Амеде Ашар - Плащ и шпага Страница 49

Граф Строцци хлопотал усердно, чтобы французские войска собирались поскорей. Но ещё неизвестно было, кому поручено будет руководство экспедицией: называли сперва Тюренна и маркграфа баденского, но оба были скоро отстранены. Двор, средоточие всех интриг, разделился на два лагеря: одни держали сторону герцога де Лафойяда, другие - графа де Колиньи. Шансы обоих казались равными и спорам не было конца.

Раз вечером, на приеме у графини де Суассон, Югэ наконец не выдержал.

- Ах! - вскричал он, - вот один из тех редких случаев, когда приходится сожалеть, что у вас в руках шпага, а не веер, и что вас зовут Югэ де Монтестрюк, а не Луиза де Лавальер.

- Это почему? - спросила с живостью Олимпия, на которую это имя всегда производило действие электрического удара.

- Потому что никогда ещё не представлялось лучшего случая сделать дело полезное и хорошее, дело великое и славное, и связать свое имя с таким предприятием, которое возвысит блеск французской короны! Готовится смелая и опасная экспедиция. Чтобы командовать армией, идущей на помощь колеблющейся империи, нужно полководца надежного. А кого хотят назначить? Герцога де Лафойяда! И вот судьба сражения вверяется человеку, который не сумел бы, может быть, провести учения эскадрона! А почему его выбирают? Потому что его поддерживает женщина, герцогиня де Лавальер вздыхает, она плачет, она умоляет, и этого довольно, чтобы знамя Франции было вверено человеку неспособному, тогда как есть полководец опытный в своем деле, закаленный в самых тяжелых трудах, всеми уважаемый, сражавшийся под руководством Тюренна, умеющий подчинить себе победу! Ах! Если бы я был женщиной!

- А что бы вы сделали, граф, если бы были женщиной?

- Я бы захотел доставить торжество правому делу, я бы употребил мою красоту, мою молодость, весь мой ум на то, чтобы счастье Франции поднялось как можно выше. Я захотел бы, чтобы со временем про меня сказали: спасение империи, освобождение городов, одержанные победы, побежденные варвары всем этим обязана родина одной ей, потому что она одна вручила оружие той руке, которая нанесла все эти удары! Победой, осветившей зарю нового царствования, обязаны графу де Колиньи! Но выбор графа де Колиньи решила она!

В душе графини де Суассон шевельнулось что-то, удивившее её самое: грудь её пронизал какой-то горячий ток. Она взглянула на воинственное лицо Югэ и сказала ему не без досады:

- Итак, вы полагаете, граф, что ни одна другая женщина при дворе не в состоянии совершить подобное чудо? Вы думаете, что одна герцогиня де Лавальер...

- Я знаю, что и другие могли бы. Разве они не одарены всеми прелестями, всем очарованием? Им стоило бы только захотеть... Одной из них в особенности. Но нет! Ни одна женщина не понимает этого, ни одна не осмелится бороться с могущественной фавориткой! И герцог де Лафойяд будет непременно назначен.

- Кто знает? - прошептала Олимпия.

- Ах! Если бы это была правда! - вскричал Югэ, взглянув на неё пламенным взором.

Взволнованная ещё и на следующий день и сама удивляясь этому волнению, графиня, под предлогом утомления, приказала не принимать никого и допустить только одного защитника графа де Колиньи.

- Благодаря вам, я только и видела во сне, что сражения и приступы, сказала она ему, - но если вы говорите с таким жаром о делах военных, то что бы это было, если бы вы заговорили о делах сердечных?

- Та, что дала бы мне возможность пролить свою кровь для славы его величества, узнала бы об этом очень скоро.

- Как? Вы согласились бы расстаться с ней?

- Да, но только для того, чтобы бы стать достойным её любви.

- Но разве она... графиня де Монлюсон согласилась бы также?

- Кто вам говорит о графине де Монлюсон? Не от неё же, полагаю, зависит экспедиция.

Олимпия улыбнулась.

- Вы так усердно хлопочете за графа де Колиньи, - продолжала она, - и никогда ничего не просите для себя самого. Почему это?

- А что же мне ещё просить, когда я сижу один с обергофмейстериной королевы, одного взгляда которой добиваются все придворные, когда та, кто была Олимпия Манчини, самая прелестная из прелестных племянниц великого кардинала, благоволит меня принимать и выслушивать, когда наконец эта царица красоты, графиня де Суассон, позволяет мне подносить к губам ручку самой пленительной женщины в королевстве?

Графиня не отняла руки, взглянула на него нежно и кокетливо, и спросила:

- А вам очень хочется, чтобы граф де Колиньи был назначен командовать армией, которую посылает король на помощь своему брату, императору германскому?

- Это было бы мне дороже всего, если бы, когда я добьюсь этого, не оставалось бы ещё другого, что мне ещё дороже.

- Что же это такое?

- Ваш гнев не поразит меня, если осмелюсь признаться?

- Прошу вас.

- Раз так, графиня, то я больше всего дорожу желанным случаем броситься к ногам той, которая дает мне возможность выполнить долг благодарности!

- У вас такие основательные доводы в пользу графа де Колиньи, что я начинаю находить его честолюбие совершенно законным... Я решаюсь поговорить с королем.

- Когда же, графиня?

- Да сегодня же вечером, может быть.

- Тогда наше дело выиграно, - сказал он, опускаясь на колени.

Олимпия встала и сделала ему знак уйти.

- Я отсылаю вас не потому, что рассердилась, но вы меня взволновали рассказами о войне, любви и славе... Мне нужно остаться одной, подумать. Мы скоро снова увидимся. Надеюсь, вы окажетесь достойны моего участия.

Югэ поклонился и вышел. Вечером, разговаривая с Брискеттой, Олимпия сказала:

- Он умен, этот граф де Монтестрюк... Он пойдет далеко!

- Надеюсь, что какой-нибудь добрый ангел ему в этом поможет.

- Добрый ангел или благодетельная фея.

- Я именно это и хотела сказать.

В этот самый день, около полуночи, когда Югэ, окончив свою службу в Лувре, возвратился в отель Колиньи, Коклико подбежал к нему, вздохнул, как будто уставши от ожидания, и сказал:

- Граф! Там кто-то вас давно ожидает.

- Кто такой?

- Кузен... Нет, кузина дьявола... Посмотрите сами.

Монтестрюк взглянул в ту сторону, куда указывал Коклико, и увидел у подъезда черный силуэт женщины, закутанной в широкий плащ с капюшоном на голове. Он сделал шаг к ней, она сделала два шага и, положив легкую руку ему на плечо, спросила:

- Хочешь идти со мной?

- Куда?

- Если бы я могла сказать это, то сказала бы с первого слова.

Коклико потянул Югэ за рукав, нагнулся к его уху и прошептал:

- Граф, вспомните, умоляю вас, маленького слугу, который совсем недавно завел вас в засаду.

- Одно и то же не случается два раза подряд, - ответил Югэ.

- В тот же день, может быть, и не случается, - проворчал Коклико, - но через несколько недель может случиться!

- Если ты боишься, то оставайся, - продолжала женщина, - если влюблен, то пойдем.

- Идем! - отвечал Югэ, с минуту уже внимательно наблюдавший за незнакомкой.

Схватив Югэ за руку, она повернула за угол улицы, подошла к карете, возле которой стоял лакей, сделала знак, подножка опустилась, одним прыжком она вскочила в карету и пригласила Югэ сесть рядом.

Пошел скорей! - крикнула она.

Кучер стегнул лошадей и карета исчезла из глаз испуганного Коклико, который собирался бежать за своим господином.

- Он, может, и останется цел в этот раз, - прошептал честный слуга, но я умру, если так пойдет дальше!

Пока он готовился провести бессонную ночь, карета с Монтестрюком и незнакомкой неслась по лабиринту парижских улиц. Гасконца занимали, казалось, мысли менее печальные. Вдруг он охватил рукой тонкий стан таинственной незнакомки и спросил весело:

- А в самом деле, куда это ты везешь меня, душечка, Брискетта?

- Ах! Ты меня узнал!

- Разве иначе я позволил бы себя похитить?

Говоря это, он откинул капюшон, закутывавший голову шалуньи, и звонко поцеловал её.

- Дело не во мне, - сказала она, возвращая ему поцелуй, - это ты крадешь у одной знатной дамы, которая на тебя рассердилась бы, узнав, что мы с тобой целуемся.

- А! Разве в самом деле, графиня де Суассон...

- Ничего не знаю, кроме того, что у графини есть очень важная для тебя новость, и что она хочет передать её только тебе самому. Она полагает, что заслужит этим твою вечную благодарность. Кажется даже, что передавая мне это, она сделала особое ударение на последнем слове.

- Я и буду ей благодарен, Брискетта. Но, ради Бога, дай мне совет... Особа, пользующаяся вниманием короля, - особа не обыкновенная, ты её хорошо знаешь. Что я должен делать и как говорить с ней, когда мы останемся с глазу на глаз?

- Делай и говори, как со мной... Видишь ли, в каждой женщине сидит Брискетта.

Карета остановилась у длинной стены на пустынной улице. Брискетта выскочила из кареты и постучала особенным образом в узкую калитку, выкрашенную под цвет стены и закрытую до половины плющом. Калитка тихо отворилась и Брискетта бросилась, ведя за собой Югэ, в сад, в глубине которого виднелся в темноте маленький домик, окруженный высокими деревьями. Брискетта смело пошла по усыпанной мелким песком дорожке, все извилины которой были ей хорошо знакомы.