обращенное назад»). Выступающий подчеркнул, что от его голосования в ЦК «зависело решение этого вопроса, потому что некоторые товарищи разделяли мою позицию. Я воздержался и этим сказал, что на себя ответственность за будущий раскол в партии взять не могу. Я считал бы более целесообразным отступать, чем подписывать мир, создавая фиктивную передышку, но я не мог взять на себя ответственность за руководство партией (курсив мой. – Д.В.) в таких условиях».