Адриан Голдсуорти - Падение Запада. Медленная смерть Римской империи Страница 5

Америка, которая сама некогда была колонией, обрела независимость, восстав против Британии. Она осваивала свои западные территории, однако никогда не проявляла значительного интереса к тому, чтобы завладеть заморскими землями; при этом она создавала свои базы по всему миру. Даже в этой ситуации «холодная война» привела к открытым войнам в Корее и Вьетнаме, а также к неявной поддержке участников боевых действий во многих других странах. В настоящее время значительные контингенты войск США и их союзников находятся в Афганистане и Ираке. В обоих случаях эти действия предполагались в качестве временной меры; операции должны были продолжаться до тех пор, пока поддерживаемые Америкой правительства не смогут существовать самостоятельно, без открытой военной помощи. Противники Америки частенько называют ее «империей», хотя по большей части это остается всего лишь риторикой. Однако США — сильнейшая страна мира, с которой не может сравниться никто, и в этом смысле занятая ею позиция соответствует позиции Римской империи. И все же опыт других современных империй, имеющий совершенно иной характер, должен предостеречь нас от чрезмерного увлечения этой аналогией. Прежде всего нам следует проанализировать опыт Рима.

В том, что первый том «Истории упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона вышел в начале 1776 года, всего за несколько месяцев до подписания Декларации Независимости, заметна некая ирония судьбы. Гиббон был членом парламента и присутствовал на его осенней сессии, выразив молчаливую поддержку плану правительства направить дополнительные военные силы против восставших жителей колонии. Ко времени завершения им титанического труда Британия проиграла войну. То была серьезная неудача, однако она казалась временной; дни расцвета империи были еще впереди. Молодая Америка была крохотной по сравнению с сегодняшней, ибо массовое освоение земель, лежащих в направлении западного побережья, еще не произошло; никто не догадывался о значении этого грядущего события; правда, первые попытки уже делались, хотя и наобум. В жизни мира в следующем столетии Америке была суждена не слишком заметная роль{4}.

В XIX веке сравнения величия Британской империи с величием Рима стали звучать все чаще и чаще. Для Гиббона и его современников параллель между ними не носила слишком необычного характера, но существовал ряд причин, вследствие которых он предпочел рассмотреть именно Рим, а не какую-либо иную великую империю древности. Первая была проста: достаточно вспомнить вклад Рима в мировую историю — прежде всего в историю Запада. Римская империя оказалась наибольшей из всех империй Древнего мира и просуществовала гораздо дольше, нежели какая-либо из них; что немаловажно, некогда она включала в себя родину Гиббона, как и значительную часть территорий Западной Европы. В период ее существования возникло христианство, ставшее впоследствии государственной религией; благодаря этому сформировалась католическая церковь и в Риме появился папа. В юности Гиббон испытал влияние католицизма (впоследствии отец отослал его в кальвинистскую Швейцарию, дабы тот в конечном итоге стал протестантом). Все же благодаря католицизму латынь — а в некоторой степени и греческий — уцелели как языки, а это сделало возможным открытие греческой и римской литературы в эпоху Ренессанса. Люди вроде Гиббона уверенно владели обоими языками; в его дни на этом зиждилось образование. Достижениями греков восхищались, однако упадок Афин уже был описан Фукидидом и Ксенофонтом. Громадная империя Александра рухнула сразу после его смерти. Сведения о более ранних империях — Персии, Вавилоне, Египте — приходилось черпать в основном из греческих источников и Библии. Целое поколение отделяло Гиббона от того времени, когда Шампольон расшифровал Розеттский камень; достоверные сведения о наиболее древних цивилизациях почти отсутствовали{5}.

Кроме того, Европа времен Просвещения испытывала особую нужду в исследованиях по истории Рима. Лишь теперь уверенность в том, что образование и культура вновь достигли уровня, присущего им в эпоху классики, и даже превзошли его, стала повсеместной. Однако Западная Римская империя пала примерно за тринадцать столетий до того, как Гиббон начал писать свой труд, и даже то, что оставалось от Восточной империи, исчезло с лица земли тремя веками ранее. При взгляде в прошлое Средневековье являло собой весьма бледную картину невежества и предрассудков, составлявшую разительный контраст с явным рационализмом и утонченностью греко-римского мира. Подобные представления нередки и в наши дни. Одно из недавних изданий, посвященное переходу от античности к Средним векам, имело подзаголовок: «Возвышение Веры и падение Разума»{6}.

Долгое время человеческая раса — в особенности ее часть, населяющая Западную Европу — скорее регрессировала, нежели развивалась, и понимание того, как и почему это происходило, было чрезвычайно важно для понимания современного мира. Поздней империи тем не менее при всем почтении к классике уделялось лишь незначительное внимание — в первую очередь из-за того, что все великие писатели Греции и Рима жили в более ранние периоды. Предпочитая времена упадка империи периодам ее возвышения и расцвета, Гиббон в каком-то смысле вступал на terra incognita[8]. Он создал масштабную, оригинальную и продуманную концепцию. Его эрудиция остается непревзойденной, и во многих отношениях «Упадок и разрушение» можно рассматривать как первое «современное» историческое сочинение на английском языке, посвященное Древнему миру, хотя на самом деле в дальнейшем академический стиль пошел по иному пути развития. Также книга Гиббона с самого начала была признана одним из величайших произведений английской литературы{7}.

И после XVIII столетия мир не оставался неизменным; то же самое можно сказать и об отношении как к прошлому, так и к будущему. Однако увлечение эпохой падения Рима не ослабевало. Хотя связь с Римом, пожалуй, перестала быть такой тесной и очевидной, как раньше, его влияние на современный мир — и в особенности на западную культуру — оставалось столь же значительным. Играло свою роль и простое любопытство: как случилось, что мощное государство, чье процветание длилось так долго, все же пало — или было уничтожено, а на его месте возникли куда менее развитые культуры. Судьба Рима служила примером того, что сила и успех в конце концов оказываются чем-то преходящим и что цивилизация не гарантирует успех. Не случайно в одной из своих наиболее знаменитых речей, произнесенной в 1940 году, Уинстон Черчилль предрек, что поражение Британии приведет к наступлению новых «Темных веков» — аналогия тем более уместная, что многие полагали, будто Римская империя в V веке пала под ударами варваров-германцев.

Каждое следующее поколение вновь обращалось к тайне падения Рима. Возникло множество теорий; недавно один немецкий исследователь насчитал более двухсот. Часто историки проводили очевидные параллели с проблемами своего времени и своей страны, но существует минимум одно бросающееся в глаза отличие между опытом Рима и гибелью великих империй XX столетия. Такие державы, как Британия и Франция, уже переживали упадок, истощенные мировыми войнами и их экономическими последствиями, однако они также столкнулись с сильным давлением, возникшим в результате борьбы за независимость в колониях. Сомнительно, что у них хватило бы сил и воли бесконечно противостоять этому давлению, в особенности с того времени, как колонии начали получать поддержку со стороны двух новых сверхдержав. Америка сражалась во Второй мировой войне не для того, чтобы сохранить Британскую империю и ее систему торговли, а Советский Союз активно поддерживал марксистов-революционеров, стремившихся завоевать независимость.

Мы не найдем и следа подобного желания освободиться от владычества империи в римских провинциях. Население Испании вовсе не стремилось создать независимое испанское государство; в Греции и Каппадокии также не возникло освободительных движений. В римский период просто не было людей, равных Ганди или Неру, Вашингтону или Боливару, Кениате или Мугабе. Даже еврейское население империи, которое несколько раз восставало в I и II веках, в IV столетии, кажется, больше не стремилось иметь свое собственное государство. Люди хотели быть римлянами, и свобода у них ассоциировалась с принадлежностью к империи, а не с независимостью от нее — и это несмотря на тот факт, что имперские правители не избирались и фактически обладали неограниченной властью. В любом случае власть в бывших римских провинциях в конце концов — порою в одночасье — перешла к новым чужеземным завоевателям. Поразительно, что даже они обычно хотели стать частью Рима и наслаждаться его богатством, а не разрушать государство. Великий парадокс падения Римской империи заключается в том, что она прекратила существование не потому, что люди, населявшие ее — и, более того, жившие за пределами, — перестали верить в нее или желать, чтобы ее существование продолжалось.