Юрий Жуков - Настольная книга сталиниста Страница 5

Своеобразным «подарком» следствию стало, прежде всего, то, что практически у большинства арестованных при обыске нашли оружие. Один, два, а то и три-четыре револьвера, остававшихся у их владельцев вполне законно после Гражданской войны, но теперь становившихся бесспорным «доказательством подготовки терактов». Кроме того, у всех имелась и литература, однозначно оценивавшаяся как «контрреволюционная» — «завещание» Ленина, «платформа» группы Рютина, различные заявления и групповые письма вождей оппозиции в адрес съездов партии, ЦК ВКП(б). Мало того, у арестованного тогда же, в середине декабря, К. Н. Емельянова обнаружили хранимый им архив «ленинградской» оппозиции.

Всё это вело к неизбежному. Следователям лишь оставалось получить, зафиксировав протоколами допросов, столь нужные при создавшейся ситуации данные о подлинных настроениях в среде сторонников Зиновьева, так и не отказавшихся от своих прежних убеждений и взглядов.

Из показаний Горшенина от 21 декабря: «По вопросам международной политики и деятельности Коминтерна московский зиновьевский центр придерживался следующих установок:

а) фашистский переворот в Германии и приход к власти Гитлера объяснялись неправильной политикой Коминтерна и ЦК ВКП(б)…

б) венское восстание (выступление шуцбундовцев), по мнению Зиновьева и других членов нашего центра, использовано Коминтерном для укрепления компартии Австрии тоже не было…

в) относительно революции в Испании существовало мнение, что и в данном случае Коминтерн сыграл пассивную роль».

Из показаний В. В. Тарасова от 22 декабря: «Страна находится в тяжёлом положении. Руководство партии не видит выхода из этого положения. Сталин ведет страну к тому, чтобы ввязаться в войну, исходя при этом из того положения, что лучше погибнуть в войне с буржуазией, нежели вследствие провала внутренней политики, являющейся результатом неправильного руководства… Сталин ведёт пролетарскую революцию к гибели».

Из показаний Румянцева от 22 декабря: «Что касается разговора о развязывании войны, которая приведет к гибели пролетарскую революцию, то я отрицаю… В случае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева».

Из показаний Евдокимова от 24 декабря: «В ноябре 1934 г. он (Зиновьев. — Ю.Ж.) критиковал работу по созданию единого фронта, обвиняя Французскую компартию и тем самым руководство Коминтерна в том, что во Франции они идут на единый фронт».

Из показаний Горшенина от 25 декабря: «В основе нашей критики международной политики ЦК ВКП(б) лежала предпосылка, что т. Сталин сознательно не активизирует деятельность Коминтерна, переносит центр всего внимания на официальную наркоминдельскую дипломатию и по существу приносит в жертву идее построения социализма в одной стране интересы мировой революции».

Принципиально новое определение «причины» убийства Кирова открыто проявилось сразу же после ареста 16 декабря Зиновьева и Каменева. На следующий день и в передовице «Правды», и в небольшой заметке, опубликованной там же, о состоявшемся накануне Пленуме Московского комитета партии появилось фактически одно и то же объяснение. То, которое и утвердилось на последующие двадцать лет: «Гнусные, коварные агенты классового врага, подлые подонки бывшей зиновьевской антипартийной группы вырвали из наших рядов тов. Кирова».

И всё же слишком многое свидетельствовало, что политическая версия служила далеким от поиска истины целям. Даже Агранов, возглавлявший следствие, лично допрашивавший многих подозреваемых, уже после процессов, 3 февраля 1935 г., на оперативном совещании в НКВД заметил: «Нам не удалось доказать, что «московский центр» знал о подготовке террористического акта против тов. Кирова».[14]

Пять процессов

Откровенная двойственность в оценке результатов следствия, продолжавшегося месяц, в известной степени объясняет и количество последовавших за ним судебных процессов. Пяти по фактически одному уголовному делу, в которых откровенно превалировала политическая тенденциозность, заданность, желание во что бы то ни стало обезглавить, сокрушить бывшую зиновьевскую оппозицию. И решить эту задачу исключительно судебным путём.

Через три недели после выстрела в Смольном, 22 декабря центральные газеты СССР опубликовали сообщение «В Народном комиссариате внутренних дел». Оно информировало, что предварительное расследование убийства Кирова закончено и передано в Военную коллегию Верховного суда СССР. «Установлено, — отмечало сообщение, — что убийство тов. Кирова было совершено Николаевым по поручению террористического подпольного «ленинградского центра»… — Мотивами убийства тов. Кирова явилось стремление добиться таким путем изменения нынешней политики в духе так называемой зиновьевско-троцкистской платформы».[15]

Первый процесс оказался на редкость непродолжительным: с 14 часов 20 минут 28 декабря и до 5 часов 45 минут 29 декабря. Он завершился неизбежным приговором, вынесенным выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР, «за организацию и осуществление убийства тов. Кирова». Четырнадцать обвиняемых были приговорены к расстрелу. Не только Николаев — единственный, чья вина была бесспорна. Но ещё и его бывшие товарищи по комсомольской работе. Те, кого следствие выявило как просто близких знакомых Николаева: Антонова, Звездова, И. Г. Юскина, Соколова, Котолынова, Шатского, Толмазова, И. Н. Мясникова, Ханика, B. C. Левина, Л. И. Сосицкого, Румянцева, С. О. Мандельштама.[16]

Сегодня их обвинение в прямом соучастии слишком уж напоминает ритуальное жертвоприношение при похоронах племенного вождя. Но тогда, в конце декабря 1934 г., оно выглядело, воспринималось иначе. Служило более чем веским доводом в пользу существования и террористической подпольной организации, и подготовленного ею заговора. Исключало даже саму мысль о возможности действия Николаева в одиночку да ещё по каким-либо личным мотивам.

Практически тогда же, в 20-х числах декабря, руководство НКВД предполагало, если удастся, провести ещё один процесс, напрямую связанный с убийством Кирова. Для него намечалась небольшая группа из восьми человек как видных, так и мало кому известных сторонников Зиновьева — Бакаев, Гертик, М. Гессен, А. С. Куклин, Я. В. Шаров, Л. Я. Файвилович, Горшенин, B. C. Булах. Только те, кто уже в ходе следствия продемонстрировал готовность давать нужные показания. И ещё — Милда Драуле, которая должна была, как можно догадываться, «чистосердечно» подтвердить прямую связь между зиновьевцами Москвы и Николаевым. Вместе с тем готовилось и заседание Особого совещания, перед которым должно было предстать 137 человек, на чье признание собственной вины рассчитывать не приходилось. Им загодя определили различные меры наказания — от 5 лет ссылки до 5 лет заключения в Суздальском концлагере, либо Ярославском, Челябинском, Верхнеуральском политизоляторах. В этой группе находились Зиновьев, Каменев, Сафаров, И. В. Вардин, П. А. Залуцкий, Евдокимов, Г. Ф. Федоров. Уверенность высшего руководства страны именно в таком близком решении была столь сильна, что о нем уведомили и все население — публикацией в газетах 23 декабря очередного сообщения «В Народном комиссариате внутренних дел».

План, не предполагавший прямого обвинения Зиновьева и наиболее известных его сторонников в причастности к убийству Кирова, отвергли три недели спустя. Заменили иным, в соответствии с которым дела семерых видных оппозиционеров перенесли для процесса, а Драуле — выделили в отдельное судопроизводство.

Второй и третий процессы проходили также в Ленинграде 15–16 января 1935 г. На первом из них по «делу Зиновьева, Евдокимова, Гертик и других» («московский центр»), носившем откровенно политическую окраску, предстало 19 человек, в том числе Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Гертик, Куклин, Горшенин, Шаров. За три недели до того НКВД заявил, что в отношении большинства из них «следствие установило отсутствие достаточных данных для предания их суду». Теперь же прокуратура якобы нашла весьма весомые факты, подтверждающие вину обвиняемых. Столь весомые, что мера наказания колебалась от 10 лет тюремного заключения (Зиновьеву, Гертику, Куклину, Б. Н. Сахову) до 5 (Каменеву, А. Ф. Башкировой, Б. Л. Браво).[17]

Третий процесс в те же дни проводило Особое совещание. Оно рассмотрело дела 77 человек, из которых 65 были членами партии (их исключили из рядов ВКП(б) только после ареста), а 57 — в прошлом активными участниками оппозиции. Более того, именно в данную группу включили таких непримиримых противников политики сталинского Политбюро, как Г. И. Сафаров, П. А. Залуцкий, А. И. Александров, Я. И. Цейтлин, К. С. Соловьёв.