Евгений Анисимов - Россия в середине 18 века Страница 5

Прибегнув к довольно сложной интриге, лидеры Верховного тайного совета Долгорукие и Голицыны добились того, что Петр II стал отдаляться от Елизаветы, посвящая все время кутежам в компании своего фаворита Ивана Долгорукого. Впрочем, Елизавета и не упорствовала в придворной борьбе за власть, не стремилась внушить молодому царю, какой «системы» ему следует придерживаться в политике. Все ее помыслы были поглощены развлечениями, модами, любовными похождениями. Свидетельством уровня интересов Елизаветы и ее круга в конце 20-х годов может служить письмо из Киля ее ближайшей подруги Мавры Шепелевой, фрейлины Анны Петровны, в 1728 г.: «Матушка царевна, как принц Орьдов хорош! Истинно я не думала, чтоб он так хорош был, как мы видим: ростом так велик, как Бутурлин, и так тонок, глаза такия, как у вас цветом, и так велики, ресницы черния, брови томнорусия, волоси такия, как у Семиона Кириловича, бел не много почерняя покойника Бишова, и румянец алой всегда на щеках, зуби белши и хараши, губи всегда али и хороши, речь и смех, как у покойника Бишова, асанка паходит на осудареву асанку, ноги тонки, потому что молат, 19 лет, воласи свои носит, и воласи по паес, руки паходят очинь на Бутурлини… Еще ж данашу: купила я табакерку и персона в ней пахожа на вашо высочество как вы нагия»19.

В 1729 г., когда встречи с царем стали редкими, Елизавета все чаще уезжала в свои подмосковные владения: Покровское, Александрову слободу. В Москве (а именно там с 1728 по 1732 г. находился двор) все больше говорили об оргиях и любовных похождениях цесаревны с вышеупомянутым А. Б. Бутурлиным, ставшим ее камергером. Следует отметить, что неприглядные факты поведения цесаревны, вероятно, раздувались еще больше родовитой верхушкой, стремившейся дискредитировать Елизавету в общественном мнении.

Когда в конце января 1730 г. Петр II неожиданно заболел оспой и умер, имя Елизаветы фигурировало в числе возможных преемников рядом с первой женой Петра I — Евдокией Лопухиной, невестой царя Екатериной Долгорукой и сыном старшей дочери Петра I Карлом Петром Ульрихом. Однако дипломаты сходились на том, что ни цесаревна, ни ее племянник не имеют шансов на престол — слишком слабы были поддерживавшие их группировки. Это и не удивительно.

Реальная тяжесть петровских реформ особенно сильно отразилась на благосостоянии народа и положении страны в целом именно во второй половине 20-х годов и породила волну критики, в которой терялись голоса сторонников продолжения петровского курса. Кроме того, вторая семья Петра I не имела родственных связей в среде русского дворянства и к этому времени оказалась в изоляции. Сторонники возведения на престол Елизаветы, конечно, существовали, но их было мало, и они не были объединены.

Фаворит цесаревны А. Б. Бутурлин под благовидным предлогом был выслан в армию на Украину, а других возможных инициаторов движения в пользу Елизаветы не нашлось. Как писал К. Г. Манштейн, «некоторые из вельмож империи открыто говорили, что Елизавета слишком молода для сана императрицы и что ее больше занимают удовольствия, нежели необходимость заботы о правлении»20. Думается, мемуарист прав. Верхушка дворянства не доверяла «легкомысленной» дочери Петра. По словам де Лириа, в начале 1730 г. о Елизавете и ее племяннике «говорили только мимоходом». Во время обсуждения кандидатуры на престол высшими сановниками в ее пользу высказался лишь сподвижник Петра Феофан Прокопович, но его мнение тотчас оспорили верховники, заявив, что Елизавета не может занять престол как рожденная до брака дочь Петра. Кроме того, распространялись слухи о ее беременности.

В связи с оценкой шансов Елизаветы на престол в 1730 г. интересно письмо Б. К. Миниха, посланное Елизавете в 1744 г. Отставной фельдмаршал, намаявшись в пелымской ссылке, несколько раз посылал Елизавете просьбы о помиловании. Чтобы показать чистоту своих помыслов, он сознавался даже в том, о чем его не спрашивали на следствии в 1742 г. Так, он повинился в доносе на адмирала Сиверса, попавшего из-за этого при Анне Ивановне в опалу. Письмо свидетельствует о слабости позиций Елизаветы в споре за престол в 1730 г. Так, Миних сообщал, что во время присяги Анне во всем Петербурге «ни россиянина ниже кого инаго видел и не слыхал, который бы хотя одно слово в пользу е. в. ныне благополучно царствующей императрицы молвил, кроме одного покойного адмирала Сиверса, который публично сказал: корона-де ея императорскому высочеству цесаревне Елизавете принадлежит… я о том по должности моей донесть принужден был»21.

Как известно, верховники решили пригласить на русский престол вдовствующую герцогиню Курляндскую Анну Ивановну, ограничив ее самодержавие «кондициями» (условиями). Но олигархическое правление продолжалось недолго: прибыв в Москву и ознакомившись с обстановкой, Анна (при поддержке рядового дворянства) совершила контрпереворот и объявила себя неограниченной монархиней. В продолжение всей эпопеи начала 1730 г. Елизавета никак себя не проявляла. Французский резидент Маньян писал по этому поводу: «Принцесса Елизавета вовсе не показывалась в Москве в продолжении всех толков о том, кто будет избран на престол. Она жила в деревне, несмотря на просьбы своих друзей, готовых ее поддержать… Елизавета не раньше явилась в город, как по избранию Анны Ивановны»22.

Годы правления императрицы Анны Ивановны не были, без сомнения, лучшими в жизни Елизаветы. Формально она занимала очень высокое место в государстве и при дворе. На всех официальных церемониях цесаревна шла сразу же после императрицы наравне с племянницей Анны Ивановны Анной Леопольдовной. В день свадьбы Анны Леопольдовны и Антона Ульриха Брауншвейгского, 30 августа 1739 г., за особым столом рядом с новобрачными сидели только императрица и цесаревна. Вместе с сыном Бирона Петром Елизавета открыла праздничный бал23.

Но между императрицей и цесаревной, приходившимися друг другу двоюродными сестрами, не было ни привязанности, ни родственной теплоты. Характер отношений сестер прекрасно иллюстрирует челобитная Елизаветы императрице 16 ноября 1736 г. Елизавета посадила под арест своего проворовавшегося управляющего С. Корницкого, который был неожиданно освобожден по указу Анны. Это распоряжение, переданное из Тайной канцелярии, очень напугало цесаревну, и она решила упредить возможный донос на нее: «Хотя и не принадлежало было мне трудить особу в. и. в. в такой малой безделице, но необходимая моя нужда принуждает меня в том не терпеть, чтоб не просить милости у в. и. в…для очищения моей невинности…» И подпись: «В. и. в. послушная раба Елизавет»24.

Красота Елизаветы, блиставшей на всех придворных празднествах, оттеняла заурядную внешность и грубые манеры императрицы, что последней, естественно, не нравилось. Но не только вызывающая красота Елизаветы раздражала Анну. Императрица не могла забыть годы, проведенные в захолустной Курляндии, куда ее отправил, исходя из высших государственных интересов, грозный дядюшка. В Митаве, став сразу после свадьбы вдовой, она жила более чем скромно, постоянно нуждалась в деньгах на содержание себя и небольшого двора и буквально вымаливала небольшие суммы у Петра и Екатерины: «Доимки на мне тысяча четыреста рублев, а ежели будет милость государя батюшки и дядюшки и государыни матушки и тетушки, то б и еще шестьсот мне на дорогу пожаловали по своей высокой милости». На этой челобитной рукой Петра написано: «Выдать по сему прошению». Впрочем, так реагировали на подобные просьбы вдовой герцогини далеко не всегда. Не удивительно, что в годы царствования Анны Елизавета тоже постоянно нуждалась в деньгах, с которыми, нужно отдать ей должное, она расставалась с необычайной быстротой и легкостью. Постоянная денежная зависимость от императрицы, тратившей сотни тысяч и миллионы на прихоти Бирона, раздражала цесаревну, не знавшую при матери и Петре II ограничений в деньгах. Много лет спустя упрекая великую княгиню Екатерину Алексеевну (будущую Екатерину II) в мотовстве, Елизавета говорила, что Анна Ивановна ограничивала ее расходы 30 тыс. руб. в год и не отпускала ей ни копейки больше25.

Не только денежные дела угнетали Елизавету. Она чувствовала себя лишней при дворе и в царской семье. В манифесте Верховного тайного совета об избрании Анны Ивановны на престол от 4 февраля 1730 г. отмечалось, что смерть Петра II «пресекла наследство императорского мужеска колена» и на престол «избрана по крови царского колена… дщерь в. г. царя Иоанна Алексеевича» Анна. Не без оснований Маньян отмечал, что этим Елизавета и ее племянник Карл Петр Ульрих навсегда отстранялись от наследования и что «русский двор как бы не признает детей Петра Великого от императрицы Екатерины Алексеевны». Анна, стремившаяся искоренить даже память о верховниках, положение манифеста о преимуществе колена царя Ивана не только полностью одобрила, но и развила, обещав назначить преемником престола Ивана Антоновича — сына своей племянницы Анны Леопольдовны. Но и Анна Ивановка, и ее министры прекрасно понимали, что необходимы более радикальные меры для нейтрализации возможных претензий потомков Петра I и Екатерины I, ибо, как писал в записке, посвященной этой проблеме, А. И. Остерман, «в том сумневаться невозможно, что, может быть, мочи и силы у них (у Елизаветы и ее племянника. — Е. А.) не будет, а охоту всегда иметь будут»26.